Долго бушевал ревизор. И Юрий понял, что пора уезжать. Он по-братски обнял товарищей, к которым так привык, от всего сердца поблагодарил их за тепло и человечность и покинул место, ставшее ему бесконечно дорогим.

В Чагу его вез Володя.

— Да не переживай ты, чудак, — говорил шофер. — Никто не тронет ни Свиридова, ни кого другого. Пошумит ревизор и угомонится. У нас есть свой способ утихомирить любого ревизора. В первый раз, что ли?

— Так не хотелось уезжать от вас.

— А ты на следующее лето приезжай. У нас и штаты появятся. Приедешь?

— Там видно будет. Может, и приеду. Зависит от того, куда на работу устроюсь.

— Слушай, я в Чаге объявление видел: требуются люди в аэрогеологию. И платят хорошо.

— Посмотрим, — кивнул Каштан.

12. «…И ПУСТЬ ХРАНИТ ТЕБЯ ТВОЯ ЗВЕЗДА!»

Надо было начинать новую жизнь….

И в конце августа Юрий устроился на работу в подразделение аэрогеологоразведки, которое пока что базировалось в Приморье, но потом должно было перебраться дальше на запад.

Аэрогеологическая служба требовала отменного здоровья. И перед поступлением туда пришлось пройти всестороннее медицинское обследование. Никаких аномалий в организме Каштана, в том числе и в легких, врачи не обнаружили. Утверждать, что легкие чисты, как хрусталь, было бы преувеличением. Но и следов туберкулеза в них практически не осталось. Слабые меты зарубцевавшейся легочной ткани опасения не внушали.

Сентябрь ушел на подготовку к полетам, на освоение новой специальности, на изучение приборов, с которыми приходится иметь дело оператору — а именно так называлась должность Юрия.

Гамма-спектрометрическая и тепловизорная аппаратура устанавливалась на самолетах и вертолетах и включалась во время полетов над интересующими геологов участками территории. Оператор следил за работой приборов, а геофизики анализировали их показания.

Таким образом, Каштан «легализовался» и вновь обрел гражданский статус. У него появилась трудовая книжка, и отныне он числился в штатном расписании и финансовых ведомостях. После столь долгого перерыва получил зарплату.

Когда Юрий спрашивал себя, почему он не делает попытки вернуться к своей профессии, то сам же и отвечал: если бы меня тянуло в архитектуру, то я бы, не колеблясь, занялся ею. Тем более что здесь, на Дальнем Востоке, большая нужда в нашем брате. Но даже намека на желание вновь засесть за кульман пока не возникло.

Почему произошло такое, он не знал. Однако в нем созрела твердая убежденность: отныне никогда не станет принуждать себя заниматься постылым, чуждым ему делом.

Юрий пока что не в силах был заставить себя написать Ане о выздоровлении. Пугало возможное вторжение жены в нынешнюю его жизнь. Но он был убежден, что время постепенно само расставит все на свои места.

Юрий часто вспоминал Полину. Мысли об этой женщине по-прежнему тревожили его. Порой подступало острое желание увидеть ее. Был даже момент, когда он готов был, бросив все, поехать во Владивосток и остаться с нею.

В его причудливой дальневосточной биографии особенно приметным и странным событием была, конечно, встреча с Полиной. Тут перемешалось все — горечь и радость, ласковое чувство и печаль.

Он не раз вспоминал: когда прощались в оленнике, Полина упорно молчала. Но перед тем как сесть в автомобиль, грустно сказала:

— Я только сейчас осознала, Юра, что меня гнетет: оказывается, ты ни разу не сказал мне слова «люблю».

Она открыла дверцу, поднялась в кабину, захлопнула ее. И грузовик рванул с места.

И в самом деле, Каштан никогда не говорил Полине о любви. Но что он мог сказать ей, если и сам не мог разобраться в своем чувстве?

Быть может, отношения с Полиной в будущем могли сложиться естественно и светло. Если бы не одно обстоятельство. Отдавая ключ от владивостокской квартиры, Полина не предполагала, конечно, что этим искренним для нее шагом она воздвигла неодолимую преграду на пути к совместной жизни.

Для Каштана этот жест означал, что проект его будущего составлен другим человеком. А он после того, как случай подарил ему вторую жизнь, не мог допустить, чтобы в этой новой жизни обстоятельства или люди, даже самые дорогие, оказывали влияние на его судьбу.

Судя по двум печальным письмам, Полина понимала, какие сомнения тревожат Юрия.

«Не беспокойся, милый, не переживай, — писала она. — Я никогда, слышишь, никогда и ни при каких обстоятельствах не буду навязывать себя, призывать, убеждать или тем паче принуждать тебя быть рядом со мной, хоть и люблю тебя невыразимо, преданно, всем сердцем. Хоть и убеждена, что мы с тобой созданы друг для друга… Не чувствуй себя обязанным передо мной. Любовь к тебе настолько наполняет меня и помогает мне жить, что я благодарна тебе уже за то, что ты есть… И об одном лишь тебя прошу, родной мой, непутящий мужчина: пиши мне, ради бога, хоть изредка. Пиши. Пусть хранит тебя твоя звезда. Полина».

Звезда хранила Каштана в течение шести долгих месяцев — от сентября до февраля.

Полеты над Приморьем начались, когда сентябрь щедро расцветил горную тайгу осенними красками. Это было подлинное буйство красок. Юрий глаз не мог оторвать от лесов, окрашенных в багряный, пурпурный, коричневый, желтый и зеленый цвета…

Еще в детстве, часами наблюдая за движением облаков, Каштан мечтал оказаться в небесной выси и вместе с облаками плыть над землей. В какой-то мере эта мечта сейчас осуществилась. Перед ним развертывалась грандиозная панорама хребтов и ущелий, скальных россыпей и долин, суровых каньонов и могучих рек.

На тысячи километров раскинулось это безмолвное и безлюдное пространство. От его необъятности и суровой планетарной красоты захватывало дух.

Во время полета однажды всплыла в его памяти вычитанная где-то фраза о простом русском мужике, который много лет назад в лаптях, с одним топоришком за поясом, через тысячи верст «до Тихого океана допер».

Сейчас, охватывая взглядом раскинувшийся внизу край континента, Юрий поражался неукротимости предков, сумевших сотни лет назад одолеть горные кряжи и реки, продраться сквозь таежные чащобы и болота, чтобы в немыслимой дали от родного дома основать здесь поселения, рудники, порты…

И еще он думал о том, что у горожан, закрученных и замороченных деловой суетой будней, поглощенных своими каждодневными заботами, утрачивается столь необходимое людям чувство причастности к реальному миру планеты. Картинка на телевизионном экране воспринимается умозрительно, да и журнальные иллюстрации выглядят, по существу, абстракцией.

Каштан был счастлив, что перед ним во всей своей мощи открылась эта огромность мира, неведомого для многих людей.

Приборы, которые обслуживал Юрий, прощупывали глубинные пласты земной мантии и безошибочно сообщали геофизикам о том, какие сокровища там таятся. И он был исполнен добрых чувств от причастности к большому и нужному делу.

Из Приморья подразделение аэрогеологов перебралось на север Хабаровского края. Под ними простиралась дикая горная страна. Повсюду тянулись черные гребни и белесые осыпи, полуразрушенные цирки, острые пики, зубья останцев — разбушевавшееся море камня без конца и без края. Лишь неширокие долины да речки, падающие с хребтов, оживляли пейзаж.

Когда Юрий смотрел с высоты на этот грозный лунный ландшафт, в памяти его оживали бетховенские симфонии, он слышал раскаты могучих аккордов.

По знаку геофизика Каштан включал гамма-спектрометр. Вспыхивали индикаторные лампочки, перья самописцев начинали чертить черные и красные извилистые линии.

Приступали к поиску. Вертолет, пролетая над горами, в точности повторял их рельеф. Каштан уже привык к этой акробатике и относился к ней спокойно.

Вертолет скользил, словно на колесах, над вершинами елей, вниз по склону. Впереди открывался обрыв, и машина стремительно опускалась вниз на малых оборотах двигателя. И снова взмывала вверх и опять вниз. Вновь высота и вслед за ней бездонное падение, головокружительные виражи и резкие крены…