Моё потрясение было столь явным, что Мэл, нахмурившись, зло зыркнул на следователя и выхватил пачку. Пробежав взглядом по строчкам, он быстро пролистал страницы.
— Ну, конечно! — стукнул себя по лбу и облегченно вздохнул. — Смотри, Эва, нулевая продолжительность разговоров. Ещё в госпитале я ввел номер Штице в группу нежелательных контактов, и её вызовы перестали доходить.
Действительно, в детальной распечатке в графе «Длительность, сек» шли ровные нули в столбик. Последний состоявшийся телефонный разговор между Эльзушкой и Мэлом датировался почти двухмесячной давностью и составил тринадцать секунд. Да и ранние звонки длились не дольше. Можно порадоваться и заняться самоедством за недоверие к Мэлу.
— Штице звонила каждый день, иногда по два раза, — пояснил он, наблюдая за сменой эмоций на моём лице. — Спрашивала о здоровье, предлагала навестить. Я был против. Однажды сказал, что пора бы ей понять — между нами давно кончено, но Эльзе — как об стенку горох. Тогда и занес её номер в «черный» список. Пару раз она пробивалась, звоня с других номеров, и, чтобы не мучиться, я выбрал на телефоне функцию дозвона для установленных контактов. Звонки с неопределившихся номеров не доходили.
Что ж, Эльзушка не изменила себе, продолжая доставать Мэла с завидной регулярностью. Получается, он опять не посчитал нужным сообщать, что девица нервировала его телефонными трелями. Почему?
— Штице видела в вас причину охлаждения отношений с Егором Артемовичем, — продолжил следователь, не дав мне поразмышлять над оправданием Мэла. — Она решила, что вам держать ответ за размолвку.
Тоже нашла виноватую. Определила мишенью меня, а не своего бывшего. Удобная позиция.
— Вспомните, случались ли ранее похожие инциденты? Возможно, в других ВУЗах или в интернате имели место конфликты и угрозы, пусть нереализованные.
Что ответить? Что я пряталась как мышка, стараясь слиться с тенью и избегала общения, боясь ненароком выдать себя? Что крохотный круг знакомых ограничивался соседями по общежитской комнате и парой-тройкой однокурсниц? В противовес прежнему незаметному существованию, в столичном институте закрутилась круговерть знакомств, приведших к приятным и не очень последствиям. В частности, на вопрос следователя можно рассказать о конфликте с Касторским, возненавидевшим меня за исковерканную фамилию. Нет, пожалуй, умолчу об инциденте с бывшим старостой, чтобы не подставить Стопятнадцатого. Никто не знает, что, перед тем как спуститься к горну, банда Касторского потрясла меня за шкирку.
— Нет. Не припоминаю.
Следователя не разочаровал отрицательный ответ.
— Нами был послан запрос в Правительственный суд на снятие дефенсора. Вчера вечером его привезли. Когда последствия отдачи пройдут, проведем процедуру сканирования памяти Штице.
— А ускорить нельзя? — осведомился Мэл. — Есть способы быстрого избавления от отдачи.
Следователь покачал головой.
— Адвокаты обвиняемой следят за правильностью медицинских процедур, поэтому врачи применяют лишь разрешенные препараты для снятия симптомов. Часом раньше или двумя часами позже — уже не имеет значения, потому что предварительные показания Штице подтолкнули нас в другом направлении. В частности, к Ромашевичевскому. В его отношении получено и применено разрешение на снятие дефенсора.
— Но зачем Штице приплела Ромашевичевского? — изумилась я. Участие препода в смертельном покушении на мою персону казалось больной фантазией спятившей девицы.
— Ромашевичевский Максмилиан Эммануилович, пятидесяти восьми лет, доцент кафедры сложных составов при висорическом институте, — зачитал следователь. — Это отдельная и насыщенная история. Сложив показания обвиняемых, мы получили обобщенную картину. В ней много пробелов, но основные вехи ясны. По словам Штице, родители поставили ей условие: отличные результаты по результатам зимней сессии взамен на машину модной марки и последней модели.
Мэл присвистнул:
— На какую?
— «Торнадо Лига», — ответил мужчина, и Мэл со знанием дела покивал, соглашаясь с эпитетами «модная марка», «последняя модель», а заодно с неозвученным «умопомрачительная цена». — У Штице не возникло проблем с предметами и преподавателями. Единственным препятствием на пути к цели оказался Ромашевичевский, согласившись на «хорошо» по теории снадобий. Штице использовала все возможные способы. Она даже пыталась совратить преподавателя, но потерпела неудачу.
Я вспомнила слова Эльзушки, подслушанные на семинаре во время последствий типуна. «Старый пень еще попляшет. Напрасно он посмеялся над миом доверием,» — восклицала девица. Значит, её откровения были правдой! Ромашка понял, что Штице нужна определенная оценка, и измывался над ней различными способами, начиная с иронии и заканчивая издевками. В памяти всплыли сценки, в которых препод подъедал Эльзушку, а та молчаливо сносила насмешки. Вот почему она терпела! Но Ромашевичевский не был бы Ромашевичевским, если бы с особым садизмом не завалил её на экзамене.
— Штице назначили серию пересдач. О договоренности с родителями можно было забыть. И Штице предприняла очередную попытку уговорить Ромашевичевского. Придя в лабораторию в неурочное время, она решила дождаться преподавателя. Лаборантка подготавливала отходы на утилизацию и впопыхах не уследила за студенткой. Сейчас следствие устанавливает, каким образом Штице нашла флакон с гиперацином. Возможно, она пришла в лабораторию, задавшись целью найти компромат на преподавателя. Так или иначе, это удалось. Ромашевичевского подвели скрупулезность и профессионализм. На флаконе осталась самодельная этикетка с надписью. Хороший химик знает, что опасно хранить неопознанные вещества. Любой состав должен быть идентифицирован.
— Но почему он не избавился от улики? — вставил Мэл, прервав монолог следователя.
— Потому что пребывал в уверенности: яд не найдут. Потому что гиперацин немыслимо дорог, чтобы сливать его в канализацию. Потому что Ромашевичевский рассчитывал повторно его использовать. В силу специфичности яда симптоматика такова, что, умри от мгновенного инсульта человек в возрасте пятидесяти лет и старше, вряд ли бы в качестве первопричины назвали отравление гиперацином. Яд предназначался не вам.
— Не мне?!
— Не Эве?!
— Обширный инсульт для человека в возрасте, работающего с умственными перегрузками, — явление нормальное, нежели для молодой девушки. Но к этому вернемся чуть позже. Как бы то ни было, Штице прихватила флакон с собой. На допросе она рассказала, где хранила его. Сейчас с уликой работают наши криминалисты. Могу сказать, что найдены отпечатки двух человек — Ромашевичевского и Штице.
— Но вы говорили, что гиперацин утилизирован по правилам и что с документами в порядке! — воскликнула я.
— Выходит, нет. Обычная концентрация активного вещества в яде достаточно высока — девяносто девять частей н одну часть воды. У гиперацина умопомрачительная растворимость и впитываемость. Ромашевичевский уменьшил содержание активного вещества. Достаточно отлить десять капель, и произойдет снижение на один процент. Ромашевичевский восполнил недостаток водой, списав отклонение на погрешность измерительного прибора. Десять капель, четыре из которых приняли вы, совершенно случайно. Штице нашла флакон, и у нее появился повод для шантажа. Она начала диктовать Ромашевичевскому свои условия. Тому пришлось подменить ведомости и поставить Штице «отлично» за экзамен, хотя бумаги были давно погашены. Более того, она получила освобождение от занятий с авансовой положительной оценкой за весь курс теории снадобий. Помимо этого, Штице потребовала от Ромашевичевского, чтобы тот достал законсервированные образцы вируса янтарной чумы и проказы.
— Вот почему она не ходила на пересдачи! И Сима удивился, увидев её на лабораторке!
— Ромашевичевскому крайне не нравилось, что его используют. Он намеревался избавиться от шантажистки. Пока неизвестно, каким образом, но под поверхностным гипнозом он подтвердил намерения. На кафедре и в лаборатории проведен обыск. Помещения опечатаны. Выяснилось, что, помимо хитроумной махинации с гиперацином, Ромашевичевский спекулировал на дорогостоящих компонентах снадобий и изготавливал запрещенные составы.