В тот момент я пережила сильнейшее потрясение. И схватилась бы за охраннка, ища поддержки, чтобы не осесть на под, но что-то удержало на ногах.

Мэл... Он отдал свою жизнь за меня... И не верил, что выкарабкаюсь... Думал, что стану растением... Его мучили незаживающие швы и шрамы... Но, несмотря на трудности, Мэл пошел в институт, проходил терапию в госпитале... И дополнительно «лечился» с Эльзушкой... Как он мог?

Он приезжал тогда в Моццо, но не решился встретиться и поговорить... Мы провели чудесный месяц в раю, и Мэл пережил полнолуние вместе со мной... Он был рядом — каждый день, каждую ночь...

Я сжала палец с Когтем Дьявола. Если не расцеплю руки, конечность омертвеет без притока крови.

— Что было, то прошло. Спасибо, что утешила его в трудную минуту.

— Ты наполовину дура или полная идиотка? — опешила девица. — Чучело с опилками. Кто придумал, что ты вылечилась?

Охранник протянул корзинку, мол, готово, можешь приступать к работе. Я похлопала Эльзушку по плечу:

— Надежда умирает последней. Советую пить молодильные капли или забить местечко в вечной мерзлоте. Может быть, лет через восемьсот Мэл вернется к тебе.

Отлично сказано, — поставила корзинку на стол в кубе и начала облачаться дрожащими руками в халат. Можно погордиться собой. В какой-то момент я повелась на слова египетской мымры. Поверила так, что чуть не умерла там, у окна выдачи ингридиентов. Как сказал когда-то Альрик, в любом слове заложена сила, способная убить — если не физически, то морально.

Всё-таки урок интуиции не прошел даром. Старичок-преподаватель посоветовал учиться «читать» эмоции людей и искать мотивы их поступков. Отрезвление наступило внезапно, так же, как и помутнение, вызванное пошлыми откровениями Эльзушки. Она хотела ужалить побольнее и унизить, ожидая увидеть истерику с потоком оскорблений. Или рассчитывала посмеяться над моим растерянным и жалким видом, но лишилась бесплатного представления. Или мечтала о триумфе, а моя неадекватная реакция выбила её из колеи.

Ничего не скажу Мэлу, — решила, натягивая бахилы. И отныне меня не интересует, каким образом он избавится от назойливой девицы. Лишь бы не видеть и не слышать её. А теперь отбросим эмоции. Потребуется холодный расчет, чтобы недрогнувшей рукой отмерять на аптекарских весах сотые доли граммов и не запутаться в последовательности операций.

Негромкий стук отвлек от изучения бутылочек с ингридиентами. Эльзушка?! Какими судьбами? Где охранники? Пять минут назад один из них оставался у выхода, а второй, перегородив снаружи дверь широкой спиной, запретил закрываться на замок в целях безопасности: если случится что-нибудь непоправимое, задвинутая щеколда не позволит спасти меня оперативно и эффективно.

— Знаешь, а ты мне сразу не понравилась, едва объявилась в институте. Ни рыба ни мясо. Сено-солома. И несло от тебя как от помойки. Строила из себя целочку, притворялась молью бледной, а на лбу написано: моя школа — панель, — сказала девица, демонстративно поигрывая колечком от задвинутой щеколды. Охранник безрезультатно дергал дверь. Мы заперты изнутри!

— Смотрю, тебя озаботила моя биография, — подвинулась я бочком с таким расчетом, чтобы нас разделял стол.

— Не то слово, — согласилась девица. — Потому что ты достала. Меня удивляло, почему Мэл не отлипает от тебя? А в его коллекции, оказывается, пустовал угол под названием «серое убожество».

— Замечательно, — пробормотала я растерянно. Чего она добивается?

Раз, два, три, — моргнули беззвучные вспышки. Охранники стреляли, рассчитывая разбить стекло куба — как оказалось, впустую. Одногруппники спешно покидали помещение, вместе с ними убежала лаборантка, забыв запереть запасник.

— Нужно уметь вовремя отходить в сторону и не наглеть, — продолжала снисходительно Эльзушка. — Почесала писюльку — и хватит. Но ты оказалась настолько глупа, что пришлось подсказывать.

Ромашевичевский говорил что-то охранникам, жестикулируя. Наверное, объяснял, что кабины задумывались бронированными и герметичными, чтобы избежать цепной реакции в случае неудачного опыта. То есть небольшой апокалипсис, произошедший, к примеру, из-за неправильного смешения компонентов, затух бы в отдельно взятом кубе, не затронув помещение лаборатории.

Как девица смогла провести дэпа — лучшего из лучших, которому доверили оберегать меня?

— Отвлечение, — усмехнулась она, заметив моё замешательство. — Трех секунд вполне достаточно, чтобы заиметь возможность поучить тебя уму-разуму.

Просто, как всё гениальное. В свое время я тоже использовала это заклинание.

Одна из стен кабины вдруг начала отекать и мутнеть, и куб накренился. Это охранники применили soluti, чтобы пробиться внутрь, но конструкция, оказавшаяся цельной, угрожала рухнуть на тех, кто внутри. То есть на меня.

В руке Эльзушки появилось уплотнение, которое, сгустившись, превратилось в оранжевый шарик. Он рос, наливаясь цветом. Даже с трех шагов чувствовался жар, исходивший от igni candi. Я отшатнулась, не отводя от него взгляда.

— Чеманцев подал отличную идею, — сообщила девица, удерживая небрежно огненную сферу. — Поглядим, пожалеет ли тебя Мэл, когда увидит рожу после заклинания. Девочки уверяли, что ты заговоренная, а я думаю, что редкостная тупица, которой время от времени везет. Crucis ничему не научил, и другие намеки не понимаешь. Не хочешь отцепиться от Мэла по-хорошему, придется объяснять по-плохому.

— Крестовина — твоя?! — удивилась я, забыв про обжигающее заклинание в руке Эльзушки. Не может быть! Вернее, может, в свете открывшихся обстоятельств. Египетская выдра сперва причислялась мной к пдозреваемым, но потом чаша весов обвалилась под массой многочисленных фанаток профессора и их предводительницы Лизбэт.

— Моя. И замок мой. И сумка. И порча на черную оспу. И наговор на перелом обеих ног и позвоночника. И фурункулезная аэрозоль. И несварение с кровавым поносом и выпадением кишок в унитаз, — рассказывала девица. — Много чего... Жалко, что не всё удалось. Зато теперь тебе воздастся, слепошарая.

И, не дав вволю поизумляться, она бросила ingi candi. В меня.

А я не успела испугаться. Смотрела, не мигая, как огненный комок летит в лицо, а через мгновение врезается в дверь позади Эльзушки, разлетаясь жидкими языками пламени, и оставляет пятно сажи на стекле. Хорошо, что девица сориентировалась и вовремя вжалась в угол.

Что происходит? Ничего особенного. Снимается кино со спецэффектами. И актерский состав подобрался весьма профессинальный.

А дальше замелькали кадры с озвучкой.

— Дрянь! Ненавижу! — закричала Штице, поднимаясь на ноги.

Один из охранников оторвал пластик, коим была обшита кабина, и начал обстукивать бронестекло. Я же пока не осознала, что минуту назад могла превратиться в факел.

— И отравила тоже ты? — осенило меня.

— С удовольствием бы, но опередили! — отозвалась девица, и в её руках завертелся потрескивающий piloi candi.

Охранник нашел нужную точку и принялся резать стекло портативным лазером.

— Давай поговорим как взрослые люди... — попятилась я задом. Всё, отступать некуда. Тюрьма в два квадрата, выхода нет.

Осознание, наконец, пришло. До сего момента мне казалось дикостью, что Эльза Штице — красавица, участница соревнований по танцам, староста группы на потоке, успешная студентка и любимая дочь у родителей — поднимет руку и кинет в беззащитного убийственное заклинание. Не верилось, что она сумела проскользнуть мимо телохранителя, и ради чего?

— Зубы заговариваешь? Умненькую изображаешь? — взвилась Эльзушка.

Не время для истерики. Нельзя паниковать. Египетская змея всего лишь сошла с ума. Обычное дело. А как разговаривают с сумасшедшими? Их упрашивают как малых детей, призывая успокоиться.

— Штице, соображаешь, что творишь? Ты подписала себе приговор. Тебя не выпустят отсюда. Арестуют и снимут дефенсор!

— Ха, много ты знаешь... У меня есть связи! — крикнула она, наращивая заклинание.