— Ты выглядишь неважно. — констатировал отец. — Устал отдыхать?

Это был шанс рассказать о моих недавних проблемах. И я начал:

— Помнишь, батя, я спрашивал тебя про часы дяди Вити?.. Так вот, они оказались машиной времени…

Елена Трофимовна, слышавшая наш разговор, почему-то рассмеялась. А отец спросил:

— Ты имеешь в виду, что они очень точные?

— Нет, я имею в виду машину перемещений во времени…

Елена Трофимовна, как-то поняв, что смех сейчас и здесь будет не к месту, смеяться больше не стала, но начала смотреть на меня с каким-то непонятным сочувствием. А отец сосредоточенно пытался найти, что можно мне ответить на такое безумное заявление. Он всегда к своим словам относился очень серьёзно. Должность чиновника по связям с общественностью вынуждала.

— Как у Уэллса? — наконец нашёлся он.

— Нет. — возразил я. — Настоящая. Но только работающая назад и обратно…

Отца, моё «назад и обратно», добило окончательно. Что это я имел в виду? Одни глупости на уме у мальчишки, наверное думал он. Никаких машин времени нет в природе и никогда не было… Это всё ясно отражалось на его лице.

— Ну, ты даёшь! — сказал папа.

Я понял, что моя идея познакомить сейчас отца со своими проблемами была окончательно и безнадёжно глупой. И я замолчал. Наш поздний завтрак на свежем воздухе проходил после этого в полной тишине.

Закончив скромно пировать, мы собрались, перенесли через мосток свои пожитки, сели и готовились двинуться в обратный путь. Батя, на этот раз, занял место водителя, а я пристегнулся рядом. Елена Трофимовна села вместе со своими граблями на пассажирское место сзади. И все двадцать минут мы с отцом не обменялись ни словом. Но, когда в Раскольникове наша попутчица вышла, батя неожиданно спросил:

— Так что там с машиной времени?

— Тебе же не интересно. — съехидничал я.

— Ты считаешь, что я безразлично отношусь к твоим словам?

Я не ответил. Это было и так ясно. Хорошо уже, конечно, что он всё-таки вспоминает иногда о моих словах. Но отца это, видимо, заело, то, что я с ним не стал говорить. И он стал время от времени задавать наводящие вопросы. С чего я решил, что те часы — это машина времени? Может быть это как-то связано с новейшими научными идеями, которыми ему было некогда интересоваться? Или это кто-то сказал, что часы могут быть машиной времени… Наконец, далеко за развилкой, когда мы проезжали уже Лебяжинское водохранилище, я не выдержал:

— Можешь мне не верить, но я за две недели своего отпуска нагулялся в прошлом до отвала. И с братом твоим Витей встречался. Правда, у нас не было даже полчаса, чтобы нормально поговорить… Я ему даже не успел сказать, когда и от чего он умрёт. Но он мне потом прислал записку на трёх листах. Ты знаешь, что он родился не в 1963 году, а много-много позже. Может быть, его родителей даже ещё нет…

— Постой, погоди! — батя вырулил на обочину и остановил машину. — Я что-то ничего не понимаю. Я тогда участвовал в похоронах… Да и ты… сам… Ты хочешь сказать, что он живой?

— Нет! Я только хочу сказать, что говорил с ним… четырнадцатого марта этого года. Но на календаре у него тогда было двадцать четвёртое сентября две тысячи одиннадцатого… То есть около шести с половиной лет назад.

Я на миг поставил себя на место отца и понял, что без специального и длительного объяснения, он всё равно ничего не поймёт. И я затосковал. То, что мне и моим друзьям было понятно без объяснений, здесь нуждалось в детальном растолковании. Впрочем, мы все, в отличии от моего отца, видели машину времени в действии. А это значительно упрощало все объяснения. Теперь с пустыми руками, объясняй-не-объясняй, никто, даже мой отец мне не поверит. И справедливо будет считать меня пустобрёхом.

— То есть, ты был у него в прошлом? — неожиданно спросил папа.

Я своим ушам не поверил! И смотрел теперь на него глупыми-преглупыми глазами. Я, как ни старался, объяснял всё очень туманно. Как он меня смог понять?

— Ну, да… конечно… — не батя, а я сам явно поглупел.

— И ты мне покажешь, что он тебе писал?

Я тут же достал из кармана китайский смарт, нашёл на нём снимки второго дядиного послания, которое я когда-то с большим риском вырвал из рук федеральной службы. И протянул смарт отцу. Пока он читал на моём смартфоне, я наблюдал за его лицом. И понял, что он и верит, и не хочет верить. То сомнение промелькивало на лице, то восхищение и радость. Наверное, оттого, что он узнавал в написанном руку своего почти родного брата.

Закончив читать, батя какое-то время молчал. А я сидел и ждал, что он скажет.

— Мне не всё понятно… — наконец сказал он. — Почему, например, мне, да и родителям, он ничего об этом не говорил… Мы же, вроде, не чужие. И прыжки… Откуда ты решил, что это прыжки во времени? Почему Виктор не называет это устройство понятно. Типа: «машина времени» … У меня создалось ощущение какой-то недосказанности. Или, хуже того, дезинформации.

— Виктор Александрович относился к этому устройству очень нежно, и очень не любил, по отношению к часам, слова «машина». — это была сущая правда. — Он написал об этом в первом письме и потом повторил при встрече осенью одиннадцатого…

— А разве было ещё письмо? — тут же спросил отец. — Когда?

— То первое письмо мне домой принесла Лика. Анжела, Анжелика Викторовна, твоя племянница. Только я тебе сейчас его показать не смогу. Дома у меня осталось… Это было 11 марта. В нём твой брат приглашал меня на встречу в одиннадцатом году. И через три дня я к нему отправился. Всё бы нормально, но я со временем напутал, и мы с ним говорили всего минут двадцать.

Я замолчал. Вообще, связь через время — это довольно сложное мероприятие. Я только сейчас стал это понимать. Нужно подготовить связника, чтобы он доставил весть в строго рассчитанный день и час… В фильме «Назад в будущее» произошло тоже нечто подобное. Но там доктор Браун воспользовался солидной почтовой службой Вестерн Юнион. У дяди Вити вместо такой службы была одна только Лика. Которая сделала всё в точности, как сказал ей папка.

— А я как раз, когда Лика пришла, подумал, что могу отправиться к нему, чтобы обо всём расспросить первоисточник… Фух!.. Ладно, проехали!

Я махнул рукой, потому что мне показалось, батя молча слушает меня только из вежливости. Что было у него признаком окончательного недоверия. Если бы он стал меня допытывать, это был бы хороший признак. Значит он верит, и готов узнать больше. А помалкивающий, он видел во мне лгуна.

— Ну, а где они сейчас, эти его часы? — спросил батя.

Часы… Как я могу показать ему часы, которых уже полдня нет в природе. Правда остался их след…

— Поехали дальше, по дороге увидим. — отец удивлённо посмотрел на меня, но всё же мы тронулись. За водохранилищем нам оставалось проехать ещё километра четыре до того места, где всё вчера произошло. И через пять минут мы подъезжали уже к месту взрыва.

— Вот здесь они! — я показал на чудовищную воронку посреди раскиданного ударной волной леса. Днём это всё гляделось ещё более страшно. Срезанные макушки деревьев, пугающая, двухметровой высоты насыпь на краю воронки, где вчера от ударной нагрузки вздыбилась земля.

Отец прижался к обочине и остановился.

— Вот это да! Как сюда часы-то твои попали? — воскликнул он.

— Долго будет рассказывать… Хотя, в общем-то, я сам их сюда положил…

— Тут с тонну, наверное, где-то лежало тротила! — охнул батя. — Вон какая глубокая яма! Тротил-то у тебя откуда? Или здесь нашёл военный склад?

Я ответить не успел. В боковое стекло постучали. Мы с отцом одновременно повернули головы. Гаишник в тёплой куртке, прикрытой каким-то серебристым дождевиком, взмахнул рукой у фуражки.

— Не стойте здесь, проезжайте! — сказал он, когда батя опустил стекло. — В грунте образовались пустоты, можно провалиться.

И отец послушно тронулся.

— Это дезинформация! Врут про пустоты. — уверенно заявил я, когда мы уже порядком отъехали. — Там нельзя стоять из-за радиации… Ты видел плащ у сотрудника ГАИ.