Серафима Игнатьевна хочет еще что-то добавить, но уже пробудившаяся вдруг тетя Настя толкает ее кулаком под бок.
— Вон там, — указывает рукой тетя Настя. — Видите? Парень и девчонка… Да никак целуются?
— Так и есть, — без всякого злорадства говорит Юлия Григорьевна, сложив козырьком руки и вглядываясь по-капитански вдаль. — Она! Ваша Галя! В натуральную величину… И парень, кажется, тот же самый…
Брудастову так шатнуло, что, не поддержи ее Юлия Григорьевна, она бы наверняка упала.
— Ну вот, уважаемая, — говорит Юлия Григорьевна, заботливо усаживая своего недавнего врага на скамейку. — Верно ведь я сказала, а вы — «клевета» да «клевета»… Возьмите-ка таблеточку… Да не грызите только… Пусть она под языком растает…
Брудастова кладет голову на острое плечо Юлии Григорьевны и тихо всхлипывает:
— Дура я, дура… И дочка моя тоже ротозейка порядочная… Не усмотрели мы за Галькой… Бить нас мало… Под суд таких отдавать надо за попустительство!
— Сюда идет! — докладывает не прекращавшая наблюдение тетя Настя. — Да никак и дочка ваша с ними?
Брудастова все еще лежит на плече Юлии Григорьевны, когда к скамейке подходят трое: веселая, раскрасневшаяся Галя, ее мамаша — пышная, широкая в плечах, как Серафима Игнатьевна, и длинноногий, умеренно рыжий, лохматый парень.
Несмотря на отсутствие бороды и усов, он еще очень молод. Хотя старается казаться старше своих лет.
— Что с тобой, мама? — бросается к Брудастовой дочь.
— Да так, ничего, — искоса поглядывая на парня, отвечает старуха. — Голова закружилась, и спина заныла. Все этот окаянный райдикулит.
— Вася! — кричит Галя. — Да ты не бойся… подойди сюда… Знакомьтесь: это моя бабушка, Серафима Игнатьевна. А это ее соратницы по энпэ. А это мой жених… Вася… Верно, симпатичный?
Серафима Игнатьевна поднимает голову с плеча Юлии Григорьевны и, пристально посмотрев на парня, машет рукой:
— Сколько же ему лет, твоему Васе?
— Двадцать один год и три месяца! — прищелкнув каблуками, рапортует Вася.
— Он уже три года на заводе механиком работает. И в университете учится, на вечернем, — с нескрываемой гордостью сообщает Галина мама.
— А ты не суйся, — останавливает дочь Серафима Игнатьевна. — Пусть сам ответит…
— Пожалуйста… С удовольствием…
Судя по всему, Вася уже давно готовился к этой встрече, но сейчас вдруг оробел и все нужные слова вылетели из головы.
— Да что же ты молчишь?! — слезливо восклицает Галя. — Бабушки испугался, что ли?
— Меня бояться нечего, — заговорщически подмигивает Серафима Игнатьевна Юлии Григорьевне и тете Насте. — Я старуха, в общем, ничего… современная… Вот и соседки подтвердить могут…
— Безусловно, — громко смеется Юлия Григорьевна. — Что верно, то верно. Хорошую вы бабушку себе выбрали.
— А она нам одна на двоих будет. У меня-то родных нет… В детском доме воспитывался…
Вася на секунду задумывается, потом подходит вплотную к скамейке, неловко обнимает Серафиму Игнатьевну и звонко целует ее в щеку.
Серафима Игнатьевна притворно пытается вырваться из Васиных объятий и, смеясь, приговаривает:
— Неудобно как-то. При посторонних… Средь бела дня…
ЧЕМПИОН ИЗ ГЛУБИНКИ
Захар Матрацев хотя и числился старшим плановиком, но никакого касательства к этому делу не имел, в плановом отделе никогда не появлялся, а причитающуюся зарплату бухгалтерия переводила ему на сберкнижку.
Чтобы понять причину такого привилегированного положения, следует учесть, что Матрацев занимал одно из первых мест в соревнованиях по классической борьбе, а начальник учреждения, в котором Захар числился, Леонид Юлианович Чурков, до полного самозабвения увлекался борьбой еще с того времени, когда она называлась не «классической», а «французской»…
Всегда спокойный, вечно жалующийся на радикулит и потому не утруждающий себя резкими движениями, Леонид Юлианович не пропускал ни одного состязания по классической борьбе и настолько преображался во время матчей, что его не узнавали даже близко знакомые люди.
Глядя, как «ставят на мост» или «двойным Нельсоном» пригибают к ковру его кумира-борца, Чурков забывал обо всем на свете, в том числе и о руководимом им учреждении, о жене, детях и даже радикулите. Он соскакивал с места, кричал на арбитра, уличал борцов в применении запрещенных приемов, требовал дополнительное время и «решительной схватки до результата».
Захара Матрацева Чурков отыскал два года назад, пребывая в командировке в одном глубинном районе. В этом маленьком городке широкогрудый и крепконогий силач Захар Матрацев работал братом милосердия, разъезжая в машине «скорой помощи», а вечером, по собственному признанию, «баловался спортом».
Чурков в первый же день пребывания в городке посетил спортплощадку и не только сразу же угадал борцовский талант Захара, но и уговорил его перебраться в центр. Здесь он зачислил Матрацева на должность старшего плановика, потребовав за это ежедневно тренироваться и выступать на соревнованиях за «руководимое им ведомство».
Несмотря на то что Захара Матрацева сразу же после первой победы стали усиленно переманивать к себе другие предприятия и города, соблазняя неслыханными ставками и обещая всевозможные дары вплоть до особняка на Южном побережье Крыма, — несмотря на все это, Матрацев не посмел обмануть доверия своего мецената.
Это, кстати сказать, был на редкость доверчивый, стыдливый и мягкий человек. Зная свои слабости, Захар тянулся к людям сильного характера, целиком подпадая под их влияние, веря каждому слову. Поддавшись уговорам Чуркова покинуть свой родной городок, борец во всем следовал его советам, считал своего шефа самым башковитым, самым авторитетным дядькой в городе.
Что же касается работников планового отдела, где числился Матрацев, то они были польщены, что в личном составе их предприятия блистает столь яркая спортивная звезда.
Знакомясь с отчетами о проходящих в городе состязаниях по классической борьбе, служащие не скрывали своего удовлетворения, узнав, что выступающий в тяжелом весе Матрацев и на сей раз вышел победителем.
В такие дни уже с утра слышались восторженные возгласы сотрудника бухгалтерии, старейшего сборщика профсоюзных взносов Тимофея Ручинского:
— Наш-то Захар?.. Читали? И все тем же приемом! Тур-де-бра! Представляю, как прыгает от радости Леонид Юлианович! Сегодня к нему с любым делом можно пойти — отказа никому не будет!
Закончив тираду, Ручинский доставал из стола заранее разграфленный и пронумерованный лист бумаги и в быстрейшем темпе обходил все отделы.
— Прошу! — обращался Тимофей к своим коллегам. — Требуется проявить общественную сознательность. Необходимо изыскать дополнительные средства на персонально-памятный подарок нашему чемпиону от его сослуживцев. Цифры не лимитируются. Кто сколько может. Лица, желающие принять участие в товарищеском ужине, записываются отдельно.
В этом году чествование Захара Матрацева происходило в особо торжественной обстановке.
В просторном помещении клубной гостиной был накрыт П-образный стол, уставленный всякими закусками, фруктами, тортами и взятыми Ручинским из соседнего ресторана напрокат самой шикарной посудой и вазами с цветами.
Вперемежку с закусками стояли (из расчета одна на троих) уже заранее открытые бутылки с этикеткой «безалкогольный напиток». Однако бывалые банкетчики, привыкшие не верить своим глазам, хорошо знали, что в созвучной времени посуде находится самая что ни на есть настоящая водка.
Когда все уселись за стол, Тимофей Ручинский открыл торжество от имени месткома и произнес вступительное слово.
Понимая, как неуместны на банкетах длинные речи, Тимофей очень бегло коснулся итогов прошедших соревнований по классической борьбе и, на секунду задержавшись взглядом на «безалкогольном напитке», с места в карьер обратился к виновнику торжества, который то и дело вытирал широкоскулое лицо, часто моргая круглыми, добрыми глазами.