В графе «срок реализации» указана сегодняшняя дата — 18 мая.
Нетто-вес составляет тридцать два фунта, это примерно пятнадцать килограммов. Внутри ящика из твердого картона, сложенные в два ряда, двадцать пластиковых упаковок, затянутых в сеточку; в каждой из них по восемь штук персиков.
Ставлю ящик на грузовую полку рядом с лентой конвейера. Слегка нажимаю пальцами по центру упаковки, затем отработанным до автоматизма движением вскрываю сложенные внахлест верхние клапана тары. Наклоняю ящик, и, особо не церемонясь с его содержимым, вываливаю упаковки на движущуюся ленту.
С двух сторон начавшей свое движение ленты — на той дистанции, то отделяет нас от упаковочного агрегата — поставлены по паре работников. Те двое, что ближе ко мне, разрезают ножами с короткими двухдюймовыми лезвиями сеточки, в которые затянуты упаковки с фруктами. Использованные пластиковые упаковки и разрезанные сетки они бросают под ноги, на пол (по окончании процесса перефасовки мы уберем весь этот мусор в большой открытый короб). Расположившиеся за ними двое арбайтеров перебирают выложенную из упаковок на ленту продукцию, отделяя зерна от плевел — то бишь, сортируя поток персиков с желтой мякотью «apricotees» на «кондицию» и отходы.
Далее те фрукты, которые прошли наш ОТК, — а наши работники определяют «классность» отчасти вручную, выхватывая тот или иной подозрительный фрукт, отчасти на глазок — подаются лентой в приемное отделение фасовочной машины. На другой стороне линии стоят еще четверо работников. Один поставлен на тару — он делает из сложенных заготовок картонные ящики. Двое раскладывают в выставляемые им свежие картонки перефасованные упаковки, на которых, на обвязке, нашлепнуты ярлычки с «перебитыми» датами: с измененными против прежних датой поступления в розницу и сроком хранения. Четвертый — как правило, это мужчина — наклеивает на верхний клапан картонной тары новый «стикер» с измененными данными, а затем ставит упаковку на паллету.
Когда мы закончим, перефасованную партию погрузят на ожидающий у грузовой рампы трак; ну а тот отвезет партию «свежих фруктов» с выправленными накладными на оптовый склад или непосредственно в один из гипермаркетов розничной сети.
Если строго следовать местному законодательству и всем санитарным нормам, эта партия фруктов, которую одна из крупнейших торговых сетей не успела реализовать до истечения срока годности, должна была за сутки до этого реализовываться уже как продукция II класса. То есть, за полцены (в лучшем случае). Но кое-кто не хочет терять деньги; поэтому мы перефасовываем слегка подгнивший товар, с тем, чтобы, наипав местного потребителя, всучить ему фактически некондицию по цене первоклассного продукта.
И такое отношение к потребителю — как я успел убедиться, поработав на двух пакгаузах — вряд ли является здесь чем-то из ряда вон выходящим.
Работают две линии: на одной спасают партию залежавшихся peaches, на другой сортируют и переупаковывают привезенную около полудня партию груш.
Сейчас четверть третьего пополудни. Татьяна расположилась рядышком, мы можем свободно переговариваться, благо здесь, в отличие от «овощного», не злоупотребляют по части громкой, мобилизующей, задающей рабочий ритм музыки.
Мы одеты в синие спецовки; на голове «беретки», на руках нитяные перчатки. Обувь своя; в отличие от овощного пакгауза, резиновые сапоги здесь не являются обязательным атрибутом рабочего одеяния. Температура в пакгаузе такая же, как и снаружи — плюс двадцать. По моим прикидкам мы закончим с этой привезенной недавно партией персиков к пяти часам. От Джито здесь работают одиннадцать человек, включая меня и Татьяну. В половине шестого за нами приедет вэн — Марек звонил мне на сотовый, когда у нас был брейк, спрашивал, когда нас забрать.
Всего в смену вышло двадцать два человека. Это только те, кто работают непосредственно на фасовке. В основном это выходцы из стран Восточной Европы — поляки, прибалты, две женщины из Украины. Англик в нашей большой бригаде только один: старший супервайзер, парень лет двадцати пяти, параллельно учится в местном университете Солент. Есть еще администрация — трое или четверо сотрудников, включая старшего менагера (эти большую часть времени проводят в своих кабинетиках в административном модуле).
Наш супервайзер, выставив настройки упаковочного агрегата, тут же дематериализовался. Вместе с ним исчезла с радара и одна из работниц — молоденькая фигуристая полька. Весна…
Англик предварительно попросил меня, чтобы я присмотрел за процессом. Повторилась вчерашняя история: эти двое исчезли из цеха сразу же после обеденного брейка. Обмануть «контроллер» здесь, кстати, намного проще, нежели на «овощном»: есть еще два прохода, через которые можно выйти наружу. Сама территория пакгауза огорожена лишь частично. И если знать местные тропки, то уже через десять минут можно оказаться на берегу залива. Номер его сотового у меня есть; если его кто-то будет спрашивать, то отправлю SMS.
Я услышал, как меня окликнули. Одна из женщин, работающая по другую сторону линии, подняла вверх руку — с деформированной упаковкой. Я нажал на пульте кнопку остановки линии. В ту же самую секунду — я даже вздрогнул от неожиданности — истошно завыла сирена.
Длинный сигнал сменился двумя короткими. На какое-то время — короткое, впрочем — все оцепенели. Помимо сирены теперь звучал также сигнальный колокол.
— Охренеть! — пробормотал я. — Похоже, это пожарная тревога.
Татьяна, вопрошающе глядя на меня, показала на уши. Я втянул воздух ноздрями — запах дыма не ощущается, открытого огня тоже не видно.
— Пожар?! — озадаченно произнес я. — Давай-ка на выход!
Я взял жену под руку; потащил за собой в сторону бокового прохода — он ближний к нам, а дверь там обычно не заперта.
У этой двери мы столкнулись с менагером, — тусклый мужчина лет сорока, англик — и его помощницей, оформляющая транспортные накладные.
— Прекратить работу! — выкрикнул начальник, пытаясь перекрыть звук истошно воющей сирены. — Всем на выход!!
На вымощенной плиткой площадке близ стены пакгауза с открытыми створками запасного выхода застыло два десятка арбайтеров. Неподалеку стоят две машины. Тачки, надо сказать, крутые: массивный черный джип Lexus LX570 и элегантный серебристый родстер Mercedes-Benz SLK. У меня несколько отлегло от сердца: вряд ли сотрудники Департамента иммиграции Великобритании, призванные отлавливать нелегалов, отправляются на облавы на авто класса «премиум»…
Нашу смену выстроили в шеренгу по одному. Мы с Татьяной оказались на правом краю.
— Всем прицепить на карман бейджи! — скомандовал менагер. — Быстро! Ну же, шевелитесь!.. быстрее!!
Примерно половина собравшегося здесь люда впали в ступор, да и английским большинство владеет на примитивном уровне. Так что менагеру пришлось бегать вдоль строя и знаками показывать, чтобы арбайтеры прицепили идентификационные карты на карманы спецовок.
У машин собралась небольшая компания; в ту сторону потрусил и старший менагер. Спустя две или три минуты они двинулись уже в нашу сторону; остановились в аккурат напротив нас с Татьяной.
Из этой небольшой компании я выделил троих.
Двое из них — мужчины.
Старшему лет сорок пять, наверное. Внешность европейская, лицо с крупными чертами, короткий ежик волос, седеющих на висках; он среднего роста, несколько полноватый, одет в дорогой костюм.
За ним, как привязанный, следует рослый, под два метра, обладающий крупными габаритами мужчина лет тридцати с небольшим. Костюм на нем попроще; правая пола пиджака заметно оттопырена — похоже, там носимая кобура.
Но особое внимание привлекла к себе женщина, которая держалась рядом с представительного вида мэном. Это довольно эффектная особа: ей лет тридцать, или тридцать пять (в случае с оценкой возраста женщины можно легко ошибиться). Голова повязана алой косынкой (или шарфом). Чувственные губы ярко накрашены, глаза скрывают темные очки. Одета в брючный костюм цвета морской волны, на груди приколота брошь, с левого плеча свисает дамская сумочка.