Пришли на память вчера написанные стихи. О ней. Но никогда не услышит их девушка, проехавшая мимо в зеленом автобусе:

Невозмутимо и строго стоят вокруг сосны. Слушают. И не понять: сочувствуют или осуждают…

…В летнем лагерном клубе уже все готово к концерту. Суетится неутомимый Веточкин. Все места заняты солдатами, сержантами, офицерами.

На сцене у закрытого занавеса — Лена. В щелку смотрит она в зал — сколько знакомых лиц! Но бегут по рядам ее глаза, не задерживаясь, не останавливаясь, ищут кого-то…

Примчался запыхавшийся Веточкин:

— Все готово!

— А где… — начала было Лена.

— Кто?

— Нет, нет, ничего. Давайте начинать.

Звенит звонок, раздвигается занавес, начинается концерт…

Смешит публику остротами, испытанными на многих поколениях зрителей, конферансье Валентин Виолетов. Кружится, порхает, мелко семенит ножками Тамара Петухова. Грустно, тихо, но так, что слышно и в последнем ряду, читает стихи Елена Орлова:

Идет концерт…

А вдалеке от клуба, от лагеря, на обочине глухого лесного проселка все в той же позе лежит Юрий.

Уже догорел и обуглился закат. Потемнели, еще больше насупились сосны. Бледный, странно запрокинутый месяц, словно подтаявшая льдинка, выглянул из-за леса. Может быть, и он услышал полушепотом произнесенные слова:

С того самого утра, когда Акулина Григорьевна, не скрывая радости, съехидничала: «А ты, мил человек, цветочки свои возьми, может, сгодятся тебе где в другом месте», — Щуров не видел Лену. Раза два писал ей письма, раза два, наезжая из лагеря в город, звонил по телефону. Все напрасно: ни ответа ни привета.

Досада петлей душила Щурова. Теперь в полной мере понял он, как дорога ему Лена. Пусть в самом начале, еще до встречи с ней, и был голый меркантильный расчет («влиятельный тесть», «материальная обеспеченность» и так далее), но теперь он знал: будь Лена дочерью ефрейтора, ходи она в одном ситцевом сарафане — все равно он любил бы ее!

Как глупо получилось! Ведь все было, что называется, на мази. Почти жених. Почти назначен день свадьбы. Вдруг все рушится, рушится внезапно, как детский домик, сложенный из кубиков.

Но и в таком незавидном положении Щуров не терял надежды. Один шанс есть. Лена не хочет видеть его, не хочет встречаться с ним, не отвечает на его письма. Но ведь она не встречается и с Верховцевым — это хорошо известно, да и видно по постной физиономии лейтенанта. А третьего нет, что тоже не секрет. Ах, может быть, время работает на него!

Еще до начала концерта Щуров тщательно обшарил глазами весь зрительный зал: Верховцева не было, хотя вечер у него свободный. Значит, по обыкновению, лежит у себя в палатке и читает. Это обрадовало Щурова: лишнее доказательство, что между Леной и Верховцевым все кончено — крест!

Ободренный таким выводом, Щуров после концерта направился за кулисы. Шел и чувствовал в теле мелкую дрожь. В узком проходе внезапно остановился: с букетом цветов навстречу шла Лена.

Щуров не был размазней в обращении с женщинами. Не так давно и с Леной он разговаривал свободно, с едва приметным оттенком превосходства. Потому и странно было видеть его напряженное лицо, ищущий, испуганный взгляд:

— Здравствуйте, Лена!

Направляясь за кулисы, Щуров рассчитывал сказать Лене комплимент (она действительно хорошо читала отрывки из «Василия Теркина»), хотел, улучив подходящую минуту, упомянуть о скуке лагерной жизни, о том, что прошлое счастье не дает ему покоя. Но, увидев серые, чуть прищуренные глаза, гордый лоб, он стушевался, забыл все слова и стоял перед Леной, неуклюжий и робкий.

— Здравствуй, Леня! — ответила она почти дружески. Но даже на мгновение не задержалась, не остановилась, прошла не спеша к выходу, как мимо телеграфного столба.

Если бы Лена не ответила на его приветствие, если бы она окинула его гневным взглядом или даже сказала резкие обидные слова, он был бы доволен. Кто знает, где кончается ненависть и начинается любовь? Но случилось самое худшее: холодное равнодушие, и оно красноречиво говорило — конец!

У Щурова было такое ощущение, словно его еще раз обманули надежды, что он снова потерял самое дорогое, и теперь уже навсегда.

Возле автобуса, на котором уезжали артисты, собралось много провожающих. Вот отец, Василий Васильевич, Миша Кареев, Веточкин, Подопригора… А Юрия нет!

Рассеянно слушала Лена комплименты Бочарова, шутки Веточкина. Внезапно взяла под руку Кареева, отвела в сторону:

— Миша! Покажите мне, как вы живете. Нелли будет интересоваться…

Пошли по линейке. Невзначай Лена спросила:

— Вы с кем в палатке помещаетесь?

— С Юрием. Да вот и наше жилище. — Кареев приподнял брезентовый полог, включил свет.

— Наша келья! — и спохватился: — Где же Юрий? Он и на концерте не был. Странно.

Лена подошла к столу. Раскрытая книга, на полях чей-то профиль, овал женского лица… Задумалась.

— Пора, Лена, вас ждут.

— Да, пора, — и, уже покидая палатку, незаметно бросила на койку Юрия цветок из букета.

Щупая фарами лесную дорогу, мчится зеленый автобус. Лена устало положила голову на спинку сиденья и не видит стоящую у самой обочины темную фигуру офицера…

Автобус промчался, проскрипев рессорами, покачиваясь на выбоинах. Юрий вышел на дорогу. Долго смотрел ему вслед, пока не утонул в темноте красный огонек стоп-сигнала.

Третьи сутки идут полевые учения дивизии…

Отразив контратаки «противника», полк Орлова перешел в наступление: за огневым валом артиллерии, за броней танков подразделения с ходу преодолевают минные поля, проволочные заграждения, врываются в траншеи, уничтожают уцелевшие огневые точки…

Радист штаба дивизии принял срочную радиограмму. Как видно, новость, содержащаяся в ней, была экстраординарной: заволновались дежурные, забегали посыльные, зазвонили телефоны. И вот в руках генерала Гусева белый листок: