— Этот парень ждал тебя — он просыпался с твоим именем и жил только воспоминанием о тебе. Но ты не пришла…

— Я приходила каждый день и видела, как он прогуливается по больничному парку, но не осмеливалась подойти.

— Почему?!

— Мне было стыдно, — прошептала Лия и опустила глаза. — Я ему наврала. Я придумала для него столько сказок.

— Зачем?

— Чтобы понравиться ему.

— И?

— Мне удалось.

— Думаешь?

— Иначе разве он отправился бы на мои поиски? Но любит ли он меня теперь?

— Да. Но не за те сказки…

В это мгновение раздался пронзительный, почти возмущенный гудок автобуса. Я вздрогнул и заметил, как тень страха скользнула по ее лицу. Я сделал шаг назад, но ее голос остановил меня:

— Парень, который меня любит, не может уехать.

— Лия, автобус больше не будет ждать, у меня билет…

— Да, конечно! Счастливого пути.

— Как мы договоримся?.. Это все? Мы должны условиться… Я тебе напишу… Нет, приеду, я тебя отыщу. До свидания!

— Счастливого пути, — пробормотала Лия, и губы ее задрожали от обиды.

Я бросился к автобусу, уже медленно отходившему от остановки, под недовольными взглядами пассажиров пробрался к своему месту и сел. Я отодвинул занавеску, но увидеть Лию мне не удалось.

Я устало откинулся на сиденье и закрыл глаза. Мне казалось, что все было сном, и эта неожиданная встреча произошла в моем воображении.

V

— Долго ты думаешь, — я начинаю терять терпение, — или не можешь вспомнить?

— Эх, да что там вспоминать, — Кристиан машет рукой. — Ясно только, что я поехал к ней… Дурак… Мне все время кажется, что это было сном, сном, который ты видишь только один раз в жизни…

— А ведь многим так и не удается увидеть этот сон, — добавляю я, надеясь, что он поймет намек. Ведь нужно показать человеку, что то, что он с таким упрямством отрицает, и есть настоящая любовь.

— Хотел бы я посмотреть, как тебя отделают из-за такой вот любви, а твоя дама сердца повернется к тебе спиной. Большая удача! — язвительно замечает Кристиан:

— Ты дрался?

— Вернее, меня побили. Как мешок гороха.

— Парни из села?

— Да.

— Тогда я понимаю, что имела в виду Лия, когда писала, что ты отступил и сбежал.

— Я сбежал?! — поражается Кристиан.

— Вот послушай. «О, мой любимый, ты даже не можешь себе представить, какой счастливой я была! Я стеснялась даже своих домашних… Я боялась, они подумают, что я сошла с ума, и эта парадоксальная ситуация была невыносима. Часто я плакала. Такое со мной уже случалось однажды. Тогда, в те времена, я не плакала, а молилась богам: «Поднимись, северян! Восстань, южный ветер! Подуйте на мои сады, чтобы пролились дождем их ароматы! — пусть войдет любимый мой в свой сад, пусть вкусит он изысканных плодов!» Я больше не была закрытым садом для него, я больше не была запечатанным колодцем. Но случилось так, о, добрый мой господин, что пришлось ему пострадать за свою любовь. Не подумай, что он испытал муки подобно тебе, оставшемуся без любимой, о, нет. Боль его, по сравнению с твоей, была каплей рядом с пучиной моря, но он, любимый, отступил, сбежал… Я думала, он предложит мне уехать вместе с ним туда, далеко, в город, где он работал, но он бросил меня одну на вокзале и уехал. Я осталась с его обещаниями, что он вернется, отыщет меня, что не забудет, что… так уезжают только обманщики, которые обещают звонки бубны за горами. Я уверена, ты думаешь так же, как и я…».

— Не понимаю, зачем ей понадобился этот спектакль… с Суламифью, с Соломоном… — сердится Кристиан.

— Неужели неясно? — удивляюсь я. — Она ведь объясняет это в своем письме, вот смотри… — Я отыскиваю отрывок и читаю:

«О такой любви я читала когда-то в книге, которую подарила одна из моих сестер. Сейчас уже не помню автора и название этой книги, однако речь в ней шла о вечной любви, о Нем, о Ней — двух влюбленных, всегда трагически возрождавшихся в иных краях, в иные эпохи, под другими именами и в другом обличии. Любовь, как наказание, вновь и вновь находила их, и все повторялось до бесконечности. Только теперь я поняла идею писателя, но тогда по наивности я поверила в сказочный сюжет и, повстречав тебя, решила, что любовь, полонившая мою душу, была тем же чувством, которое когда-то стало причиной потрясающих, но прекрасных драм тех двух молодых людей…» Теперь ты понял?

Кристиан недоуменно пожимает плечами.

— Если бы ты читал эту книгу, ты понял бы намек Лии. Похоже, что Лия — мечтательное создание и много читает. Она верит, что ее чувство — это та же любовь, только в новом воплощении, которая завладела сердцами Суламифи и легендарного царя Соломона. Хотя она подписывает это письмо своим именем — Лия — и рассказывает о том, что произошло между вами здесь и сейчас, она обращается от имени Суламифи, которая, якобы, говорит царю о тебе, недостойном, не сумевшем полюбить. Так что она довольно оригинальна… Ведь, не обвиняя тебя прямо, она высказывает свое мнение о тебе, о своей любви, которая еще живет в ее душе.

— Чушь! Бред! — взрывается Кристиан. — Если бы она написала правду, это еще куда ни шло, но так… «я больше не была запечатанным садом». Вранье.

— Но как тебе удалось выйти из этого положения? — допытываюсь я. — Ведь ты не был на работе столько дней?

— Даже не помню, — нахмурился он: — Сейчас… погоди….

Морщина между его бровями углубилась, взгляд потемнел, и он снова задумался.

…Да, ну конечно. Я должен был дать объяснение. Но как я мог обосновать такое долгое отсутствие? На то время, что я пролежал в больнице, у меня была медицинская справка, но что делать с остальным сроком? Я извел гору бумаги, разрывая все, не дописав до конца. Я выдумывал всяческие причины, одну глупее другой, но как только я собирался писать, моя рука как будто отсыхала. В конце концов я нашел, на мой взгляд, самое подходящее решение. Я взял чистый лист бумаги и принялся лихорадочно писать. С ним и отправился к шефу. Он удивленно посмотрел на меня, занеся в нерешительности ручку над моим заявлением «по собственному желанию», и спросил:

— Ты хорошо подумал?

— Да.

— Ты понимаешь, мы никого насильно не держим на работе…

— У меня нет другого выхода.

Он медленно подписал заявление и в неуверенности, с которой выводил буквы, чувствовалось, что он делает это против своего желания.

Конечно, мне самому не хотелось уходить с этой работы, к которой я привык. Самое главное, что ни о каком продвижении в будущем уже не могло быть и речи. Так что прежде, чем написать заявление, я все взвесил и все-таки решил, что лучше начать все сначала.

Я понятия не имел, где и кем буду работать. На старом месте мне не выдали ни полагавшихся денег, ни трудовой книжки. Я пошел к Андрею и сказал, что больше не работаю ревизором.

— Как? С каких пор? — удивился он. — Ты меня даже не предупредил.

— А если бы предупредил, что бы изменилось?

— Я нашел бы тебе место получше, а теперь что делать? Тебе придется согласиться на то, что предложат.

— Андрюша, не будь таким наивным, — я улыбнулся и взъерошил его пышную, аккуратно причесанную шевелюру.

Его худощавое лицо вспыхнуло, зеленые глаза заблестели, часто-часто моргая, как от обиды.

— Брось, Андрей Степанович, я уезжаю на неделю домой, а ты тем временем подыщешь мне что-нибудь подходящее, — исправил я дело, зная, как он сердится, когда его называют Андрюшей. Несколько дней назад он получил повышение, и теперь назывался не просто старшим бухгалтером, а заместителем главного бухгалтера. И раньше-то ему не нравилось, особенно на работе, когда кто-то звал его по имени. А теперь, после повышения, наверное, и дома тетя Зина и дядя Штефан зовут его Андреем Степановичем. Серьезный парень!

— Что ты хихикаешь? — нахмурился Андрей, заметив, что я едва сдерживаю смех.

— Представил себе, что ты будешь делать, если дать тебе всю полноту власти.