Несмотря на большие физические нагрузки, которые приходилось переносить, Юрию нравилась эта работа. И он полюбил возвращения на полевой аэродром, когда усталые люди, объединенные каким-то особым братством, медленно шли к общежитию. Они умели работать и отдыхать. Каштан убедился, что даже такие обыденные, казалось бы, вещи, как ужин или баня, могут доставить человеку радость. Но самое главное, люди, которые окружали его, обладали чувством собственного достоинства.

Каштан предпочитал работать не на вертолете, а на легком самолете. На нем ощущение полета было острее. И когда отряд перебазировался в Амурскую область, Каштан стал летать на самолете вместе со своими приятелями — пилотом Андреем Климовым и геофизиком Сашей Пушкарем.

С высоты птичьего полета Юрий наблюдал, как постепенно, из месяца в месяц, менялись времена года.

После буйного многоцветья приморской осени — спокойный темно-зеленый разлив приамурских лесов, и наконец в январе потянулись внизу запорошенные снегами горные кряжи, увалы, котловины северного Забайкалья.

К Каштану пришло особое состояние души, которое он сам назвал — радостью пространства.

13. ДЕВУШКА ЗАПУСКАЕТ ШАР　

Как ни старался Юрий, он не мог одолеть суеверного чувства. Ему казалось, будто стоит лишь сообщить Ане, что он жив и здоров, как тут же произойдет беда. Он так и не написал ей ни строчки, хотя начиная с октября бухгалтерия по его просьбе пересылала денежные переводы жене в Москву.

Но когда в феврале уезжал геофизик Серебряков, Каштан наконец решился. Он вручил Серебрякову триста рублей и письмо для Ани.

В письме Каштан сообщал, что чудом остался жив и работает в Сибири. Писал, что не видит пока возможности вернуться в семью. Скорее всего он попросит Аню дать согласие на развод. Деньги будет посылать регулярно. Адреса своего не сообщает, поскольку он меняется каждую неделю.

Серебряков улетел, а Юрий стал мучиться, понимая, сколько горя принес и еще принесет Ане. Однако и поступить иначе он тоже не мог.

Вскоре после этого Климов, Пушкарь и Каштан стали летать по новым и сложным маршрутам. Отряду предстояло обследовать участки, прилегающие к зоне БАМа, в том числе долины рек Абалан, Туя и Цыпа. Это была уже Бурятия.

И Каштана и Андрея с Сашей почему-то умиляло и смешило название реки Цыпа. Все трое шутили, что им не терпится полететь на свидание с этой ненаглядной Цыпочкой.

Шутили, шутили и дошутились…

В один из морозных дней они вылетели в район средней Цыпы.

Привычно ревел мотор, пульсировали разноцветные огоньки на приборной доске, попискивала рация.

Внизу тянулись дикие, безлюдные, насквозь промороженные таежные дебри, хаотические нагромождения диабаза, буреломы, каньоны, кряжи, заснеженные хребты, ущелья.

Где-то здесь геофизики обнаружили рудную зону. Горные породы подали сигналы, что в их недрах скопились мощные залежи олова и молибдена.

Каштан занялся приборами. Меньше всего думал он о роке, злой доле или о происках судьбы.

Между тем исполнителем воли рока, сама того не зная, стала милая и добрая девушка, сотрудница метеостанции, запустившая в небеса радиозонд. А помогал ей в этом невольно недобром деле северо-восточный ветер, который резко подхватил поднявшийся в воздух метеорологический шар и погнал его навстречу самолету.

Этот наполненный газом баллон плыл вместе с воздушным потоком на той же высоте, что и самолет.

Георазведчикн, закончив обработку маршрута, развернули машину и легли на обратный курс.

Едва пилот успел выровнять самолет, как впереди возник шар. Он стремительно приближался, и за оставшиеся секунды предотвратить столкновение оказалось невозможным.

Удар был несильным, но шар лопнул, и в то же мгновенье клочья его оболочки втянуло в мотор. Мотор захлебнулся, и самолет, несмотря на отчаянные усилия летчика, стал нырять, заваливаться, неудержимо приближаться к земле. Он со скрежетом прочесал верхушки елей и с отбитым крылом шлепнулся в снег у подножия могучей лиственницы.

Прошло минут сорок, прежде чем все трое пришли в себя и вылезли из разбитого самолета. Проваливаясь по пояс в снег, выбрались к обдутому ветром каменному уступу. Дела были плачевны. У Андрея вывихнута челюсть, у Саши сломана рука. Каштан не мог повернуть голову: малейшее движение вызывало боль.

Однако Пушкарь со вздохом заметил:

— Не будем гневить бога, ребята. Мы легко отделались. Могло быть и так, что черепков бы не собрали.

Угодили в самую глухомань. Оставаться на месте аварии, терпеливо ждать, пока их разыщут поисковые самолеты? Но шансов, что летчики заметят их в этой чащобе, очень мало. Да и вообще, лучше не сидеть, а двигаться, как бы это ни было тяжело.

— Вот так Цыпа! — засмеялся Каштан. — Ай да милашка! — И ни к селу ни к городу продекламировал:

— Ты что, спятил? — вяло поинтересовался Пушкарь.

— Просто я окончательно понял, что у меня на роду написано попадать в аварии и больницы.

— Ну до больницы еще надо доползти, — мрачно бросил Саша и посмотрел на свою руку, висевшую плетью.

Каштан и Климов зажали шинами руку Пушкаря и прибинтовали ее к шее. Затем Юрий перевязал Андрею голову, подтянув бинтами поврежденную челюсть, а тот, в свою очередь, туго забинтовал шею Каштана.

Сверяясь с компасом и картой, двинулись в путь. Шли медленно. Каштан сказал:

— Путешественник Моруэтт советовал, отправляясь в экспедицию, особенно вдумчиво подбирать своих спутников: ведь не исключено, что придется их съесть.

Спутники, однако, не откликнулись на это замечание.

Несколько часов продирались сквозь буреломы, одолевали крутые овраги и увалы. Когда наступила темнота, разожгли костер и провели около него ночь. С рассветом снова побрели.

Надо было выбраться из таежного массива, чтобы их могли заметить с воздуха. В том, что будут искать, не сомневались. И действительно, в полдень над ними пролетели вертолеты. Однако густые кроны деревьев помешали летчикам разглядеть в лесу троих людей. И еще дважды пролетали поисковики над тайгой. Но больше уже не возвращались. Парии приуныли.

Лишь во второй половине следующего дня после еще одной бессонной ночи с высокого каменистого обрыва они увидели закованное льдом русло могучей реки, которая петляла по днищу глубокой котловины. Это и была Цыпа.

Лица ребят почернели, обросли щетиной, глаза были воспалены, дыхание стало хриплым. А все же настроение поднялось: река неизбежно должна вывести к человеческому жилью.

Прошли еще сутки. Все были измождены до предела. Юрию казалось, что если он упадет, то встать уже не сможет. Однако злополучное невезение наконец кончилось: они вышли к одинокой избе, из трубы которой тянулся симпатичный дымок.

Хозяин избы, старый бурят с коричневым, изборожденным морщинами лицом, сидел, согнувшись, у печки, на полу и курил трубку. Когда в его дом ввалились трое обросших, перебинтованных мужиков, он зорко взглянул на них своими узенькими, как щелочки, глазами, вынул трубку изо рта и сказал:

— Иэй, шибко замерзли, ребята… Долго шли… Эро-план искал вас, однако?

— Нас, — кивнул Пушкарь. — Да вот — не нашел.

— Худое дело… Но да ладно. Бадма обогреет, кушать найдет. В Чиндалей отведет… — Старик поднялся. Он внимательно посмотрел на Андрея Климова, слегка прикоснулся сморщенными темными пальцами к бинтам на лице и спросил: — Морду побил, однако?

Андрей кивнул.

Старый Бадма вынул из висевших на поясе ножен клинок и разрезал бинты. Потрогал челюсть, пробормотал:

— Иэй, парень… Терпи мало-мало…

Он взялся одной рукой за подбородок Климова, а другой нанес неуловимо быстрый удар снизу. Андрей и вскрикнуть не успел, как что-то щелкнуло и челюсть встала на место.