Я смотрела сверху на группу людей, оставшихся на берегу. Они стояли с обнажёнными мечами, по-видимому, слишком обескураженные внезапной стычкой со скреллингами, чтобы броситься в погоню. На печке валялись меха и шерстяные плоски ткани, которые в спешке побросали скреллинги. Там лежало ещё кое-что, совсем не похоже на ворох шкур. Я подошла ближе и увидела лежащего темнокожего человека, залитого кровью, на шее ужасная рана от меча. Я сразу же поняла, что это значит. По нашей вине здесь, в Винланде, погиб человек. Я прижала к себе своё беззащитное дитя, и мне показалось, я отчётливо слышу отзвуки звона мечей, звуков, которые ещё ни разу не звучали в этой стране, и это значило, что перед нами захлопнулась дверь. Тогда я точно поняла, что нас выставят отсюда вон.

Глава девятнадцатая

Восемнадцатое сентября

Мы должны были уплыть сразу же, и будь моё слово решающим, так тому и бывать. Меня нисколько не заботило, что скреллинги могли посчитать нас трусами, а себя — победителями. Какое это вообще имело значение, когда мы даже не знали, что они о нас думают? если вдуматься, Агнар, я даже не знаю, что думает мой собственный ребёнок или муж. Если тебя начнут беспокоить мысли других людей, этому не будет конца. Но ты должен вернуть меня к делу, мой дорогой. О чем я должна тебе рассказать? Сегодня утром всё это кажется так далеко. Думаю, когда закончится зима, я отправлюсь домой. Ты слышал, как ночью завывал ветер? Ветер дует здесь так редко, и даже летом, когда веет бриз, всё равно душно. Я рада, что год подходит к концу. В первый раз в жизни я с нетерпением жду наступления зимы. Утром, когда я увидела первые бурые листья, которые ветер гнал по двору, и ощутила солёный запах западного моря, я почувствовала, что снова могу дышать как прежде. Прошлой ночью я спала лучше, и мне приснился сон, что я снова в Исландии.

Я устала, Агнар, и всё это было так давно. Иногда мне кажется, что это произошло вчера, в моих мыслях впечатления такие яркие, и я верю, что стоит мне открыть глаза, я снова окажусь там. Ты сам убедишься, что одно из преимуществ старости, — помнить события пятидесятилетней давности. Меня посещают детские воспоминания, и они так отчётливы, я уже говорила тебе об этом, нет?

О, да, мы говорили о Винланде. Тогда мой сын был ещё совсем дитя. Ты знаешь, он родился там. Да, конечно, я рассказывала тебе об этом. Он был здоровым ребёнком. Думаю, в Винланде ему было хорошо. Всё что нужно младенцу — это мать, и Снорри получил больше материнского внимания, чем другие дети. Понимаешь, больше некому было о нём заботиться. С Торбьёрном всё было по-другому. Мы зачали его в Норвегии, он родился в Глауме, и, хотя я любила и хорошо заботилась о нём, всё же я не могла проводить с ним всё время. У нас была рабыня по имени Инга, которая присматривала за ним. Мой младший любил её. Я наблюдала, как они, взявшись за руки, направляются в коровник, чтобы взглянуть, как доят коров. Торбьёрн в короткой рубашонке, из-под которой видны перепачканные голые ноги и ступни. Когда мальчики вырастают из детской одежды, мне кажется, их маленькие ноги очень привлекательны. Торбьёрн часто проводил время вместе с Ингой, при этом не плакал и ничуть не беспокоился, что меня нет рядом. Как только его отняли от груди, он стал спать вместе со старшим братом. В Глауме он находился в полной безопасности, всё хозяйство это лежало на моих плечах, но, тем не менее, я всегда чувствовала, что мне удалось подарить Снорри что-то особенное, а ему — мне, то, чем был обделён Торбьёрн.

Как только Снорри научился ползать, мне приходилось постоянно присматривать за ним. Он был бесстрашным ребёнком, всегда норовил уползти и посмотреть, чем заняты мужчины, и всё же, если он замечал, что меня нет рядом, то вдруг пугался и плакал до тех пор, пока его не возвращали мне. Отец относился к этому терпимо, покуда я не отняла Снорри от груди. Карлсефни понимал, насколько младенцу необходимо молоко, совсем не так, как маленькому мальчику, который боится оказаться вдали от матери. Летом мужчины часто купались в лагуне. Я сама очень любила купаться, но, конечно же, не могла этого делать, и поэтому Карлсефни стал брать Снорри с собой и окунал его в воду, чтобы научить плавать. Сначала Снорри воспринял это с восторгом, но однажды что-то испугался. Я узнала об этом, когда Карлсефни появился в лагере, и, не сказав ни слова, бросил мне на колени вопящего, задыхающегося от крика, мокрого, голого ребёнка и умчался в бешенстве. Я обернула Снорри и стала его укачивать, пока он не перестал дрожать и икать, затем успокоился и уснул. К тому времени как вернулся Карлсефни, я поняла, что нет причины устраивать из-за этого ссору, а просто сказала ему, что единственный способ воспитать сына бесстрашным — не пугать его. Он ничего не ответил, мне показалось, он слишком раздражён, чтобы понять меня.

Вскоре после этого разразилась одна из тех ужасных гроз, какие обычно бывают в Винланде. Несколько человек укрылись в нашей хижине, которая уже успела промокнуть, ливень стучал по крыше, струйки стекали на земляной пол, превратившийся в грязевое месиво. Мальчик стоял в дверном проёме, держась рукой за косяк, глядя на дождевые потоки широко раскрытыми глазами. Несмотря на дождь, всё равно было жарко. В то лето я просто надевала на Снорри рубашку, не вспоминая о пелёнках. Он стоял на пороге, выглядывая наружу, когда раскидистая молния ударила в лес, и почти в тот же миг раздался оглушительный раскат грома, такой громкий, будто наступил конец света. Думаю, все в доме втянули голову в плечи, но Снорри со смехом обернулся, чтобы побежать ко мне, наполовину ослеплённый блеском молнии. Я позвала его и протянула руки, но муж опередил меня. Он крепко взял Снорри за руку и сказал мне с упрёком: "Он не испугался, разве его может напугать какая-то гроза?" Когда Карлсефни произнёс это, несколько мужчин тайком осенили себя знаками Тора, а Снорри замер и уставился на своего отца. Затем мальчик выпустил отцовскую руку и вернулся к дверному проёму, даже не глянув на меня. "Чтобы воспитать его бесстрашным", мягко обратился мне Карлсефни, "не нужно пугать его". В ответ я не сказала ни слова, Агнар, потому что стала мудрее.

Не зная до того других детей, я воспринимала Снорри, каков он есть. Он не произнёс ни слова, пока ему не исполнилось два года, но он очень хорошо понимал нас, лучше, чем другие дети. Возможно, он не знал, кем он должен быть, будучи единственным ребёнком в том мире. Он слушал нас, и в некотором роде развивался не по годам, и мне кажется, ему просто не приходило в голову, что он может говорить сам. Но когда он заговорил, а это случилось в последнюю зимовку в домах Лейфа, то очень скоро мог произносить целые предложения. Его первым словом было "лодка", а затем "камень". "Мама" и "папа" последовали позже. Теперь, оглядываясь назад, я понимаю, как мешала его развитию, из-за того, что он постоянно находился рядом со мной. Я не замечала этого, просто мы так жили, но когда я вспоминаю то время, то понимаю, что вряд ли уходила даже за милю от нашего лагеря в Винланде. Всё что я делала, казалось, происходило в замедленном движении. Он часами играл на берегу камушками, раковинами и кусками дерева, но стоило мне на миг отвести взгляд, он запросто мог побежать к морю. Поэтому я стояла рядом и не сводила с него глаз. Интересно, о чём я думала теми часами. Уже и не вспомню. Когда мы наконец-то вышли в море, то привязывали Снорри. Больше всего он любил стоять рядом с кормчим возле рулевого весла и помогал править кораблём, особенно когда там находился его отец. В плохую погоду очень трудно было заставить его спокойно сидеть в трюме, а ещё он никогда не знал морской болезни.

Ах да, скреллинги. Мы должны были уплыть, Агнар, после того как убили одного из них. Я не видела, как это произошло. Карлсефни сказал, что несколько скреллингов бродили возле заготовленной древесины. Когда Снорри увидел, что они прикасаются к инструментам, лежащим там, он бросился к ним. Но прежде чем он успел добежать, один из скреллингов взял топор и стал пробовать остроту лезвия. Торбранд попытался выхватить топор, но скреллинг отдёрнул руку. Кто-то из наших замахнулся на него мечом, и дикарь отбил удар топором. Когда дикарь снова поднял оружие, другой северянин выхватил топор сзади, а когда скреллинг развернулся, сразил его одним ударом. Скреллинги увидели, как остальные наши, вынимая мечи из ножен, бросились туда. После чего дикари побежали к лодкам, как раз это я и увидела, привлечённая шумом.