Сын учился в средней школе, часто приходил поздно, а на этот раз и ночевать домой не пришел. Кончался учебный год, и мы подумали, что он остался у приятеля, чтоб вместе готовиться к экзаменам. А дело-то было вот какое.

Один из приятелей Германа окончил курсы шоферов и получил грузовую машину. Можно ли было упустить случай и не определиться стажером к Гришке Абельдяеву? После уроков сын поджидал приятеля на дороге и отправлялся с ним в рейс, чтоб к ночи вернуться домой.

Пылит машина проселочными дорогами, блаженствуют ребята! Они полные хозяева тарахтящего сооружения, чудом не попавшего в утиль. В стороне от проезжей дороги Герман хозяйничает за рулем, а Гришка со знанием дела помогает постигать премудрость переключения скоростей, не газовать без толку. Ехали, ехали и доехали: остановилась машина в стороне от сел, почихала, постреляла и затихла, приютившись у тальникового колочка. Покопались приятели в моторе, перемазались, приуныли. Гришке ночевать в машине, а сыну добираться домой пешком, на попутных.

— Как ты теперь?

— Найду загвоздку — повезет, — уверил Гришка. — Хлеба только не взял. Спать придется натощак. Может, занесет сюда какую-нибудь машину.

Пошли уже вторые сутки, а Гришка не появлялся. Сын отправился на поиски, прихватив хлеба, луку, соли.

Машина стояла на прежнем месте. Привалившись к колесу, спал обессиленный Гришка, грязный, голодный.

— Вставай! Я думал, что под колесо негра положили!

— Герка, ты с кем?

— Один, тебя выручать пришел. Ломай буханку, вот лук, соль. Поешь да в колочке напейся. Не заводится?

— Нет. Все обшарил — не идет. Сегодня с горя подкачал колеса. Старая таратайка, а бросить нельзя. Ты никому не говорил, чтоб сюда приехали?

— Нет. Зато выспросил у шоферов, отчего мотор не заводится. Питание продувал?

— Продувал и бензину нахлебался.

— Зажигание?

— Смотрел.

— Аккумулятор?

— Ток есть, а в цепь не идет.

— Проводку надо смотреть.

— Каждый проводок чуть не облизал, а искры нет. Старая машина.

— Это лучше: везде полазить можно, скорей все узнаешь.

И снова проверено все, от искры до колеса. Наконец мотор захлопал, затроил, звонко стрельнул с черным дымом. Поехали! Нет же большей радости на свете, чем истина, добытая своими руками!

Сын у нас подавался вверх туго. Будет в деда Михаила. Тот плотный, жилистый, как березовый пенек у дороги, от которого отскакивает тележное колесо. Ходит сын в седьмой класс, а все еще, как верткий колобок на ножках. Для семьи такие дети выгодны: обувь занашивают до дыр, из рубахи не скоро вырастают.

Летом послали его к дедушке. Когда пришел срок ехать домой, тетя Маня сказала:

— Увези-ка, милый сын, отцу с матерью на гостинцы мешочек мучки. До Косихи Доедешь с молоканом, а там ходят машины — любой довезет. Ты уже большенький, не затеряешься.

Вышел он на машинную дорогу, поднимает руку, а машины пролетают мимо, обдают пылью. Какая корысть шоферу брать мальчишку?

Солнце на вечер, дом далеко, надеяться не на кого. Мешок с плеча на плечо. Терпнут руки, гнется спина.

…Бывает в жизни так, когда маленький человек остается с трудностью один на один. В эти минуты — как знать — вдруг возникает в характере черточка, еще не осознанная, но уже помогает, как подставленная подпорка.

Редко проходят машины, уже стынет воздух и дорога, на небе прочикнулись первые зерна звезд. Сын злится, что не хватает сил, завидует сильным. Сейчас бы сапоги-скороходы, шагнул бы пять раз через грядки берез по буграм — и дома.

Последние километры ночью прихвачены, слезой отмечены. Трудно уже поднимать на плечо мешок, но тащить волоком можно! Хоть на метр, но ближе к дому.

Осветила яркая фара машины мальчишку, тянущего мешок, подобрал парня сердобольный шофер. Герман заявился среди ночи нежданно, замученный, от усталости повзрослевший.

Не придумано специальных упражнений для воспитания воли и закалки характера. А есть ли в них нужда? Упражнениями не выработаешь сознания, а сознание всегда найдет себе нужные упражнения. Ни к чему воспитывать волю вообще, на всякий случай. Все это будет подобно топору без топорища. Мечта, цель, само дело — надежный черенок, на который можно насадить острое орудие воли.

Поздний зимний вечер. Возвращаюсь из школы. Окна нашей хаты заметены снегом, из-за мягких сугробов они похожи на припухшие глаза.

Сын сидит за столом над тетрадкой.

— Пора спать, — говорю я. — Завтра пойдешь в школу раньше: снегу много намело. Режим нарушаешь.

— Он уже ложился, а потом опять соскочил, — сказала жена.

— Режим, режим, а задачка не выходит!

Присаживаюсь к столу, разбираемся двое, но задачка не поддается.

— Все способы пробовал, а ответ не сходится.

— Ложись. Завтра спросишь ребят, покажут, где запутался.

— Завтра меня будут спрашивать.

— Почему?

— Эта неделя моя.

— Не пойму.

— Мы так делаем. Неделю чтоб у одного все задачи были решены, а другую — у другого. Помогаем до уроков.

Как ни жалко самолюбия сына, заставляю его ложиться. Я уже стал забываться в дремоте. В затихшую хату с метельной улицы зашли сны, зажгли свет, зашуршали бумагой. Гляжу, за столом Герман.

— Ты что?

— Решил! Думал, думал — и вышло.

В конце учебного года проводятся фестивали школьников. Кипят отборочные соревнования, взлетают и падают духом молодые спортсмены: в команду для соревнования выбирают только лучших из лучших. Сыну захотелось попасть в волейбольную команду. При малом росте Герману приходилось высоко прыгать перед сеткой, хотелось доказать, что важен не рост, а усердие, сноровка. И заявился наш волейболист с синей шишкой во весь лоб.

— Что же это такое?! — горюет жена. — Один сын и того, однако, не убережешь. Накажи ты ему, чтоб потише был, не в каждый столб лбом стукал. Расколет он себе голову до фестиваля!

— Что же ему наказать?

— Пусть осторожно играет.

— Трудно такое советовать: в осторожной игре нет остроты впечатления.

— Тогда дождешься, что он явится без головы! Что за натура, как на кипятке заведен.

Вхожу в комнату. Сын пластом лежит на койке. Голова забинтована, выжидающие, настороженные глаза, вытянутые руки. Пропали у меня заготовленные поучения, осталась жалость, участие да тревога: минуй нас несчастье, обойди горе стороной!

— Как же это?

— Хотел взять трудный мяч… Наша команда поедет. Меня берут.

Выйдут сроки — теплый ветер мочки леса растревожит, придет время, юность сможет на плечо мечту положить. Еще год, и Герман закончит среднюю школу.

Весенним вечером сидим всей семьей на крыльце. Цветет сад. Выпадают же у нас на Алтае благодатные вечера! Нет конца и края тишине, до потемок идет от земли тепло, дрожит столб мошек в воздухе. В эти минуты думаешь: вот оно, то прекрасное мгновение, которое хочется остановить… Думается и не думается, говорится и легко молчится. Сад, небо, крыльцо — как это просто и дорого!

Сегодня у нас семейный совет на крыльце. Поговорим, перервемся, послушаем, как майский жук тянет густую октаву над белым садом, и опять за то же.

Раньше мы ради любопытства спрашивали сына, кем он хочет быть. На эту тему он писал в школе сочинения. В таких сочинениях выплывали мечты школьников. Учителя читали, улыбались, строго по нормам оценивали и забывали, хорошо, если до следующего года. Будущие ученые, врачи, летчики и моряки, раскрыв учителю свои мечты, получали в журнал оценки и тут же успокаивались: долго еще до того, про что думали. Не сразу забывали такое сочинение особенно ретивые мечтатели, но слабые в грамматике. В конце сочинения-мечты появлялась на редкость скверная цифра, потом перебиралась в журнал и торчала там всю четверть, как идолище поганое, отчего задрябла итоговая оценка, стала похожа на высушенного червячка. Все это было похоже на забаву, игру в будущее для детей, дань моде среди учителей. Потому-то скоро забывались маленькие мечтатели. Отмечтав свое, какой-нибудь Лешка-моряк оказывался на тракторе. Мы удивлялись и немножко иронизировали: