А потом они оба заметили меня.

Я… я помню, что меня быстренько цапнули за руку, практически стащили по ступенькам и протолкнули к ним через гудящие от негодования скопления рыцарей. Я… помню, как старичок изумленно мигнул, рассмеялся и что-то быстро сказал, а потом с лукавой улыбкой склонился ко мне, а великан…

Я смотрела на него во все глаза…

Великан опустился на корточки, не обращая внимания на воцарившуюся вокруг осуждающую тишину и редкие выкрики несогласных, и… протянул мне ручищу. Такую огроменную, что я могла бы уместиться в ней целиком.

…Кажется, я отшатнулась: такой… высоченный! Здоровый! И грозный! Как… башня. Как крепость! Как целый дворец! Сразу видно, что сильный до невозможности!

Просто невероятный.

…И абсолютно чужой. Н-наверное, тоже попросит меня…

- Эмма. – Прогрохотал голос, страшнее которого я еще не слышала. – Моя Эмма… Боже мой, какая ты крошечная, я почему-то думал…

- Ей два. – Вклинилась дама из органов опеки. – Мы полагаем, что у нее задержка в развитии, так что можем порекомендовать коррекционные группы… С ней и с няней беседовал психолог. В первый раз - сразу после инцидента, а потом уже здесь, в момент заселения. Девочка признана неблагонадежной, с легкой формой умственной отсталости. Нет-нет, вы не подумайте, она не дурочка. Выполняет простые действия, сама встает, сама ложится и одевается, но… Она совершенно не говорит и никак не реагирует на окружающих. Ни слез, ни воплей, не истерик. Вообще никакого отклика. Нормальные дети в ее возрасте просто обязаны выражать эмоции, а тут… Нет, мы, конечно, проверили ее медицинскую карту, врожденных пороков нет, аллергии отсутствуют, и внешне все замечательно, но родители могли и приплатить… Знаете, в наше время…

Дядя обернулся и посмотрел на нее так, что она попятилась. Я… я вообще не помню, что бы он хоть раз на кого-то злился по-настоящему. Не возмущался, не вздыхал и не смеялся. Я… на самом деле, совершенно не могу представить его рассерженным, но… в тот миг! В родных глазах появилось что-то…

А в следующую секунду между ними из ниоткуда нарисовался дедушка. И вступил с дамой в бурную дискуссию. На повышенных тонах и с пристукиваниями.

А дядя вновь развернулся ко мне.

- Эмма, - я сглотнула и вцепилась в рюкзак, - меня зовут Джарет, ты меня, должно быть, совсем не помнишь... Я – давний друг твоего отца. Прости, что мы так долго…

- Да просто эти неумехи никого толком оповестить не могут! – завелся с пол оборота дедушка, о котором я уже успела позабыть. - Ни адресов не проверяют, ни друзей не опрашивают… Бестолочи! Хорошо, что мы в снова в рейс не пошли, а то чтобы они сделали?! Еще бы через десять лет догадались проверить ближайших родственников?! Ну ничего, они у нас еще попляшут… Мы сейчас документики подготовим, по долгам расплатимся и такой иск им выкатим, что до самого короля звон дойдет! Уж поверье мне! Я на принцип пойду, а всех ответственных за произвол засажу к чертям собачьим! Как ужи на сковородке вертеться будут! Неучи!!! Бедного ребенка почти полгода мотылять туда-сюда, безызвестностью мучать… Да если бы мы знали, мы б тот же час примчались! Сволочи, истинные сволочи…

- Прости. – Услышала я и перевела взгляд на протянутую руку. Глаза напротив оказались совсем не страшными… - Будем дружить?

Дру…

И мне впервые за последние три месяца наконец-то захотелось расплакаться.

Но мне же нужно было молчать. Чтобы никому не мешать. Чтобы никто меня не слышал…

- А… - я осторожно коснулась загорелых пальцев.

- А со мной дружить будешь? – вдруг заглянул с боку дедушка.

- Да! – и тут же смутилась. Как же я так, ведь…

- А чего так тихо-то? – не согласился старичок. – Я человек пожилой, уши, сама понимаешь, слабенькие… Мне громче надо! Ну? Будешь дружить?!

- Да!!! – залилась смехом я.

И только потом поняла, что на самом деле рыдаю взахлеб. Меня унесли на руках - уткнувшуюся в сильную шею. Миниатюрную сумочку, документы и право на собственность торжественно покидал на заднее сидение дедушка.

Ночь на корабле прошла практически без сна. Звуки, стуки, шорохи.

…Просто они думали, что я не слышала. Не понимала, не видела и была «слишком маленькой», чтобы осознавать, что папу с мамой…

А под утро пришел сон. И принес с собой те самые кошмары.

Странный ракурс. Как-будто… я смотрю на что-то снизу-вверх. Настолько снизу, что это «что-то» превращается в мешанину черных мазков и пятен. В невнятную какофонию цвета. В непонятную далекую пропасть, из которой (откуда-то сбоку) доносится… стук.

Накатывает волнами. Как черная жуть.

…И умопомрачительный скрежет.

Как будто… кто-то карабкается. Как будто что-то ползет ко мне.

Грохот. К-когти?..

Надвигается.

Что-то…

…горящее.

…А потом приходил он.

У него не было ни конца не края. Он казался мне необъятным.

Его рога царапали саму Бездну.

Пасть была такой кошмарной, что разевала зев длиной в бесконечность.

Из пламенеющей глотки выскальзывали искры.

Бесчисленное множество бритвенно-острых клыков внушало ужас.

Где-то под потолком разворачивался исполинский хвост, пестрящий шипами и серпами.

Рваный доспех плыл, как вод водой, призрачно развиваясь.

Чешуя матово блестела базальтом.

Камень во лбу отбрасывал янтарные отсветы.

Маска трещала по швам.

А глаза горели, как угли.

И… Черт возьми, он смотрел прямо на меня!

(Этот сон… на самом деле, всегда казался мне слишком настоящим).

Лапа невероятных размеров, упавшая рядом, тряхнула суть мироздания и пропорола когтями траншеи глубиной в два человеческих роста. Твердь содрогнулась от боли. Что-то заскрежетало.

Он навис надо мной…

Но я почему-то не издала ни звука.

Почему я?..

Раздался рокочущий рев…

Почему мне?..

А потом меня съели.

…На самом деле, я всегда просыпалась в тот миг, когда жуткая пасть с гигантскими клычищами схлопывалась перед глазами. Как капкан. Как ничто. Как… Бездна. К-кажется, временами… мне чудился чей-то… отчаянный крик. Мужской.

А потом все обрывалось в черном.

…Сон опять принес с собой то странное чувство. Почему-то каждый раз, когда я видела его во сне, мне хотелось…

…Когда будущий супергерой была совсем маленькой, у нее был свой способ справляться с «зубастым стрессом». Она просто выкручивалась из-под одеяла, сосредоточено выцарапывалась из спаленки и молча топала к дяде «под крылышко». И преспокойно спала там до утра, невозмутимо размазывая «гору под боком» по стеночке.

Но когда подручный слегка подналегла на книжки про колдунов (в пять лет, после той лавочки), ей впервые пришло в голову попытаться объяснить (со всей возможной экспрессией) недоумевающим родственникам причину периодической «несамостоятельности», не свойственной настоящим волшебникам.

Сказано?

Сделано!

Герои так просто не отступаются!

Вечером, после садика, она рассадила родню по стульчикам, закусила пиццей и начала свой рассказ. Про зубы величиной с трех человек, усеивающих пасть, что страшнее любого кошмара. Про серповидные когти, которые с легкостью крошат мрамор, как птички - хлебушек. И про багровые очи, от которых в груди заходится душа.

«Он просто невозможно огроменный, понимаете?! И… И такой «гррара-рр!!!» надо мной, что даже стены задрожали (там были стены, кажется…)!», - щедро делилась я впечатлениями и эпитетами.

Но растерявшиеся дядя с дедушкой почему-то среагировали неправильно. Прониклись как-то… по-особенному. Во-первых, они изменились в лице и зачем-то принялись переглядываться… А во-вторых, расстелили в коридоре спальники и две недели ночевали в «походных условиях», наотрез отказываясь расходиться по комнатам.

Из чего юный чародей сделала следующие выводы.

Что, во-первых, тревожить любимых мужчин всякими глупостями чревато последствиями… И лучше беречь их хрупкую душевную организацию. Раз уж они такие нежные. А во-вторых, впредь фильтровать информацию и не перебарщивать с эпичностью. И вообще в дальнейшем помалкивать! Обо всем, что не имеет отношения к защите невинных и поискам справедливости.