Каждый занимался своим делом. Василий Васильевич и «Буйвол» приглядывались, чего-то ждали. «Зуб» искал ротозеев. Том любовался городом и однажды забрел на стадион.

В этот день трибуны ломились от зрителей. Местные футболисты «Памира» принимали одну из закавказских команд.

«Памир» выигрывал, и стадион ревел.

Вначале Том следил за игрой, но потом переключился на «болельщиков». Давно он не видел такого веселого зрелища. Люди кричали до хрипоты, били в ладоши, топали, свистели, вытягивали шеи, толкали друг друга.

Особенно старался толстячок, сидевший рядом с Томом. Он потерял голос и сипел, багровея от натуги. Его клетчатая рубаха взмокла. Пот ручьями стекал с лица. Толстяк блаженно закатывал глаза, когда мяч оказывался в сетке ворот гостей, и лез целоваться с Томом:

— Умница ты моя!—приговаривал он, словно это Том забивал голы.

После матча толстяк уцепился за Тома:

— Никуда я тебя не пущу. В честь такого события поедешь ко мне.

Том подумал, что, может быть, снова угостят пловом и согласился.

Толстяк открыл дверцу темносиней «Волги» и взялся за руль, усадив Тома рядом с собой.

«Так ты шофер, братец!» — подумал Том.

Толстяк все еще никак не мог успокоиться и со смехом вспоминал самые острые моменты недавней борьбы на зеленом поле.

Том ловил разгоряченным лицом встречный ветер и блаженствовал.

«Волга» неслась по асфальтированному шоссе мимо яркозеленых хлопковых полей, фруктовых садов. В этот пейзаж то и дело вплетались портальные краны с красными флажками на стрелах.

— Красиво, правда? — спросил толстяк«

— Факт,— согласился Том.

— А ты что, недавно в наших краях?

— Недавно.

— А про Улугходжаева слыхал?

— Нет,— сказал Том.

— Да ты, ака-джон, отсталый человек! —удивился толстяк, обгоняя автобус.

— Ну, расскажи,— попросил Том.

— Улугходжаев — дважды Герой Социалистического Труда, наш председатель.

— Дважды? — не поверил Том.

— Ты откуда приехал? — спросил толстяк.

— Из Калуги,— соврал Том.

— Тогда понятно,— покровительственно заметил водитель, выруливая на середину дороги, где асфальт был ровнее.— Ну, слушай: в прошлом году мы продали государству десять тысяч тонн хлопка. А это знаешь сколько? Двадцать железнодорожных составов по сорок вагонов каждый!.. А молока и мяса знаешь сколько сдали государству?

— Ну, сколько? — спросил Том, который в обществе нового знакомого чувствовал себя удивительно легко.

— Пятьсот тридцать тонн! А яиц почти двести тысяч штук! Представляешь?.. А абрикосов пять тысяч тонн! А винограда — шестьсот тонн!.. Самый высокий в округе доход, ака-джон

— Ты откуда знаешь? — усомнился Том.

Толстяк засмеялся:

— Так ведь я бухгалтер.

— Главный, что ли? — недоверчиво покосился на него Том.

— Почему главный? Просто бухгалтер... А у нас знаешь бухгалтерия какая? Сто человек!

— Ну, да? — снова не поверил Том.

— Ну, может, немножко меньше,— сразу согласился толстяк, уступая дорогу встречному самосвалу.— А года через два знаешь сколько будет?

— Двести! — ответил Том.

Толстяк даже затормозил, так ему стало смешно.

— Два человека, ну, может быть, четыре. Вот сколько.

— Почему? — удивился Том.

— Да потому, что установим электронные счетные машины.

— А куда же денешься ты? — спросил Том.

— Я буду оператором этих машин.

«Вот бы и мне стать оператором!» — загорелся Том, но подумал и спросил:

— Ну, а другие бухгалтеры?

— Э, ака-джон,— уверенно сказал толстяк.— Для всех работа найдется. Кто уже сейчас заочно в сельхозинституте учится, кто на курсах механизаторов при колхозе. А у тебя какая специальность?

Том покраснел.

— Всякая,— сказал он,—разнорабочая,—И вдруг потребовал: — Останови машину.

Толстяк не понял:

— Ты что?

— Останови, говорю! — настойчиво повторил Том.— У меня дело есть. Я забыл.

— Эх, ошно^[23]! — надулся толстяк, сбавляя скорость.— Или я тебя чем обидел?

— Нет, не обидел,— упавшим голосом произнес Том.

— Тогда поехали дальше, а дело свое завтра доделаешь.

— Нет, я слезу,— вздохнул Том.

— Так мы уже приехали,— настаивал толстяк и свернул к центральной усадьбе колхоза.

Слева и справа замелькали аккуратные белые домики, окруженные садами.

Наконец въехали в распахнутые настежь ворота и остановились среди подступавших к машине яблонь и вишен, инжира и айвы.

По цементированной дорожке, прикрытой виноградником, Том шел рядом с бухгалтером навстречу высокому, сухопарому старику в стеганом зеленом халате и белой сорочке, из-под которой виднелась жилистая, коричневая от загара шея.

Тому казалось, что он попал в волшебный замок. Оробевший, он глядел на доброго джина. Джин прикладывал руки к груди и кланялся Тому.

«Определенно я сплю!» — решил Том.

Но старик протянул ему морщинистые, изъеденные временем руки, и Том ощутил его, еще крепкое рукопожатие.

Толстяк что-то сказал старику на непонятном Тому языке.

— А-а...— протянул старик, и в его близоруких глазах затаилась лукавая усмешка.

— Значит, только приехал в Таджикистан? — спросил он ласково, накручивая на палец седые усы.— Проходи, сынок, гостем будешь.

Как во сне.Том куда-то шел, кому-то пожимал руки.

Он сидел на ковре, за длинным, низким столом, И чего тут только не было: пирожки с мясом — самбуса и удивительно вкусные сдобные лепешки — фатир, холодное мясо и салаты, фисташки и кишмиш. Рядом жарился шашлык. А в огромном котле дозревал плов.

— Угощайся! — сказал старик, по-прежнему широко улыбаясь гостю.

Том осторожно отломил лепешку. У него разбегались глаза.

«А тут еще побогаче живут, чем в том колхозе, где я читал газету!» — решил он, испытывая непонятную радость.

Старик придвинул к юному гостю блюдо с самбусой:

— Однажды народный мудрец Мушфики пришел к соседу в гости. Хозяин спросил: «Что сварить для вас: плов или суп?» А Мушфики ответил: «Разве у вас только один котел?»

Старик засмеялся, обнажая еще крепкие зубы:

— Ешь, сынок, и не бойся: у нас много котлов!

Он говорил с легким акцентом, но Тому казалась его речь родной. Он с сожалением думал, что рано или поздно придется отсюда уходить.

Он ел разные вкусные вещи, а с портрета на стене ему улыбался широкоплечий моряк в пограничной фуражке.

— Кто это? — спросил Том.

— Мой младший — Вахид! — ответил хозяин дома.— Старшина-сверхсрочник.

В полночь толстяк, тоже оказавшийся сыном старика, повез Тома в город.

Час был поздний, и встречные машины почти не попадались. Толстяк вел машину уверенно и даже лихо, что совсем не вязалось с его комплекцией.

Когда до Ленинабада оставалось километров десять, с хлопкового поля вышел на дорогу человек и поднял руку.

— Подвезем? — спросил, притормаживая, толстяк.

Том кивнул. Он все еще пребывал в каком-то благодушном полусне.

«Волга» уставилась фарами в незнакомца, и вдруг Том сжался, вцепился в руку водителя:

— Пожалуйста, не останавливайся... Газуй, газуй!

Колхозный бухгалтер невольно поддался его настроению и включил газ перед самым носом незнакомца.

— Что случилось? — спросил он через некоторое время.

— Это очень плохой человек,— ответил Том и виновато посмотрел на своего нового знакомого.

— Почему плохой?

— Я знаю.

— Так ведь ты здесь недавно? — усомнился толстяк.

— И он недавно! — упрямо возразил Том.

Возле сверкающего неоновыми огнями шелкокомбината Том простился с бухгалтером.

— Ты к нам приезжай,— сказал толстяк на прощание.— А фамилия наша — Шараповы. Не забудешь?

— Не забуду,— ответил Том.— Спасибо!— И зашагал по тускло освещенной улице.

«Что это делал Семен Петрович на хлопковом поле?» — думал он, с неохотой приближаясь к гостинице.