Я поглядел на остальных и, вздохнув, сказал:
— Только пообещайте, никаких подробностей не выпытывать!
И, когда Богданов кивнул, я потянул вверх левый рукав.
Лично для меня, подаренные мне часы, были только моими часами. Можно сказать, частной собственностью. Я, конечно, догадывался, что другие смотрят на них иначе. Как на удивительную игрушку, что ли. Я был далёк от какого-либо восхищения, тем более, что это был мой рабочий инструмент, средство безопасности и передвижения, одновременно. Вещь, без которой я не мог уже обходиться. Мои одноклубники, не имея, как я, возможности ими воспользоваться, часто смотрели на часы с необъяснимой нежностью, почти с обожанием. Это мне было ещё понятно. Но, глядя на Богданова, я видел большого ребёнка, которому хочется, но нельзя! И, потому, ему хочется ещё больше! Разглядывая часы, он даже наклонился вперёд, боясь упустить хоть какую-то подробность. Но долго наблюдать я не дал. И снова опустил рукав на место. От огорчения наш полковник даже глаза закрыл и головой покачал.
Своим детским желанием он мне был более симпатичен, чем его предшественники, пытавшиеся увидеть у меня на руке свои новые звёздочки. И вообще, Маркелович был интересный человек. И мне было жаль, что ничем не могу ему помочь. Потому что его глазами на часы глядела и федеральная служба. Желающая не совсем того, чего хотел он сам.
Мы все почти минуту молчали. Потом я сказал:
— Я надеюсь, вы, Юрий Маркелович, читали письмо первого путешественника? — тот, склонив к плечу голову, посмотрел на меня удивлённо. О первом путешественнике он наверняка в первый раз слышал. — И помните, что он сознательно не посвятил меня, как можно сменить владельца…
Виктор Александрович писал, что не хотел бы, чтобы часы «пошли по рукам». Поэтому решил меня в технологию, с которой его невольно познакомил отец, не посвящать. Хотя, в общих чертах, я догадывался, как это можно было бы осуществить. Но на отработку нужно было затратить время, которого у меня почти не было, и свободный напарник, готовый испытать это на себе…
— Ты, Валерий Евгеньевич, имеешь в виду Виктора Александровича Егорова? Это он первый путешественник? — Юрий Маркелович соображал очень хорошо.
«Да, это тот человек, который непроизвольно, конечно, принёс нам эту головную боль!» — хотелось ответить мне. Но я лишь кивнул. Кого в этой ситуации будут интересовать мои личные переживания!
— Это он откуда-то принёс часы?.. А, интересно, откуда? — Богданов теперь переводил взгляд с одного лица на другое.
Дима развёл руками, Олег пожал плечами. Пришлось снова и честно отвечать мне:
— Он сам не знал этого. Ему тогда семи лет не было. — теперь у полковника брови взлетели вверх. — Побаловаться взял. И потом не смог уже вернуться. Так и прыгал без возврата до нашего времени, пока не догадался остановиться. Я, например, считаю, что он не мог ускакать далеко. Хотя со времени его остановки уже прошло почти пятьдесят лет…
И я, со слов Виктора Александровича, вкратце пересказал историю о потерянном мальчике. Примерно, как слышал от автора.
— …Потом его у нас в городе обнаружила моя бабушка, привела домой и признала своим сыном. Потом он, как и мой отец, пошёл в школу… А часы с этого времени ото всех прятал. Мечтал как-то вернуться обратно в своё время… Потом, когда медицина обнаружила у него рак, подарил часы мне…
— Безо всяких условий? — спросил Богданов.
— Да. Он вообще ничего не сказал. Только запустил сканер отпечатка с моим пальцем. Но я и об этом узнал только недавно. И теперь я поневоле являюсь единственным путешественником во времени.
Олег и Дима, как бы в подтверждение моих слов, синхронно кивнули.
— Там есть даже сканер отпечатка?! — как-то неестественно удивился полковник.
— Да, полный комплект безопасности. От несанкционированного нажатия и от постороннего вторжения. — ответил я.
— А мне казалось, что в будущем будут какие-то иные технологии. Вроде, голосового управления, опознания по биотокам… — сказал Богданов.
— И связи по всем доступным каналам… — неожиданно подал голос, молчавший до сих пор, Димка.
— Да, и этого, конечно, но мы видим всё застывшим на этом сегодняшнем уровне. И, даже, кое-что из прошлого. Это не кажется странным? — спросил Юрий Маркелович.
«Умище!» — снова восхитился я. Самому такое несоответствие только сейчас бросилось в глаза.
— Ну, связь-то, предположим, есть. — я вспомнил про часовую функцию. — Они пятьдесят лет уже секунда в секунду идут…
Все посмотрели на меня. Я смущённо улыбнулся:
— Только сейчас вспомнил… И существующие сейчас светодиоды вряд ли останутся такими яркими через пятьдесят лет. А эти… — я снова подтянул вверх рукав. Чтобы все увидели белые цифры и ярко пульсирующее зелёное сердечко. — И радиация…
Впрочем, про радиацию говорить не следовало. Поэтому я замолк и опустил глаза, пытаясь найти какой-нибудь правдоподобный выход. Спас положение Олег, который спокойно спросил:
— Ты что, в реактор что ли лазил?
— Причём здесь реактор. — подыграл я. — Фоновая радиация за это время любую электронику съест. Пятьдесят лет, всё-таки. А она как новенькая!
— Валера! — Юрий Маркелович, по-прежнему, словно старый друг, обращался ко мне на «ты». — А как ты ушёл тогда от майора Вяземского? Мне это кажется невозможным. Ты как мог покинуть кабинет? Ведь прибор перемещает только во времени.
Я переглянулся с друзьями. Олег смотрел немного недовольно, его, наверняка, волновал вопрос игры только на нашей половине поля, который стал волновать и меня. А Димка Калашников смотрел на меня спокойно. И я сказал:
— Помнится, мы договаривались не задавать вопросы про подробности. — мне нужно было пока просто напомнить об этом. Юрий Маркелович вздохнул. — Но как раз эта тема уже была сегодня затронута, поэтому я отвечу. Кабинета Вяземского в две тысячи третьем году ещё не было. Да и всего здания тоже. Семнадцатого июля в десять вечера я оказался на месте, где должны были только начинать строительство… А потом пошёл на встречу с сержантом Тальниковым В. А., чтобы изъять у вышеназванного его служебный значок… — я покачал головой. — Совершенно непреднамеренно.
Богданов легко улыбнулся. Он понимал всё очень быстро. И спросил:
— Как это, мгновенно переместиться на почти пятнадцать лет? Я не могу представить! Что ты чувствуешь?..
Я снова переглянулся со своей свитой. Дима теперь откровенно пожал плечами. Чего уж!
Что же я чувствую? Тогда я чувствовал страх. Животный ужас! Когда пропала опора под ногами… Очень не хотелось так неоправданно глупо умирать в чужом времени.
— А что бы почувствовали вы, падая с десятиметровой высоты тёмной ночью?
Не только полковник, но и мои друзья смотрели на меня ошеломлённо. Я о своих похождениях отчитывался одному лишь Профессору, и-то чрезвычайно скудно. Подобные подробности обычно я опускал, оставляя их для себя. Не хвастаться же этим.
— Я не понял! — сказал Юрий Маркелович. — С десятиметровой высоты? И целым упал на землю? Или приземлился на ноги?
В словах Юрия Маркеловича мне послышалось уже явное сомнение.
— Можно сказать, что повезло. — по-прежнему пришлось оправдываться мне, — За ветку дерева зацепился и свалился спиной в пышный куст… Только рукав у куртки оторвался.
Внезапно Олег, которому это всё надоело, толкнул меня плечом. Я посмотрел на него, и он лицом показал: «Давай». В смысле, пришло время перевести мяч на сторону противника. Пора пытаться уравнивать шансы.
— Юрий Маркелович, вы, конечно, уже решили, и вам видней, не говорить, о том, что необходимо. Но, тем не менее мы уже рассказали вам и без того много лишнего. Давайте поговорим за дело! Есть вещи, которые откладывать уже нельзя. Вернёмся к причине нашей встречи. Что вас, как организацию, интересует?
Выпад был точным. Признаки улыбки мгновенно исчезли с лица Богданова.
— Что интересует нас? — задумчиво повторил он. — Конечно, исследовать прибор. Определить его опасности, возможности и прочие важные вещи… Как и откуда к нам попал прибор я уже представляю… Точнее, не могу даже представить. И ещё, но это уже вторично, исследовать конструкцию и попытаться создать копию… Если это возможно.