— Хорошо, товарищ.

Он снова перешел на английский:

— Надеюсь, мы еще увидимся, доктор.

— Надеюсь, мистер Ли Чжуань, — сказала она по-английски. — Еще раз спасибо вам за помощь.

Выходя, он столкнулся в дверях с Джинни, следом за которой шли двое посыльных, нагруженные пакетами и коробками.

У изголовья негромко, но настойчиво зазвонил телефон. Она повернула реостат — комната сразу осветилась мягким рассеянным светом — и чуть хриплым со сна голосом произнесла в трубку:

— Да…

— Извини, — донесся до нее далекий голос Джада, — я не хотел тебя разбудить.

— Ничего-ничего, — сказала она. — Вот не думала, что можно так устать от хождения по магазинам.

— Тебе понравилось?

— Как ни странно, да, — сказала она. — Кстати, спасибо тебе за все эти чудесные вещи.

— Мне хотелось доставить тебе удовольствие.

— Хороший был массаж? — спросила она.

— Да, — он, казалось, не сразу сообразил, что ответить. — А ты не хочешь попробовать?

Внезапно в ее сознание вторгся гул двигателей. Она выглянула в иллюминатор — в ночном небе мерцали звезды.

— Ты хочешь сказать, что с тобой и массажист летает?

— Не массажист, а две массажистки. И очень хорошие. Но они летят с нами только до Гонолулу, а потом вернутся в Гонконг.

Она не отвечала.

— Ну, это ты еще успеешь решить, — сказал он. — Я вообще-то звоню спросить: ты со мной поужинаешь?

Она посмотрела на табло электронных часов с голубыми светящимися цифрами:

— Сейчас половина одиннадцатого.

— Не торопись, — сказал он. — Я подожду.

И прежде, чем она успела ответить, в трубке прозвучал отбой. Потянувшись, она села в кровати, снова сняла трубку и нажала кнопку вызова стюардессы.

— Да, доктор, — ответила Джинни.

— Для меня найдется кружка горячего кофе? — спросила она.

— Конечно, доктор, — сказала Джинни. — Сию минуту принесу.

Софья вылезла из постели и пошла в душ. Когда через несколько минут она вышла оттуда, обернутая полотенцем, стюардесса уже ждала ее.

Кофе был горячим, черным и крепким.

— То, что надо, — сказала Софья.

Джинни не уходила.

Софья с недоумением посмотрела на нее:

— Ты что-то хочешь сказать?

Сдавленным голосом девушка проговорила:

— Вы к нему собираетесь, да?

Софья кивнула:

— Конечно.

Из глаз Джинни брызнули слезы:

— Пожалуйста! Не ходите туда! Хотя бы сейчас не ходите! У нас был такой прекрасный день…

— Джинни, — мягко, успокоительно произнесла она, — что ты, детка!

— Ну, пожалуйста! — умоляла Джинни. — Я не хочу, чтобы он и вас использовал и бросил, как всех… Я вас люблю.

— А что, ты… когда-нибудь…

Джинни не дала ей договорить:

— Нам не приходится выбирать. Он всех нас скупил на корню!

Софья с материнской нежностью привлекла ее к себе. Девушка уткнулась ей в плечо, и голос ее зазвучал глуше:

— Но вы не должны танцевать под его дудку. Вам он не хозяин.

— Детка моя! — шептала Софья. — Ты не знаешь жизни! Над каждым, да-да, над каждым есть свой хозяин, а часто и не один.

Джинни подняла мокрое лицо.

— Так вы не влюблены в него?

— Нет, — сказала Софья. — Я не влюблена в него.

— Но все равно пойдете?

— Да, — кивнула Софья.

— Я его ненавижу! — яростно выкрикнула Джинни.

Софья молчала.

— А меня вы могли бы полюбить? — спросила Джинни.

Их глаза встретились.

— Может быть, со временем… — пробормотала Софья.

Из иллюминатора лились потоки солнечного света, слепили глаза. Она зажмурилась и повернулась на другой бок. Но голова все равно раскалывалась от боли, и, открыв глаза, она села в постели. Вздохнула, огляделась: она была в своей комнате. Странно, подумалось ей, разве она спускалась к себе?

Она сползла с постели и, пошатываясь, побрела в ванную. Наскоро проглотив две таблетки аспирина и пять миллиграммов валиума, встала под душ, открутив кран до упора. Сначала холодная струя, потом горячая, потом снова холодная. Голова понемногу начала проясняться.

Она вышла из-под душа, потянулась за полотенцем и остолбенела, пораженная тем, что увидела в зеркальной стене: ее обнаженное тело, от упругих грудей до бедер, все сплошь было покрыто мелкими фиолетово-черными синяками. Она смотрела на свое отражение ошеломленная, не веря собственным глазам. Лобок был наголо обрит, венерины губы набухли и вздымались, как Везувий, а клитор, красный и воспаленный, вываливался наружу, как лава из жерла вулкана.

Тяжело вздохнув, она повернулась и через плечо посмотрела в зеркало на свою спину. Спина и ягодицы были исполосованы тонкими красными линиями — следами бича. Она потрогала синяки — не больно; коснулась пальцами ягодиц, груди — нет, ничего не болело.

Пребывая все в том же оцепенении, она закуталась в полотенце, вернулась в комнату и там, сидя на кровати, попыталась вспомнить, что же произошло ночью. Но в памяти зияла пустота.

Она сняла трубку и нажала кнопку вызова стюардессы. Ответил старший стюард Рауль:

— Слушаю, доктор.

— Когда мы садимся в Гонолулу?

Бесстрастный голос Рауля ответил:

— Мы вылетели из Гонолулу три часа назад, доктор.

Она на мгновение замялась.

— Вы не могли бы попросить Джинни, чтобы принесла мне кофе?

— К сожалению, доктор, — без всякого выражения сообщил стюард, — Джинни снята с полета в Гонолулу. Я велю принести вам кофе.

И тогда она вспомнила. Сразу, едва положила трубку. Это было похоже на кошмарный сон. Миниатюрные китаянки-близнецы, одинаковые, как две горошины из одного стручка, обнаженные, катают в пальцах небольшой шарик опиума, зажигают трубку и ловкими маленькими ручками подносят черенок к ее рту.

Потом — волшебные облака и серебряный туман наполняют ее тело, и она чувствует, как оно прекрасно, когда руки крошечных китаянок касаются его, и каждый нерв источает любовь. Потом наступил оргазм, взорвавший ее, расколовший на миллион осколков и швырнувший их в черноту ночи.

Но черноту разорвала боль. Борясь со всесилием ночи, она изо всех сил продиралась к ясности сознания, и боль возникла снова, настойчивее и сильнее. Она открыла глаза и увидела Джинни с лицом, искаженным гневом и ненавистью, с оскаленными зубами. И вдруг — тонкие хвосты плетки. Она закричала — безудержно и пронзительно.

И тогда резко распахнулась дверь. Джинни вдруг исчезла, а на ее месте появился Джад. Она попыталась что-то сказать, но не услышала собственного голоса.

Наконец она различила его голос, приказывавший:

— Лед, прокаин и АКТГ-мазь. Побольше! Инъекцию димедрола.

— Больно, — простонала она. — Больно.

— Сейчас пройдет, — сказал он, и она снова провалилась в темноту.

В дверь постучали.

— Войдите, — сказала она.

В комнату заглянул Джад.

— Можно?

Она кивнула.

Он дождался, пока стюардесса поставит на маленький столик у изголовья поднос с кофе и уйдет.

— Как ты себя чувствуешь?

— Неважно, — сказала она и, отпив кофе, добавила: — Может, хоть ты мне объяснишь, что случилось?

— Ты уснула после опиума, — сказал Джад, — и тебя перенесли спящую.

— Спасибо, — сказала она. — Но меня чуть не убили.

— Девчонка оказалась не в себе, — сказал он. — Нам урок. Мы все поняли, только когда прибежали туда и увидели этот кошмар своими глазами.

Она виновато посмотрела на него.

— Извини. Я доставила тебе столько хлопот.

— Ты ни в чем не виновата, — сказал он. — Не горюй, все обошлось, а это главное.

Они помолчали, и она тихо сказала:

— Спасибо тебе за все.

— Мы будем в Сан-Франциско примерно через четыре часа, — сказал он. — Пока тебе лучше всего поспать. А там я знаю врача, который вылечит твои синяки за один день.

Глава двенадцатая

Вертолет, доставивший их из аэропорта Сан-Франциско в Крейн-Сити, приземлился ровно в одиннадцать часов утра. Их уже ждали: на поле стояли два автомобиля, чуть поодаль — несколько человек.