— Кого? — удивленно спросил я.

— Давида Кушмэ. Она вернулась оттуда, куда ее отец послал учиться, и с первого дня всем парням голову вскрутила.

Женщина продолжала вполголоса рассказывать, а я слушал, затаив дыхание. Ведь Давид Кушмэ был отцом Лии.

— Не повезло ему, Давиду. Мы с ним одного возраста, а он уже весь развалившийся, облысевший, выглядит на десять лет старше, чем на самом деле. Дети мои, слава богу, живут в мире и достатке, а его дочери только нарушают покой села. Уж очень они, черт бы их побрал, красивы, мочи нет. Однажды мой старшой так к одной из них душой прикипел, что готов был бросить жену и детей, но, слава богу, вовремя одумался и теперь живет с семьей в полном мире и согласии. Ох ты, господи, куда же ты смотрел, всевышний? Уж сколько мужиков-то, дураки они набитые, из-за этих девиц принесло несчастье в семьи. И глянь, младшая пошла по стопам своих сестриц. Как поглядит, прямо кусает глазищами своими, не иначе. Больно красива, разрази ее гром. Уже теперь видать, что из нее выйдет. Разве это шутка, двадцать парней лежат в больнице? Гафица Прокопа клялась, что вся заваруха именно из-за нее и началась, из-за этой Лии…

Я взволнованно слушал рассказ женщины и думал о Лии. Все мои благие намерения развеялись, как табачный дым. Я слушал, погрузившись в тяжелое раздумье. Вот, значит, какая она, Лия? Ну что ж, раз уж мне довелось ехать вместе с этой говорливой кумушкой, я решил использовать эту возможность до конца:

— В районе ходят слухи, что их род тянется от богатых греков…

— Вот еще!.. — она всплеснула ладонями, удивленно глядя на меня. Поднесла руку ко рту и, наклонившись к моему уху, зашептала: — Это все сказки. История богатого грека и липованки из соседнего села. А Давид с Докицей — наши, молдаване до корней волос.

— С зятьями у них какие отношения? — допытывался я. После всего услышанного я предчувствовал, что и ужасные истории о зятьях Лии на самом деле — не более, чем умело придуманные небылицы, которые я, по наивности, принял всерьез.

— Хорошие, какие же еще? — удивилась женщина. — Зятья как зятья. Трудолюбивые, порядочные ребята. Конечно, случается иногда в семье размолвка, но дочерям Давида и поделом, уж они не ключи от райских кущ…

Я слушал ее с раздражением и, как ни пытался, не мог навести порядок в разворошенных мыслях. Если все на самом деле так, как говорит эта женщина, тогда зачем понадобилось Лии придумывать небылицы? Где граница между правдой и выдумкой в ее историях?

Когда автобус остановился, женщина спросила:

— Ты куда теперь? Думаю, в правление. Там скажут, к кому пойти, с кем поговорить. Но сперва советую тебе отправиться к Гафице Прокопа Слэнинэ. Их дом вон там, рядом…

— Нет, тетушка, не пойду я в правление. Сперва хочу повидаться с Марином Бряну, мы учились вместе. А уж потом и в правление зайду, — сказал я.

— А, Мариникэ, сын Скридона Бряну? Толковый, хороший парень. Они вон там живут, у колодца. Увидишь новый дом с зеленым шифером, ворота — цвета синьки. Там и найдешь Марина.

Ярко светило солнце. Деревья с пыльными листьями в своей неподвижности казались декорациями на фоне прозрачного неба. Я с любопытством смотрел по сторонам, разглядывая каменные ограды, массивные ворота и погреба в каждом дворе. В постройках чувствовался другой стиль, даже подсобные помещения отличались от тех, что были в наших селах.

Я постучался в голубые ворота напротив колодца с журавлем, но никто не ответил, даже собака не залаяла. Тогда я свистнул с такой силой, что мирно чирикавшие воробьи разлетелись во все стороны.

Марин, долговязый, близорукий, с закатанными до колен штанами, в майке, с лопатой на плече, появился у ограды.

— Э, кто там рассвистелся? — крикнул он, сощурив глаза.

— Я, — ответил я, широко улыбаясь.

— О-го-го, Христофор Колумб? — Марин сразу же узнал меня, отбросил лопату в сторону, в несколько прыжков одолел разделявшее нас расстояние, костлявыми руками оторвал меня от земли и принялся неистово крутить во все стороны.

— Осторожно, Марин, не преврати меня в спутник.

Он опустил меня на землю, взял из рук сумку и, смеясь, сказал:

— Ты — первый из наших навестил меня дома.

— Ну так ведь недаром я Колумб.

— Ты всегда был первым во всем. Но как ты меня отыскал, как это тебе в голову ударило приехать ко мне, на край земли?

— У меня была ревизия в Вулканештах, и осталось два свободных дня, — соврал я на ходу.

— Превосходно! — воскликнул Марин. — Теперь, давай, рассказывай все о наших, кто в чем преуспел.

Мы долго беседовали, устроившись в тени дерева.

И даже вечером, уже прополов виноградник, мы продолжали вспоминать все наши передряги в студенческие годы. Вдруг в нескольких шагах от нас появился загорелый стройный парень, с копной вьющихся волос.

— Привет!

— Привет! — ответил Марин.

— У тебя гости? — спросил парень, внимательно меня разглядывая.

— Да. Мой соученик, — сказал Марин и представил меня.

— Петря, — назвал себя парень, протягивая широкую, сильную ладонь.

Мы поговорили о том, о сем, пока наконец речь не зашла о небезызвестном бале.

— Хорошо вы отметелили тех бродяг? — спросил Марин.

— Надолго нас запомнят, — улыбнулся Петря.

— А из-за чего схватились-то? — поинтересовался Марин. — Я много всего слышал и не знаю, чему верить.

— Я тоже точно не знаю, как все началось. Я вмешался, когда увидел, что наших бьют.

— А мне женщина сказала в автобусе, что многие ребята угодили в больницу, — вступил я в разговор.

— Ерунда. Одному зуб выбили, потому что слишком много было, а другой фонарь заработал, не будет в ямы падать, — захохотал Петря, затем добавил: — Бабы всегда из мухи слона делают.

Он глянул на часы и сказал, прежде чем перепрыгнуть через плетень:

— Ребята, сегодня вечером жду вас в клубе.

Когда Петря исчез за сливовыми деревьями, я сказал Марину:

— Он смуглый, как цыган.

— На солнце обжарился. Мать-то и отец у него — молдаване чистокровные. Вот поглядишь, какая у него сестра! Красавица огненная! Пойдем сегодня в клуб, я покажу ее тебе, голову на отсечение даю, что Лия не оставит тебя безразличным.

Чтобы Марин не заметил, как вспыхнуло мое лицо, я быстро нагнулся и принялся счищать землю с острия лопаты. Кровь бешено стучала в висках. И удары сердца казались боевым громом африканских тамтамов. Лия-лия-жаворонок! Куда ни повернусь, везде на тебя натыкаюсь.

Стараясь не вызывать подозрения, я осторожно спросил Марина:

— Вы что, соседи с… этим Петрей?

— Почти. Только их дом выходит на другую улицу, но мы соседствуем огородами.

Мы вошли в дом, умылись. Мама Марина приготовила плотный крестьянский ужин. Когда сумерки окутали село, мы отправились в клуб.

Фильм уже начался. Кто-то властно крикнул, призывая к тишине, однако никто не обратил на это внимания. Мы вышли из зала, почти следом показался Петря.

— Ребята, вы парни свойские или нет?

— Когда как, — ответили мы.

— Фильм, скажу я вам, на «двойку», а потому у меня предложение. Пойдем ко мне. Я уже предупредил дома, что приду с Мариникэ и его другом. Лия приготовит нам ужин. Пошли.

Он подхватил нас сильными руками и, не обращая внимания на наше сопротивление, поволок за собой.

— Ох, братва, Аугустин-то дурак, прямо позеленел, ох, не могу, — Петря согнулся пополам, задыхаясь от несколько неестественного смеха.

— Что ты ему такое сделал? — удивился Марин.

— Ничего я не сделал. Он поинтересовался, кто такой Кристиан, а я ему от нечего делать сказал, что это жених приехал к моей сестре. Ха-ха, ты бы видел, как его перекосило, — весело засмеялся Петря, затем вдруг спросил меня: — Ты не сердишься?

— На что… на что мне сердиться? — пробормотал я.

— Вот дураки-то, ты только подумай! Что такого нашли они в этой щеголихе Лие, ума не приложу. Злая, как кошка дикая, к тому же одна кожа да кости… Ты еще не видел ее? — Петря повернулся в мою сторону.