Где-то была вода — я слышала ее и чувствовала, как от влажности пальцы, сжимающие кольцо фонаря, коченеют, несмотря на перчатки.

Если Храм Многоликой пугал меня и восхищал своей запущенной помпезностью, высоченными галереями и витражами, то это место не вызывало ничего. Волнение и страх были со мной с самого начала, но, думаю, любой бы испытывал волнение и страх, окажись он черт знает где ранним утром. Место как место. Может быть, чуть более интересное при свете дня, но сейчас, в темноте, пустое и печальное.

Кондор легонько подтолкнул меня вперед.

Он не соврал — это действительно был самый обыкновенный камень. Низкий и плоский, вросший в землю накрепко, алтарь стоял ближе к западному краю низины, рядом с той самой стеной, которая подпирала холм. Я щурилась, пытаясь разглядеть на нем хоть какие-то опознавательные знаки, украшения или следы, но нет. Не было ничего. Самый обыкновенный камень, тяжелый, серый, с наростами лишайников и небольшим углублением, в котором скопилась застывшая от холода вода.

Кондор поставил фонарь на землю, сел рядом, по привычке скрестив ноги, и снял с плеча сумку, чтобы вытащить из нее завернутую в бумагу свечу из вощины и нож.

Я же стояла напротив с растерянным видом наблюдала, как он ставит свечу на край камня, как снимает с правой руки перчатку и проводит пальцами по фитилю, отчего тот вспыхивает и загорается ровным пламенем. Очень хотелось надеяться, что не будет никаких заклинаний или пасов руками, потому что уже сейчас я начала чувствовать себя невероятной дурой.

— Ну? — Кондор сделал мне знак сесть рядом. — Не переживай, это не надолго.

Я вздрогнула и плюхнулась на землю, точно так же скрестила ноги, и поправила полы пальто и юбку, чтобы не отморозить себе ничего.

— Что я должна делать? — на всякий случай поинтересовалась я, стягивая с рук перчатки. Изо рта вырывался пар.

— То, о чем мы говорили вчера, — Кондор протянул мне уже знакомый нож — небольшой, но тяжелый, с загнутым, как коготь или серп, лезвием. — И, в принципе, больше нечего. Это не сложно, Мари. Не сложнее, чем посмотреть в твой мир.

Я замерла с ножом в руке.

— Ну и чего ты ждешь? — Кондор выставил перед собой раскрытую ладонь, очень доверительно, словно бы подманивал ребенка или кошку. — Быстрее закончим с этим — быстрее уйдем. Здесь холодно, если ты не заметила.

То ли он вообще не волновался, то ли скрывал свое волнение за этим вот равнодушием ко всему. Даже к тому, что, кажется, должно быть для него священным.

— А… — я нервно сглотнула слюну. Голос опять звучал хрипло. — И все? Никаких заклинаний или молитв?

Он тихо рассмеялся, наклонив голову вниз, чтобы скрыть улыбку.

— А они так тебе нужны, милая? — сказал он. В полумраке мне казалось, что взгляд Кондора, направленный прямо на меня, был обманчиво-ласковым — как и его тон. Я пожала плечами. — Здесь не перед кем говорить вслух и объяснять свои намерения, чтобы закрепить их словом. Кому нужно, тот и без того тебя поймет. Режь.

Последнее слово он произнес серьезно и твердо.

Его кожа была холодной, холоднее обычного, и пальцы не дрожали — в отличие от моих. Когда я неловко схватила Кондора за руку, боясь то ли того, что он ее одернет, то ли своего промаха, маг еле слышно фыркнул, видимо, насмехаясь над моей нерешительностью.

— Я не могу, — выдохнула я, больше жалуясь, чем отступая.

Острие ножа в сумраке казалось куском льда.

— Все ты можешь, — отозвался Кондор.

Я смогла и провела ножом поперек его ладони, наискось, неглубоко, боясь навредить. Нож, как и в прошлый раз, оказался острым достаточно, чтобы порез шел легко. Кондор даже не дернулся, только тряхнул кистью, когда я закончила, и повернул ее ребром к камню, позволив крови стечь с ладони и капнуть на его поверхность.

Пламя свечи, все это время ровно тянущееся вверх, чуть дрогнуло, мигнуло и, кажется, едва не погасло. Я бы не обратила на это внимания, списав на внезапный порыв ветра, но маг вдруг улыбнулся:

— Нас услышали. Давай руку.

— А я думала, зачем свеча, раз есть фонари, — я криво улыбнулась, пытаясь скрыть за этим волнение. Смотреть на то, как меня сейчас будут резать, не хотелось, но отвернуться было еще страшнее.

— Вот именно затем. Расслабься, — Кондор ласково провел пальцем по моей ладони.

Я хихикнула, но стоило мне действительно почувствовать себя чуть спокойнее, как он цепко перехватил мое запястье, заставляя раскрыть ладонь, и я зашипела от боли. Наверное, я дернула бы рукой, если бы ее не держали достаточно крепко. Пришлось покрепче сжать губы и вспомнить, что бывало и хуже, и больнее, просто на холоде, от которого пальцы и так сводило, эта несчастная царапина ощущалась особенно мерзко.

Кондор положил нож рядом со свечей и осторожно повернул мою руку так же, как до того свою. Я чувствовала, как кровь медленно, щекотно ползет по коже, видела, как она капает вниз. Пламя снова дернулось, сжалось, наклонившись почти горизонтально, но не погасло — наоборот, кажется, разгорелось ярче, чем до этого.

— Все? — хрипло спросила я, чувствуя себя едва ли не разочарованной.

— Кажется, да, — Кондор кивнул и бросил короткий взгляд на свечу.

Та продолжала гореть, медленно оплывая. Восковое озерцо растекалось по камню почти ровным овалом, чуть скошенным там, где поверхность алтаря шла под уклон.

Небо начинало светлеть, и мир вокруг нас из черного становился сизым. В этих холодных сумерках изогнутые, голые деревья на холмах были похожи на замерших в неестественных позах странных существ. То ли от усталости, то ли от нервов мне мерещилось, что они шевелятся, становясь то дальше, то ближе, и что в глубине, за переплетением ветвей есть что-то такое, от чего стоило бы держаться подальше.

Граница, вспомнила я. Час перед рассветом.

Время, которое любит их покровитель, не то бог, не то человек, один из потомков которого носится со мной, как с хрустальной вазой.

— И что, никаких спецэффектов? — не без сарказма уточнила я, пытаясь пошевелить рукой. Было больно, загустевшая кровь неприятно стянула кожу рядом с порезом, и одна мысль о том, что весь путь назад мне снова тащить фонарь, вызывала желание взвыть.

— Могу сотворить для тебя парочку иллюзий, если тебе так хочется, — Кондор поднялся с земли. — Присцилла сказала, что мы должны оставить свечу здесь. А в остальном, да, все.

Он подошел к мне и протянул руку, здоровую, и я, немного путаясь в собственном подоле, встала, схватившись за нее. Ноги дрожали, как если бы мне пришлось выйти и прочитать стишок перед парой десятков человек: пока ты говоришь, тебе не страшно, но стоит спуститься со сцены вниз, к друзьям, которые тебя ждут, как хочется провалиться сквозь землю. Или ткнуться в кого-то лбом и спрятаться от мира, все внимание которого только что было направлено на тебя.

Именно это я и сделала.

Кондор лишь вздохнул устало и обнял меня — одной рукой.

Наше общее молчание было настолько глубоким, что я слышала все вокруг: как скрипят деревья, как течет вода — рядом, у стены, как оказалось, бил родник, почему-то так и не замерзший, как слегка потрескивает и шипит свеча. Я повернула голову, чтобы видеть ее: оранжевое пятно в мире, который, казалось, состоит из темно-синего — а потом закрыла глаза.

— Свечи используют как символ огня, как маяки и как универсальный способ отмерить время, — тихо сказал Кондор. — Когда свеча гаснет, наступает событие, которое должно наступить, потому что тебе это нужно.

— Например, некая девица, спящая в твоей комнате, наконец, просыпается и начинает паниковать, — хмыкнула я, не открывая глаз. — И хвататься за канделябры.

— Например, так, — судя по голосу, Кондор улыбался. — Или это может служить сигналом для чего-то другого. Все, что ты пожелаешь, любой смысл, к которому ты сможешь привязать объект. Просто некоторые смыслы слишком, хм, универсальны, — его пальцы скользнули по моему правому запястью к царапине на ладони, и руку окутало приятное тепло. — А другие нужны только для того, чтобы спрятать самое главное. Поэтому я не люблю сложные ритуалы. Вся их сложность — это лишь дым в зеркалах.