Пушкарёв улыбнулся:

— Как, наверное, сам понимаешь, не случайно. Это была многоходовая операция, в результате которой съёмки видеокамеры в кабинете были выложены в сети. Всё очень просто!..

— Да, действительно, проще некуда! — съехидничал я. — Я и не осознавал раньше, насколько наша настоящая жизнь там, в прошлом, может контролироваться из этого вашего шикарного будущего… Всё что мы считаем случайностями, что выглядит, как нелепое стечение обстоятельств, может оказаться многоходовой операцией, происходящей под контролем из грядущего. Где мы, живые и свободные, только пешки!

— Ну, зачем же так мрачно? — возразил, смутившись, Пушкарёв. — В конце концов, мы вынуждены исправлять ошибки… Кроме нас сейчас этим никто не станет заниматься. А СВ… Вот если кто-то предложит им за бешенные деньги устроить всеобщий апокалипсис, я не уверен, что из них кто-либо задумается, стоит ли это делать. Просто включат сумму в статью доходов и займутся вплотную апокалипсисом… Так что наши действия, с моей точки зрения, очень гуманны и абсолютно оправданы. И я, с помощью нашей организации, восстанавливаю нарушенный мной статус-кво. Пытаюсь вернуть мир в состояние, бывшее до моей глупой ошибки.

— А это возможно? — мне казалось, я попал в тупик.

Арсену Родионовичу я верил. Но не мог понять, как безобидным прыжком во времени можно было всё изменить, заставить наш мир вернуться к уже прошедшему состоянию. И, к тому же, я искренне считал, что статус-кво, возврат к этому исходному состоянию, невозможен. И такие изменения уже носят стратегический характер чудовищного временного парадокса. Ведь тут, в этом мире у людей своя жизнь. Она же не сможет в один момент перемениться оттого, что в прошлом кто-то чего-то поменял. Мне это казалось чудовищной бессмыслицей! Это же не оставленный шесть лет назад смартфон…

— Не просто возможно, это один из краеугольных камней хронологии! — Арсен Родионович глядел на меня серьёзно. — Мир, с каждым парадоксальным изменением, модифицируется полностью. Ничего прежнего в нём не остаётся. Так, что статус-кво изменит всё. И главное теперь, чтобы в этом не сомневался ты сам. Потому что, когда придёт пора действовать, от твоей убеждённости будет зависеть правильное решение! А, чтобы ты не сомневался, скажу, что всё то время после моего возвращения из поисков сына, мне приходилось восстанавливать мою жизнь. Это и Дарья Кристиановна тебе подтвердит. Я до сих пор встречаю друзей, которые меня не узнают… А до пенсионного возраста, я лет двадцать был безработным и перебивался мелкими научными подработками. Потому что моего двойника убили в две тысячи девяносто девятом, а признавать меня преемником никто, кроме, конечно, Дарьи Кристиановны, не хотел. И восстановил я свой личный статус только с помощью моих сегодняшних друзей. Помогли провести полную генетическую экспертизу и установить, что я — это я… Вот такой казус! Я в своём мире един в двух лицах. Как Янус. И у меня здесь уже есть личная могила. Причём, не кенотаф! Я сам был на своих похоронах.

— А вы не боитесь теперь, что, когда статус-кво восстановится, всё изменится снова? И уже не двойника убьют, а вас…

— Я бы этим гордился! Ведь моего двойника убили за то, что отказался сотрудничать с ними… И я благодарен ему за это! Но если так произойдёт и меня убьют, значит ничего не изменилось. И СВ осталась в силе.

— И всё равно ведь жизнь изменится. И всё может быть!

— Но такова жизнь! Я готов встретить всё это с радостью!

Мне слышать это было немножко странно. До сих пор, даже после забега по городской канализации, Родионович не был для меня экстремистом, готовым с радостью пожертвовать ради идеи своей жизнью.

Тот, кого мы ждали, пришёл очень поздно ночью. Всё это время мы с Арсеном Родионовичем сидели на лоджии и говорили о разном. Но, когда пришёл Владимир, мы вернулись в кабинет.

Владимир был приблизительно сорокалетним мужчиной. Я спросил:

— Владимир… а как по отцу?

— А как бы вам хотелось? — вместо ответа таинственно спросил он.

То есть, господин Инкогнито. Я настаивать на раскрытии не стал. Но тут же перешёл к новой атаке:

— Объясните, Владимир, с какой целью меня выдернули из кабинета майора Вяземского? Я не верю, что истинной целью было спасение моей не очень-то ценной жизни. У вас какие-то иные планы!

— Вот так, Арсен, а вы считали его простым статистом! — Владимир хохотнул. — Хорошо, Валерий, буду с вами откровенным. Но нам нужны были именно вы. А съёмка в кабинете Вяземского — единственное свидетельство о вашем местонахождении. Других, до нашего времени просто не дошло. И только вы один можете провернуть такое мероприятие. Нам необходимо вернуть объект Агат двадцать-восемнадцать до того, как с ним начнут работать специалисты…

— Стойте! — остановил Владимира я. — Вы имеете в виду суммирующий навигационный детектор, или что-то иное по этому проекту?

— Э-э… Да, детектор… Мы пытались выяснить, где он хранится, но никаких…

— Я знаю где он! И если вы меня сейчас отправите в ту точку из которой забрали, я вам его принесу.

— Как?.. Мы охотимся за этим прибором уже лет шесть, но так и не смогли выяснить эту точку. Сколько вам потребуется на это времени? Вы, наверное, понимаете…

— Десяти секунд мне хватит. Вполне!

— Вы шутите! — совсем как в моё время, изумился Владимир.

— И не думаю! Вы сказали, у вас есть запись, где меня оставляют одного в кабинете? — обратился я к Пушкарёву.

— Запись у тебя, Родионович? — спросил и Владимир.

— Есть копия! — подтвердил хозяин.

— Давай сюда свою копию! — потребовал Владимир.

— Мой компьютер! — сказал Арсен Родионович. — Пожалуйста, приложение от шестого сентября сто четырнадцатого… Код шестьсот пятнадцать.

Никаких привычных признаков компьютера я не увидел, но в воздухе возле серебристой стены комнаты появилось плоское изображение кабинета Вяземского, снятое всё с той же точки из угла на потолке.

Чтобы не смотреть всё с самого начала, я попросил запустить действо ускоренно. Когда дело дошло до требуемого, я сказал:

— Стойте! Отсюда…

«…был невосстановимо разрушен единственный артефакт,» — раздался знакомый, но сейчас тихий голос Богданова, — «по которому мы могли бы отчитаться о проделанной работе. Всё остальное, даже включая вот это, просто хлам. У твоего прибора, конечно, мы обнаружили много разных интересных функций, но всё-таки главной — определения координат…»

— Вот! — сказал я. И действие было остановлено. — «Даже включая вот это…» и Юрий Маркелович рукой показывает на детектор. Он лежит в углу, на журнальном столике.

— Но там ничего не видно. Эта часть скрыта от камеры грудой папок! — недоверчиво заметил Владимир.

— Детектор там! Можно отмотать к началу и тогда увидим кто его туда положил. — продолжал настаивать я.

И мы стали смотреть всё дальше назад. Но, как назло, момент укладывания всё ускользал. Когда же рано утром двадцать третьего марта две тысячи восемнадцатого года стопка папок перекочевала обратно в стол майора, стекло столика осталось пустым и чистым. Пришлось просматривать всё пошагово. И, наконец, когда полковник перед самым моим приходом, стоя спиной к камере, делает почти незаметное движение правой рукой из кармана к столику, мы все втроём восклицаем:

— Вот!.. Здесь!.. Вижу!..

Движение рукой быстрое и при покадровом просмотре предмет кажется размытым в воздухе. Но это он! Теперь уже никто не сомневается.

— То есть он лежал тогда у меня за спиной! — простонал Арсен Родионович.

— Ничего! — успокоил его я. — Я всё верну… Только… Получается мы просто откладываем на какой-то срок решение всех этих проблем. Снова появится заброска в прошлое артефактов, появится СВ… Это не лекарство! Это просто, обезболивающее на время…

Оба моих собеседника молча смотрели на меня. Они, наверное, тоже понимали, что спасти ситуацию с джамперами до конца полумерами не получится…

— Ну вот, — наконец проговорил Владимир. — А ты, Родионович, сомневался, кто сможет создать и возглавить Союз Защиты Времени. Только теперь, если от артефактов то время будет очищено, будет сложновато…