Оглядел меня Бутугин презрительным взглядом, скривил губы, да вдруг как гаркнет:
— Посмотрите внимательно и скажите, кто стоит перед вами?
— Вы, — говорю, — стоите, Алексей Гаврилович, сотрудник учетного отдела.
— Не совсем точно, — поправляет меня Бутугин, — перед вами жертва возмутительного обмана и беспредельного жульничества!
— Не понимаю, — удивился я, — прошу уточнить.
— Все очень просто, — отвечает Бутугин. — Забежал я вчера после работы в магазин… Ну, большой такой гастроном на соседней улице… Обычно у прилавка там всегда очередь, а тут ни одного человека. Попросил я продавщицу отвесить мне триста граммов селедочного масла и пошел чек выбивать. В общем, на всю эту операцию пяти минут не потратил. Отдал продавщице чек, забрал свою покупку, пришел домой, прикинул на кухонных весах, гляжу, как и следовало ожидать, — моя доверчивость вышла мне боком. Ярко выраженный недовес. Вместо трехсот граммов всего двести пятьдесят.
— Надо было бы сейчас же вернуться в магазин и заявить директору, — сказал я.
Бутугин зловеще захохотал.
— Наивный вы человек. Сразу видно, современная молодежь. Только и умеете, что обниматься на улицах да бороду отращивать, а жизненной тонкости не освоили. Кому же я буду заявлять? Ведь это же торговые работники, они все на паях действуют и на недовесах капиталы наживают.
Через какой-нибудь час уже все служащие конторы знали о том, как ужасно обманули Бутугина. Кто ахал, кто охал, а были и такие, что выражали ему свое полное сочувствие.
Сказать откровенно, лично мне вся эта история с недовесом казалась не очень-то вероятной. И не только потому, что не верил я Бутугину. Была тут, признаться, причина сугубо личного характера. Звали эту «причину» Люся, а работала она продавцом в том самом магазине, где произошла вся эта масло-селедочная эпопея. И я решил выяснить — не запомнил ли Алексей Гаврилович, как выглядел продавец, отпускавший ему селедочное масло.
— Как не помнить, — сказал Бутугин, — блондинка, на вид ей лет двадцать, прическа как у мальчишки. И ресницы наклеенные до самых ноздрей. Обыкновенная современная пустышка.
Я даже обиделся.
— У нее свои ресницы, — возразил я Бутугину, — и вовсе не до ноздрей. К тому же она совсем не пустышка, а заочная студентка института торговли.
— Так вот почему вы меня за выяснениями в магазин посылали! — обрадовался Бутугин. — Все ясно! Значит, эта самая мошенница — ваша возлюбленная!
Разговор этот происходил после работы у гардеробной стойки. Народу собралось человек десять, и все ждут, что дальше: смолчу я или не смолчу. А я стою бледный, как чай в нашем буфете, и чувствую, что вот-вот потеряю свою моральную устойчивость, двину его кулаком по физиономии и шлепнусь от позора прямо на бетонный пол.
Однако сдержался. Не двинул. Не шлепнулся. И свою моральную устойчивость сохранил в полном объеме.
— Прошу вас, — сказал я Бутугину, заикаясь от нервного расстройства, — прошу немедленно проследовать за мной!
Чтобы Алексей Гаврилович не сбежал, я попросил троих очкариков, моих друзей из проектного отдела, идти вместе с нами.
Первое, что мы увидели в магазине, было объявление, написанное крупными буквами:
«Гражданина, покупавшего 14 марта с. г. вечером селедочное масло, убедительно просят зайти к директору».
Я глянул за прилавок гастрономического отдела и Люси не увидел.
«Неужели уволили?» — подумал я, но потом успокоился, вспомнив, что по четным числам она работает во вторую смену.
— К директору так к директору, — с явным неудовольствием сказал Бутугин и под конвоем бравых проектировщиков нехотя вошел вслед за мной в кабинет директора магазина.
— Мы по поводу селедочного масла, — сказал я.
Директор легко поднялся со стула и каждому из нас пожал руку.
— Очень рад, очень рад… Что же вы, все пятеро покупали позавчера селедочное масло?
— Я покупал один, — сказал Бутугин, — это же чистое жульничество! Платил за триста граммов, а…
— Вам дали на пятьдесят граммов меньше, — договорил директор, не отрывая взгляда от Бутугина.
— Именно на пятьдесят граммов. У меня весы хоть небольшие, но точные… не то что у вас…
Бутугин хотел еще что-то сказать, но не успел. В кабинет вбежала запыхавшаяся Люся и, увидев меня, остановилась.
— А вот и «автор недовеса», — не скрывая иронии, представил Люсю директор, — а это, товарищ Глушакова, невольно обманутый вами покупатель и его сослуживцы.
— Вы уж простите меня, товарищ покупатель, — заговорила Люся, — произошло недоразумение. Кроме вас, один гражданин тоже селедочное масло покупал — двести пятьдесят граммов, а я возьми да перепутай пакетики… Через пять минут все выяснилось, но вы уже ушли. Я вас двое суток жду и не знаю, как найти…
— А кто честно работает, — снисходительно изрек Бутугин, — с тем никаких таких загадочных происшествий не случается, и совесть его спокойна.
— Значит, я, по-вашему, нечестная?
Она хотела еще что-то сказать, но, не найдя нужного слова, сжала губы, заплакала, и слезы залили ее покрасневшие от обиды щеки. Понятно, я очень жалел Люсю, и в то же время мне было приятно, что теперь уже все могли убедиться, что Бутугин говорил неправду и ресницы у нее свои, не наклеенные, а настоящие, и без всякой окраски.
Люся наскоро вытерла слезы, сбегала за прилавок и отдала масло Бутугину. Бутугин сунул масло в карман и сердито пробурчал:
— Честно работать надо, девушка! Нельзя жульничать! Нехорошо. Вот приучитесь воровать…
— А вы поосторожней, — предупредил директор, еще пристальней вглядываясь в лицо Бутугина. — Зачем же оскорблять человека? Она и так за свою невнимательность выговор получила. Надо, гражданин, выбирать слова.
Бутугин усмехнулся.
— Мне бояться нечего. Я человек честный, не как другие. Я на недовесы кооперативные квартиры не приобретаю. Мошенничеством не занимаюсь!
— Ну, это как сказать, — не сводя глаз с бутугинского лица, возразил директор, — плохо, видно, у вас с памятью? Не узнали меня? А я вас все-таки вспомнил: Бутугин ваша фамилия? Так ведь? Алексей Гаврилович, если не ошибаюсь?
— Допустим, что так, ну и что?
— Ай-ай-ай, — сокрушенно покачал головой директор. — Надо же! И все он, склероз проклятый. Неужели Федотова забыли? Всего-то ведь восемь годков прошло с тех пор, как я вас с должности освобождал… Вы тогда, Бутугин, крупным промтоварным магазином заведовали, помните? А я в Промторге кадрами занимался.
— Я сюда насчет недовеса пришел, — прохрипел Бутугин, — а вы какие-то мемуары разводите!
— Отрицаете, значит? — улыбаясь, сказал директор. — Ну да дело ваше. Не больно-то приятно вспоминать, как тебя за всякие темные делишки уволили, да еще с запрещением работать в торговле.
Услышав эти слова, всегда такой крикливый и самоуверенный Бутугин вдруг как-то сразу набряк и, не прощаясь, выскочил из директорского кабинета.
Это была моя последняя встреча с Бутугиным. На службе он больше не появился, а заявление с просьбой уволить его по собственному желанию прислал заказным письмом.
НЕРВЫ
Бросив взгляд на вошедшего гражданина, доктор без особого труда сразу же определил, что перед ним человек больной: расшатана нервная система.
«Как у него дрожат пальцы, — подумал доктор, — и пятна на лице явно неврогенного происхождения…»
Отодвинув в сторону высоченную стопу бумаги, исписанной за время приема, доктор предложил больному сесть.
— Что скажете? На какие болезни жалуетесь? — спросил он с профессиональной веселостью.
— Не знаю, как и сказать… — озираясь по сторонам, ответил гражданин. — Сам бы я вас, доктор, и не стал беспокоить, да все жена: иди, говорит, к специалисту по нервным болезням, а то потом будет поздно.
— Жена права… Болезнь запускать не надо. Особенно, если она на нервной почве! — протирая очки, наставительно произнес доктор. И, сразу же перейдя на сугубо деловой тон, спросил, пристально рассматривая зрачки больного: — Так что же с вами стряслось? Температурите? Болит где-нибудь? Как спите?