К нам приехал человек по имени Гудлейф, знакомый Карлсефни. Как и Карлсефни, он зарекомендовал себя успешным морским торговцем. Мы удивились, увидев его в начале зимы так далеко от дома, от Боргафьорда, но он сказал, что хочет обсудить с Карлсефни одно дело. Как только наши гости утолили голод и жажду, Гудлейф изложил свою историю.

Зал Глаума полон теней. В длинном очаге пылает огонь, а полудюжина масляных ламп разливают лужицы света вокруг держателей на стене. Люди рассаживаются на скамьи предвкушая услышать рассказ Гудлейфа. Начало истории хорошее, слушатели замерли, затаив дыхание. Карлсефни сидит на своём резном кресле, поддерживая подбородок ладонью, лицо скрыто в тени, так что нельзя понять, куда он смотрит. По левую руку сидит его сын Снорри, он уставился на Гудлейфа, будто слушает глазами. Он выглядит ошарашенным, будто человек, которому неожиданно рассказывают о его собственных мечтах, или историю, которую когда-то знал и позабыл. Рядом с ним Торбьёрн, тот разглядывает Гудлейфа, оценивая гостя взглядом. Он хмурится, и лишь тогда проявляется сходство с матерью — та же самая вертикальная складка меж бровей, которая однажды превратился в морщину. Справа от Карлсефни — Гудрид, она сидит, опираясь на локоть, прикрыв ладонью рот. Глаза не выдают её чувств, за исключением того, что она ни на миг не отводит взгляда от лица Гудлейфа.

Гудлейф сидит у очага на противоположной скамье. Он говорит, чувствуя свою власть над слушателями. Он способен нарисовать образы в мыслях людей. Он может мысленно унести их от родного очага и отправить в путешествие в незнакомую страну. Он принёс с собой образы с края света и дарит их слушателям. Эти люди никогда не попадут туда — путь закрыт. Места, куда он которых идёт речь, теперь можно лишь вообразить, но когда он всматривается в лица слушателей, то понимает, что ему удалось перенести их туда, и его слов вполне достаточно, чтобы превратить рассказ в реальность.

Прошлым летом Гудлейф отплыл из Норвегии и направился по торговым делам в Дублин, намереваясь вернуться оттуда домой в Исландию. Когда он уладил дела в Ирландии и отплыл домой, уже наступил конец осени. Он находился всего в одном дне плавания от Ирландии, когда сначала задул восточный ветер, потом северный, а к вечеру разразился настоящий шторм. У него не оставалось выбора, кроме как править в открытый океан. Днями напролёт из-за плохой видимости они не видели даже клочка суши. Наконец, ветер стал утихать, стояла пора равноденствия, поэтому сложно было определить, как далеко к югу их отнесло, но воздух был тёплым, и когда Карлсефни спросил его о льдах, Гудлейф сказал, что они их не видели. В конце концов, они заметили землю на западе. Она совсем не походила на Исландию или Гренландию, — вместо гор их взору предстали длинные пологие холмы. Когда мореходы подошли ближе, оказалось, что холмы покрыты зелёным лесом, несмотря на осень.

Они понятия не имели, где находятся, страдали от истощения и жажды, поэтому последовали вдоль побережья, пока не нашли укромную бухту с белым песком, где причалили и сошли на берег. Пока люди наполняли бурдюки водой из ручья, то услышали какой-то звук, а когда осмотрелись по сторонам, увидели чужаков с коричневой кожей, которые бежали к ним по берегу с обеих сторон. Наполняя бурдюки с водой, северяне побросали оружие, в любом случае, скреллингов оказалось слишком много, так что моряки Гудлейфа даже не пытались сопротивляться, будучи с голыми руками. Так что скреллинги довольно легко связали их и повели вглубь леса.

Шли они недолго. Тропа была хорошей, но узкой, сумрачный лес скоро закончился, а затем они, моргая от яркого солнца, вышли на поляну и оказались в самом необычном поселении, которое когда-нибудь видели. На поляне пылали несколько небольших костров, вокруг странные круглые палатки из сшитых вместе звериных шкур, наброшенных на каркас из деревянных жердей. Как только скреллинги привели пленников в поселение, их сразу окружила стайка ребятишек. Дети нисколько не боялись северян, лопотали на незнакомом языке и даже пытались дотронуться до незнакомцев. Ещё там были женщины, они отошли от костров, они молча стояли поодаль и смотрели, никто даже не пытался прикрикнуть на детей.

Гудлейфа и его людей привели в центр лагеря, ноги пленников связали одной верёвкой, а руки скрутили за спиной. Никто не пытался заговорить с ними, но было ясно, что среди скреллингов происходит что-то вроде спора. Гудлейф мог лишь предполагать, что предмет спора состоял в том, убить ли пленников, или сделать их рабами. Ему пришло в голову, что, в качестве рабов они представляют слишком большую опасность, и их, скорее всего, искалечат. И когда он задумался о способе, которым это может быть сделано, то понял, что лучше умереть, и даже попытаться покончить с собой. Но спор утих, и ничего не происходило. Казалось, все чего-то ждут. Припекало солнце, и пленников, сидящих на поляне, мучила жажда. Они переговаривались друг с другом, обсуждая попытки бегства, но за ними присматривали слишком много людей. Так что им ничего не оставалось, как просто сидеть на поляне, за ними пристально наблюдали часовые скреллингов.

В конце концов, в лагерь прибыла другая группа людей. Один из них казался кем-то вроде хёвдинга или вождя, потому что те дикари, кто пленили их, кланялись и говорили с ним уважительно. Гудлейф почти не обратил на него внимания, больше разглядывая человека рядом с вождём. Старик с седыми волосами, на голову выше любого скреллинга в лагере. Кожа потемнела от загара, но всё же он был бледнее остальных скреллингов. Как и все, он носил рубаху из оленьей кожи и штаны, за исключением потрёпанного шерстяного плаща, накинутого на плечо, так что вторая рука оставалась свободной, будто бы для меча, хотя оружия при нём не было. Гудлейф наблюдал, как совещаются скреллинги, не сводя глаз с необычного старика. Вновь прибывшие подошли поближе, и Гудлейф заметил, что ветхий плащ незнакомца держится на овальной бронзовой фибуле в виде змеи, пожирающей свой хвост. Вождь вместе со странным человеком стояли и разглядывали пленников. Гудлейф взглянул в глаза незнакомца и увидел, что они светло-голубые.

— Ну и ну. — Человек оглядел их с ног до головы и покачал головой. Гудлейф сообразил, что ничуть не удивился, когда незнакомец заговорил с ними на исландском. — Итак, откуда вы прибыли?

Гудлейф поднялся, и скреллинги даже не попытались остановить его.

— Кто ты?

— То же самое я хотел спросить тебя, друг мой.

— Я — Гудлейф, сын Гудлауг, из Исландии.

— Из какой области Исландии?

— Из Боргафьорда.

— А откуда именно из Боргафьорда?

— Из Рейкхолта. Ты знаешь, где это?

— О, да. Я знаю Рейкхолт. У тебя есть дядя, или, может быть двоюродный дедушка, которого зовут Торфинн?

— Ты знаешь мою семью?

— Думаю, нам нужно потолковать.

Незнакомец обернулся к вождю и быстро затараторил что-то на языке скреллингов. Гудлейф переводил взгляд с одного на другого, пытаясь уловить суть разговора. Он ничего не понял, но, в конце концов, исландец обратился к нему снова:

— Ты обещаешь, что если с вас снимут путы, то ты и твои люди будете вести себя смирно?

Конечно же, Гудлейф немедленно пообещал, так как события приняли более благоприятный оборот. Но незнакомец перебил его.

— Это не всё. Вам позволено переночевать здесь, уже почти стемнело. Но я хочу, чтобы вы покинули деревню на рассвете, и более того, ты должен поклясться, что никогда больше не попытаешься отыскать это поселение, и никому не расскажешь, где оно находится.

— Я не могу, даже если попытаюсь, — ответил Гудлейф, — потому что мы понятия не имеем, где оказались.

— Тем лучше для вас. Поклянись мне, что вы отправитесь на восток, пока не достигнете обитаемых земель, и никогда не попытаетесь снова оказаться здесь. Ты понимаешь, что никто не должен узнать об этом месте?

— Я понимаю. Но почему?

— Это не ваш мир. Будет худо, если вы не уберётесь. Если бы не я, они убили бы вас. А если ты, или кто-то ещё вернётся, меня здесь уже не будет, и тогда не рассчитывайте на милосердие.