— По старинному поверью, — откликнулась массажистка, — мурлыкающий кот предвещает всяческие напасти.

— Вот тебе и на! Я уже и кот!

— С завтрашнего дня начнем лечебную гимнастику, и тогда, Юрий Петрович, вам придется не мурлыкать, а скулить от боли.

— То есть стану уж не котом, а барбосом? Так надо понимать?

Она закончила массаж, подошла к умывальнику, стала мыть руки.

С любопытством глядя на девушку, он спросил:

— А у специалиста по массажу и лечебной гимнастике есть имя?

— Имя — Оюна. Фамилия — Сахьянова.

— А что это имя означает?

— Хотите попутно с лечением учиться бурятскому языку?

— А почему бы нет? Непременно попрошу ваше начальство, чтобы вы давали мне уроки вперемежку с массажем.

— И не пытайтесь, если не хотите навлечь на себя гнев моего дедули.

— А при чем тут ваш дедуля?

— При том, что деда моего зовут Чимид.

Каштан был обескуражен:

— Вы внучка Чимида?

— Вот именно.

Остановившись у двери, она сказала:

— Буду вам очень признательна, Каштан-ахай, если ни в течение часа не станете подниматься с постели.

— А вы уверены, Оюна, что ко всему прочему я еще и — ахай?

— Какие же могут быть сомнения? Слово «ахай» мы, буряты, почтительно добавляем к имени, когда обращаемся к пожилому мужчине. Это уважительное обращение, Каштан-ахай.

— Ах, к пожилому?! Ну тогда добавляйте. Весьма вам благодарен.

— А вот будь вы пожилой дамой, я с той же учтивостью называла бы вас Каштан-абгай.

Лицо Оюны было серьезно, но в глазах прыгали насмешливые искорки.

— Так, пожалуйста, — бросил Каштан, — мы, пожилые люди, воспримем это с пониманием. Лично я счел бы за честь именоваться Каштан-абгай.

— Рада за вас. Такую широту взгляда не часто встретишь в наше время.

Оюна вышла.

А у Юрия от разговора с ней остался легкий звон в ушах. И что-то вроде слабого головокружения.

Надо же! Какие, однако, девицы проживают в Чиндалее! Он-то представлял экзотических дикарочек. Вот вам и дикарка с парижской прической и столичной лексикой!

Надо бы попробовать нарисовать Оюну. Она напоминает лань. Гибкая, грациозная, норовистая. А в глазах — чертики. Передать все это на бумаге, конечно, трудно. Но до чего же хочется!

Он попросил старшую сестру Соелму купить бумагу, краски и карандаш. Соелма сказала о его просьбе директору совхоза Очирову, который как раз уезжал на сессию Верховного Совета в Улан-Удэ.

Вернувшись из города, Цырен Галсанович принес Юрию набор красок, кистей, бумаги, альбомов, карандашей. У Каштана от такого богатства глаза разгорелись. Здесь были даже его любимые — темпера и гуашь.

В ответ на слова благодарности Очиров сказал:

— Я ведь это делал не совсем бескорыстно, Юрий Петрович, а с надеждой на то, что в будущем, когда поправитесь, поможете нам художественно оформить стенды и прочую наглядную агитацию…

Конечно же, Юрий готов был охотно сделать все, о чем попросят приютившие и душевно обогревшие его чиндалейцы.

15. ГОЛУБАЯ ТРАВА АЯ-ГАНГА

Лечение шло успешно.

Старый Чимид трудился над каштановским позвоночником подобно мастеру, отлаживающему и настраивающему музыкальный инструмент. Чимиду ассистировала Оюна.

Упражнения для позвоночника, которые она заставляла делать Каштана, хоть и были болезненными, но постепенно вырабатывали подвижность и гибкость. А специальный массаж оживлял кровеносную и лимфатическую системы. И с каждым днем их живое биение было все ощутимее.

Общаться с Оюной было непросто. Каштану нравились неожиданные повороты ее мысли, парадоксальные замечания и ответы, предугадать которые было невозможно.

И внешность ее была необычной. В черных глубинах загадочных восточных глаз что-то светилось — то ли лукавство, то ли настороженность, то ли неприязнь. В ее движениях не было и намека на рисовку и манерность, а проявлялась естественная грация.

Вечерами Юрий делал бесчисленные наброски углем, карандашом и шариковой ручкой, пытаясь передать черты лица Оюны, пластичность ее фигуры, характерный поворот головы. Но это никак не удавалось ему.

Гораздо легче было рисовать старого Чимида. Каштан сделал несколько акварельных портретов и однажды в присутствии Оюны подарил Чимиду. Старик долго рассматривал их. Потом проронил несколько фраз по-бурятски.

Оюна перевела:

— Дедушка говорит, что душа его скоро переселится в новое бытие и забудет краткосрочную земную юдоль. Но вот теперь останется след от пребывания Чимида на земле. И еще дедушка сказал, что вы, Каштан-ахай, ухватили отсвет души в его облике. А значит, вы не только мастер своего дела, но и обладаете чутким сердцем.

Чимид, внимательно слушая Оюну, одобрил ее перевод:

— Так, так, внучка… Верно сказала, внучка…

Потом он снова стал что-то говорить по-бурятски.

Оюна перевела:

— Дедушка Чимид сказал, что в мае разрешит вам не только ходить, но и заставит скакать на лошади, грести на лодке, пилить деревья… А пока, говорит он, вы должны весь март и апрель заниматься с Оюной упражнениями и массажами. Он же будет наблюдать за процессом выздоровления.

Чимид кивнул, поднялся и, бережно держа портреты, степенно удалился.

Раздевшись до пояса, Каштан сел на стул, лицом к спинке и положил голову на руки. Оюна принялась массировать. Негромко сказала:

— Примите мои сочувствия, Каштан-ахай.

Он удивленно приподнял голову:

— Ахай готов принять сочувствия, как только узнает, по какому поводу.

— Смотрите, как лихо вы крутите шеей! Боли при этом не ощущаете?

— Ощущаю музыку небесных сфер… А все же объясните— по какому поводу сочувствие?

— Но ведь это же сущее для вас наказание — застрять в забытом богом поселке на такой долгий срок! Городскому человеку это вынести трудно. А вам придется пробыть здесь весь апрель и май. Вот я и сострадаю.

Юрий хмыкнул, Оюна спросила:

— У вас жена есть?

— Конечно. Даже несколько.

— Значит, в скором времени надо ожидать нашествия ваших жен в Чиндалей, — вздохнула она.

Когда сеанс кончился, Каштан, натягивая свитер, сказал:

— Оюна, у меня к вам просьба.

— Уже догадалась, что за просьба: провести сеансы тибетского массажа вашим женам.

— Дались вам мои жены! Похоже, что вас ужасно волнует эта тема. А?

— Вот уж ни капельки! Просто я хорошо знаю столичных дамочек. Их хлебом не корми, только сделай тибетский массаж… Ладно, выкладывайте вашу просьбу.

— Сможете уделять мне по часику в день? В течение недели.

— Уделять вам по часику? Зачем это?

— Хотел бы рисовать вас.

— Вам же дедушка не позировал, а портреты вы сделали. Вот и меня рисуйте заочно.

— Я пробовал. Ничего не получается. Можете убедиться.

Он подал ей несколько листов с набросками. Она быстро просмотрела их и вернула.

— У меня к вам ответная просьба, Каштан-ахай. Выполните ее, соглашусь позировать.

— Слушаю вас, Оюна.

— Убедительно прошу не называть меня на вы. Мне неудобно. Да и в бурятском селении не принято, чтобы старший по возрасту, солидный, женатый мужчина обращался к девчонке на «вы».

— Главное, что — женатый…

— Я говорю совершенно серьезно. Меня дедушка даже отругал за то, что я позволяю вам называть себя на «вы». Хотите, чтоб он меня еще и выпорол?

— Боже упаси! Моя задача — уберечь вас от наказания!.. Все! Отныне называю тебя на «ты»… А теперь изложи свою просьбу.

Она улыбнулась:

— Так это и есть моя просьба, Каштан-ахай. Вопрос улажен.

— Значит, будешь позировать?

— А куда денешься? Посмотрела ваши наброски. На них я — мымра мымрой. Раскосая. И скулы как у каменной бабы в степи. Уж вы разгулялись вовсю, когда дело дошло до азиатских глаз и скул. Это, доложу я вам, типичное проявление великодержавного шовинизма — так карикатурно изображать бедную бурятскую девушку.

Каштан, откинув голову, расхохотался.