Но тут, к счастью, вмешалась квартирная соседка Захара, старушка Власьевна, называвшая Матрацева не иначе как «коллега», поскольку долгое время работала санитаркой в больнице и ушла на пенсию по достижении очень предельного возраста.

— Хватит, голубчик! — сказала Власьевна, сострадательно и тревожно поглядывая на осунувшееся лицо Матрацева. — Опомнись, пока не поздно… Не ходи ты больше по врачам и по обследованиям. У тебя организм к этому не приспособлен… он этого не вынесет…

Узнав о недомогании своего кумира, Леонид Юлианович Чурков вызвал Захара к себе в кабинет и сказал:

— Вот вам, Матрацев, путевка, поезжайте в Сочи, бронзовейте до полного удовлетворения, отращивайте бицепсы и готовьтесь к будущим схваткам!

Однако и пребывание на черноморском побережье пользы не принесло. Все больше и больше подтачивал неведомый недуг богатырское здоровье Захара, и все грубее и удивительнее становились ошибки, которые он допускал на тренировках.

Как-то Захара навестил его земляк, соученик по школе, а ныне работник местного Заготзерна, Сергун. Он без конца рассматривал обои матрацевской комнаты, читал вслух развешанные дипломы и адреса, подходил к окну, качал головой, гулко пощелкивал языком, любовался газовой плитой, любовно поглаживал острые ребра калорифера и, перед тем как уйти на вокзал, с трудом сдерживая раздражение, сказал:

— Завидую тебе, Захар. Молодец, что из нашей глуши утек. Никогда не думал, что насчет таких вещей смозгуешь.

— Это ты про какие вещи? — спросил Матрацев.

Сергун засмеялся:

— Будто бы не знаешь. Известно, про какие… Я вот в этой глубинке лучшие дни своей жизни гублю, а ты в образцовом городе всесторонними благами жизни пользуешься.

И, растолковав по-своему молчание земляка, Сергун добавил:

— Мне бы только, знаешь, зацепку найти, а уж я бы обязательно смотался!

— Балда! — бросил вдогонку Сергуну Захар и громко хлопнул дверью.

Дела Матрацева шли все хуже и хуже.

— Вроде как дисквалифицировался наш чемпион, — доложил однажды Ручинский Леониду Юлиановичу. — Вторые соревнования проиграл. Арбитры на ковер его пускать уже не хотят… Не та у него теперь категория — худеет очень…

— А не съездить ли вам, товарищ Ручинский, в Ростов? — после длительного молчания спросил начальник. — Проверите там кое-что, а заодно зайдете к местному арбитру, дяде Феде. Дошли до меня слухи, что у них, в Черкассах, один молодой борец на выданье, тяжеловес… первая грудная клетка в районе и вторая шея в области…

— А как будет с Матрацевым? — поинтересовался Ручинский.

— Ну, известно как, — недовольно ответил Чурков. — Не можем же мы выплачивать зарплату плановика борцу, которого любой новичок кладет на обе лопатки… Тем более, он мне уже все уши прожужжал насчет своего отъезда на родину… Пусть уезжает.

Как ни спешил Захар к себе в райцентр, но, чтобы ликвидировать все дела и поставить все печати на всех открепительных бумагах, понадобилась неделя.

Повеселевший борец с утра до вечера бегал по городу, прощался со знакомыми и даже незнакомыми людьми.

— Еду, ребята, домой еду! — громко докладывал Матрацев. — Вы еще про наш городок услышите! Не будь я Захар Матрацев, если в ближайшие полгода не выведу своих спортсменов на первое место! Мы такую спортивную площадку своими силами отгрохаем, что закачаетесь!..

Прощаться с Чурковым Захар пришел в самый день отъезда.

— Ну что ж… — приподымаясь из-за стола, вежливо процедил Чурков, — желаю удачи… Не думал, что так получится, когда вас из этой глубинки сюда вытаскивал… Случай, скажу прямо, уникальный. Все условия для вас создали. Каждым успехом вашим гордились… Рассчитывал, что со временем вы наше учреждение на всемирной олимпиаде прославите… Впрочем, все уже в прошлом…

Гораздо теплее происходило прощание с товарищами по спорту. Кому-то пришла в голову мысль ознаменовать отъезд дружеским блицтурниром. Состязание закончилось блестящей победой Матрацева.

— Надо же! — восторгался изумленный тренер. — И болезней никаких, и форма отличная… Чудо какое-то! Может, останетесь, Матрацев? Тут одно учрежденьице борца ищет. И условия замечательные, и дача в Комарове…

У каждого рассказа, будь он даже юмористический, должен быть конец. Есть он и в этом рассказе. И вот какой. Год спустя в глубинку снова приехал Леонид Юлианович Чурков. Он прибыл сюда вместе с комиссией принимать построенную электростанцию.

От вокзала до гостиницы можно было поехать в автобусе, но Чуркова страшно укачало в дороге, и он решил, несмотря на темноту, пойти пешком.

— За меня не беспокойтесь, — сказал своим коллегам Леонид Юлианович. — Я здесь уже бывал когда-то и дорогу хорошо помню… Лес тут не хуже сибирского… Красота!

Передохнув немного в буфете, где он для бодрости выпил пивка и мадеры, Чурков выбрал лесную тропинку, которая, по его предположению, шла параллельно дороге, и отправился в путь. Он уже был в пути минут двадцать, как вдруг ему показалось, что впереди лежат сваленные буреломом деревья. Чурков немного свернул вправо и тотчас же почувствовал, что ноги его проваливаются в какую-то вязкую яму…

Что было дальше, Леонид Юлианович не помнил. Он обрел сознание в крепких объятиях какого-то человека.

— В машину его неси, Захар! В машину! — командовал чей-то голос.

— Нельзя в машину, — ответил человек и еще крепче обхватил Чуркова. — У него, товарищ доктор, перелом, а в машине трясет очень… До большака всего-то три километра, а там ровная дорога начинается — вот я его в машину тогда и положу.

Первым, кто пришел в больницу навестить Чуркова, был Захар Матрацев.

— Вот уж не думал о такой встрече, — сказал Леонид Юлианович, разглядывая поздоровевшее и покрасневшее от смущения лицо своего спасителя. — Ведь не поспей вы на помощь, погибать бы мне в вашей глубинке. И как это вы, Матрацев, почти четыре километра меня на руках несли?!

— Меняются времена, — улыбаясь, ответил Захар. — Когда-то вы меня носили на руках, а теперь я вас…

— А как с борьбой? Бросили? — поинтересовался Чурков.

— Зачем же бросать? — удивился Захар. — У нас тут на спортплощадке такие чемпионаты устраиваются, что даже область заинтересовалась… А к весне в Москву меня вызывают на отборочные соревнования. Так что все нормально, товарищ начальник!

Прощаясь со своим бывшим меценатом, Захар сунул ему под подушку сверток с домашними пирожками и, осторожно пожимая руку, виновато сказал:

— Обидно, что так с вами нехорошо получилось… Но больше уж ничего такого не будет… Теперь мы с ребятами решили эти колдобины дорожные заровнять, чтобы, значит, на обе лопатки их! Нам уже и технику прислали… Мировая техника. Блеск!

НИКАКИХ ЭМОЦИЙ

Как всегда, придя с работы, Клебанов сразу же у порога входной двери обменялся двумя-тремя ядовитыми фразочками с пенсионеркой Розой Гавриловной и, не задерживаясь, вплотную столкнулся в коридоре с соседом — солистом эстрадного квартета Буслаем Бандуридзе. Переругивание с этим «аморальным типом» (так Клебанов называл всех артистов, кроме фокусников и жонглеров) заняло не больше пяти минут, поскольку Буслай готовился к ответственному выступлению и оберегал голосовые связки.

Заслышав знакомые голоса, в коридор с лаем выбежала бандуридзовская собачка, но на нее Юрий Степанович потратил не более трех минут — ровно столько, сколько надо, чтобы успеть снять и повесить на вешалку пальто и облаять незлобивого песика.

В комнате Клебанова ждали жена, сын и накрытый к обеду стол.

Продолжая ворчать и проклинать тот час, когда он связал себя семейной жизнью, Юрий Степанович переоделся в пижаму и принялся за еду. Ел он с видимым удовольствием и после второй тарелки грибного супа, ни к кому не обращаясь, сказал:

— Начальник конторы меня сегодня вызывал… Предупреждение сделал… Коллективная просьба от сотрудников отдела поступила… Требуют к порядку меня призвать… Придирается — пишут — оскорбляет, настроение портит…