— Чтобы узнать наверняка, нужно ехать в ДП.

— Если преступника нашли, то охрану уберут?

— Пока что нет. Поедем на тачке дэпов. Но если подозрения подтвердятся, наконец-то покатаю тебя на «Турбе» с ветерком, — Мэл потер руки в предвкушении. — У палаты нет охраны. Госпиталь — правительственный, здесь повсюду камеры и есть служба безопасности, так что бояться нечего и некого.

— Ты сказал, что преступника нашли, и всё равно успокаиваешь и уговариваешь.

— Я привык видеть угрозу во всех и вся. Наверное, это пройдет не скоро. Стоило оставить тебя на полдня, как свалилась гора помоев. С одной стороны, облегчение, что нарыв вскрылся, а с другой — твоя жизнь висела на волоске. Жаль, к Штице не пробиться, не то я бы вправил ей мозги. Папаша Эльзы нанял сто и одного адвоката, которые охраняют её сон.

— Не надо. Она и так понесет наказание, — прижалась я к Мэлу и поцеловала. Как можно в одну секунду злиться на него за то, что умолчал о кольце, а в следующее мгновение плавиться от нежности?

Всё-таки хорошо, что моему организму дали возможность придти в себя. Еще неизвестно, во что вылилась бы вчерашняя заторможенность. Психика не выдержала бы перегрузку, и произошел бы неконтролируемый нервный срыв. Зато после ночного отдыха сегодняшние сенсационные новости воспринимались с умеренным спокойствием и без излишних потрясений.

Созвонившись с кем-то, Мэл сказал, что машины сопровождения ждут внизу.

— Скажешь, из-за чего Штице накинулась на тебя? — спросил, пока мы шли по коридорам госпиталя.

— Обычная женская склока, — пожала я плечами, но, увидев, что Мэл не очень-то поверил, поспешно перескочила на другую тему, — а меня удивило легкомыслие Штице. Она видела охранников, наверняка проглядывала газеты, смотрела телевизор и слышала краем уха разговоры родителей. Она не могла не знать, что мой отец стал министром. Штице не выпустили бы из куба, погладив по голове за содеянное. Почему она заскочила в кабину? Это же натуральное самоубийство.

— Думаю, Эльзу разбаловало отсутствие запретов. Её отец занимает пост в министерстве финансов. Он — середнячок: вверх не полез, но и внизу не топчется. Соответственно, ни в чем не отказывает единственной дочери. Вывозил ее и в Моццо, и за границу. Возможно, он лелеял надежду, что наши отношения увенчаются серьезными намерениями, — затронул неприятную тему Мэл, и на его лицо набежала хмарь. — Но главная ошибка Штице состояла в том, что она не приняла всерьез твое быстрое и сказочное превращение в принцессу. Взыграло её самлюбие... Плюс гордость и снобизм... Представь, ещё месяц назад неприметная девушка была поводом для насмешек, а сегодня стала экзотической бабочкой, но продолжает учебу в институте и общается на равных с простыми студентами. Уж поверь мне, дочери министерских шишек ведут себя иначе, — хмыкнул Мэл. — Наверное, Эльза воспринимала охранников как несерьезное препятствие и не задумывалась о последствиях. Она верила, что отец вызволит её из любой передряги.

Я с большим вниманием выслушала объяснение Мэла. Упоминая Эльзушку, он перемежал её имя с фамилией. Говорил ровно, по-деловому, без ностальгии в голосе и тоски по бывшей подружке. Спокойно поделился наблюдениями о недостатках Штице и хладнокровно проанализировал причины её агрессии. И услышанное неимоверно обрадовало.

— А ты как хотел разобраться с ней? — полюбопытствовала, когда мы вышли на крыльцо. Чтобы не щуриться на ярком весеннем солнце, пришлось надеть ставшие привычными затемненные очки.

— У каждого из нас найдутся скелеты в шкафу, как ни полируй нимб. И у отца Эльзы таковые имеются, — сказал Мэл.

— То есть... ты шантажировал бы его? — неприятно поразилась я.

— Почему сразу шантаж? Конструктивный разговор через посредников, после которого Эльза перевелась бы в ВУЗ на востоке или на севере... Что, не нравятся методы? — усмехнулся Мэл.

Сама не пойму. Вчера я заявила себе, что оставляю на откуп Мэлу способы, с помощью которых он избавится от Штице, а сегодня его слова оставили неприятный осадок.

Не стоило спрашивать. Чем меньше знаешь, тем лучше настроение.

Маясь вынужденным бездельем в машине, мчащейся по столичным проспектам, я поглядывала на левую руку с невидимым Когтем Дьявола и прокручивала события вчерашнего дня, выискивая объяснение поступку Эльзушки, превзошедшему все мыслимые пределы нормальности. В любом случае, первопричиной стала отставка, которую дал ей Мэл. Видимо, Штице поняла, что возвращения к былым временам не будет, и решила восстановить справедливость. Почему кому-то приходится терпеть унижение брошенной подружки, а кто-то милуется на глазах всего института, не таясь? Сущее издательство после двухгодичной почти верности. И всё же, желание насолить мне должно было иметь невероятную силу, чтобы девица решилась устранить источник проблем, наплевав на охрану дэпов, наплевав на последствия. Если бы не Коготь Дьявола, лежать бы мне сейчас в ожоговом центре или, хуже того, примерять место на кладбище. Тьфу-тьфу.

К тому моменту, когда машина подъехала к Департаменту правопорядка, меня увлекли фантазии. Представляя себя на месте Эльзушки, я почти оправдала и почти поняла причины её злобства, но тут машина остановилась, и охранник открыл дверцу.

Перед нами возвышался Департамент правопорядка, или ДП. Великое и ужасное заведение, в котором властвовал отец Мэла. Мелешин-старший. Артём Константинович.

В отличие от прочих архитектурных шедевров столицы здание, занимаемое департаментом, имело строгие классические формы без шуток вроде расплывающихся кривых форм или имитирующей фасадной живописи. Пять этажей темно-серого кирпича, окна, похожие на бойницы, видеокамеры по периметру и вымершая зона у ворот под знаком «Стоянка запрещена».

— Здание построено в форме равностороннего треугольника и стоит двумя сторонами на улицах, сходящихся лучами, — пояснил Мэл, когда нас высадили. Машина резво укатила, а мы направились к парадному входу в сопровождении дэпов в неизменных черных костюмах.

Уж не знаю, как поставил дело Мелешин-старший, но в ДП не наблюдалось суеты, как у бывших конкурентов — первого Д. Дрессировка, что ли? Сам дух здания был таков, что накладывал отпечаток на работающих в нем людей. Чувствовалась военная выправка и дисциплина, отсутствие лишних движений, до уха доносились строгие и лаконичные фразы. Ничего лишнего и всего в меру.

В отличие от Первого Д с запутанной системой лестниц и коридоров в Департаменте правопорядка царила простота планировки и на каждом этаже наличествовали подробные схемы и планы с указателями. Шагая за провожатыми, я нервно сжала руку Мэла. Сегодня мои ноги впервые вступили в сердце правосудия, в то время как он приезжал сюда неоднократно. Надо же было судьбе извернуться таким образом, что сейчас рядом шел мой парень, который приходился сыном самому грозному человеку в стране. В интернатской и студенческой среде ходило немало жутких баек о Департаменте правопорядка, и я панически боялась попасть в ДП в роли свидетеля или — упаси Бог! — в качестве подозреваемого.

Страх пополз, отравляя рассудок. Из памяти успело выветриться, что значит прятаться и притворяться, хотя я делала это долгих восемнадцать лет. К хорошему быстро привыкаешь. Мне вдруг начало казаться, что встречные видели шестеренки, крутившиеся в бешеном темпе в моей голове, и читали мысли, невзирая на дефенсор. Поговаривали, будто в Департаменте работают лучшие физиономисты в стране, которые моментально определяют вину по мимике и дают заключение о том, задумал ли человек преступление. Ещё шушукались о том, что здесь работают лучшие считыватели глубинной памяти, могущие восстановить события многолетней давности в мельчайших подробностях. А ещё в Департаменте работали лучшие хироманты, ясновидцы и ищейки, чей тонкий нюх способен отыскать преступника по запаху. Также судачили, будто на каждого новорожденного заводится личное дело с уникальным номером, и за каждым человеком наблюдают начиная с первых шагов. Жизнь идет, грехи растут, дела пухнут. Уверена, во имя правосудия и для поиска «скелетов» Департамент не гнушается использовать висорические и технические средства, подслушивая и подглядывая.