Мы знали, что ещё увидим их. Мы не только убили одного из них, но они также оставили все свои меха и товары, которые привезли для торговли. И я, и Снорри считали, что мы должны немедленно покинуть это место, но Карлсефни не согласился. Мы уже заготовили брёвна нужной длины, чтобы погрузить на наш корабль, но он категорически отказался оставить здесь хоть щепку из срубленных нами деревьев, что потребуются нам для постройки корабля. Я сказала, что мы можем заготовить лес где-нибудь ещё, но не могла не согласиться с тем, что заготовленная древесина уже частично высохла. Он убедил всех, что нам нужно закончить работу, иначе, задержка грозит тем, что нам придётся остаться в Винланде ещё на год. А этого уже никто не хотел. Я думаю, к тому времени все мы заскучали по родным домам.
Большинство мужчины, которые поддержали Карлсефни, считали, что вполне готовы к битве со скреллингами. В конце концов, это были свободные люди, обученные сражаться, и у них не было возможности проявить себя в бою с тех пор, как они покинули Исландию. Они старались избегать междоусобиц, потому что даже самые горячие головы понимали, что нужно как-то уживаться друг с другом и оставаться единой командой, если они хотят вернуться в дома Лейфа. Северяне не страшатся смерти в бою, ты это прекрасно знаешь, Агнар, думаю, они больше боялись остаться здесь, живыми или мёртвыми, и навечно скитаться в этой забытой богом стране. Если же они погибнут в битве, то, конечно же, им не грозит одиночество, потому что они проделают последний путь вместе с товарищами, а их души не будут блуждать неприкаянными, а перенесутся туда, где будут до самого конца света. Полагаю, даже в Винланде смерть в бою — избавление от вечного одиночества. Но я женщина, и думала о своём сыне, так что подобная судьба совсем не для меня, поэтому я уговаривала Карлсефни уплыть отсюда как можно скорее.
Вместо этого мы возвели вокруг лагеря частокол и наблюдали за округой днём и ночью. Кроме этого, мы лихорадочно продолжали заготовку древесины. Прошло три спокойные недели, и ничего не происходило. Наша работа уже подходила к концу, и я уже начала надеяться, что нам удастся покинуть это место до возвращения скреллингов.
Они напали на рассвете. Должно быть, враги прокрались по берегу в утренних сумерках, потому что они появились одновременно из леса и со стороны берега, окружив нас. Наши часовые наблюдали за морем, а не за лесом, так что скреллингам удалось застать нас врасплох. Но нас спас бык. С тех пор, как мы высадились на сушу, нам так и не удалось поймать его. Иногда его замечали рядом с лагерем, когда он пощипывал траву вместе с коровами, но как только кто-нибудь пытался поймать его, он вскидывал рога и бросался в атаку. Если его начинали преследовать, он пугался и скрывался в лесу. Мы оставили его в покое, у нас и так хватало дел, чтобы ещё заниматься его поимкой, к тому же коровы всю зиму паслись сами. В конце концов, его буйный нрав и выручил нас. В тот утро он пасся в дюнах вместе с остальными животными, и вышло так, что скреллинги столкнулись с ним между лагерем и морем. Мы услышали его рёв, и тут же увидели скреллингов, они находились не более чем в ста ярдах от нас, и тогда же мы увидели, как бык бросился на них.
Я не знаю, за какое чудище они его приняли, но их ряды смешались, и дикари бросились наутёк. Думаю, бык достал одного из них. Мы видели, как он поддел одного дикаря на рога, а затем затоптал его, после чего побежал к лесу и скрылся в чаще.
Вскоре мы услышали звуки трещоток, что ранее предвещали появление скреллингов, и заметили другой отряд, они бежали к нам с другой стороны. Это всё, что я успела разглядеть, потому что по нашему частоколу забарабанил град камней, я схватила ребёнка и укрылась в хижине. Внутри было ещё хуже, я слышала, но не видела ничего, кроме спин лучников, которые, находясь под защитой частокола, стреляли в приближающихся скреллингов. Снаружи стоял ужасный шум: крики и завывания, вопли раненых, стук и топот, а иногда и удары по частоколу, от которых сотрясались брёвна, и дрожала вся ограда. Я не могла сдвинуться с места. Снорри не плакал, а прижался ко мне, словно моллюск. Он не прятал лицо, как обычно делают испуганные дети. Вместо этого он держал голову прямо, глаза широко открыты, казалось, он вслушивается всем телом.
Что-то ударило в частокол, раздался треск раскалывающегося дерева и дикий ритмичный вопль. Я вскочила и вытащила нож. Не знаю, смогла бы я причинить вред ребёнку, обвившему мою шею, но встала на пороге с зажатым в руке ножом. Я не испытывала страха, всё вокруг казалось каким-то ненастоящим. Внутри меня — странное ледяное спокойствие, я была способна на всё.
А тем временем, звона оружия я так и не услышала, эта мысль показалась мне забавной. Не было звона металла о металл, лишь стук, удары и крики. Я помню чей-то пронзительный и протяжный вопль за стеной, этот звук звучал у меня в голове, и я очень хотела, чтобы он умолк. Наконец, вопль прекратился, а потом я увидела скреллинга, пригвождённого к частоколу, из его живота торчал меч, который он не мог вытащить. К тому времени, как бой закончился, тот скреллинг уже умер.
Казалось, всё это продолжалась довольно долго, но, когда наступила тишина, только встало солнце. Шум прекратился, и я услышала исландскую речь, тем временем уже открыли ворота.
Скреллинги убежали, но между частоколом и морем лежало пять мёртвых окровавленных тел. Одним из убитых оказался не скреллинг, — человек в шерстяной одежде лежал неподвижно. Карлсефни перевернул тело. Одежда пропиталась кровью, но побледневшее лицо не пострадало. Карлсефни волоком потащил его, голова убитого неестественно болталась на сломанной шее. Я сразу увидела, что это Торбранд — сын Снорри. Очень медленно подошёл его отец и встал, глядя сверху вниз на тело сына. Карлсефни неподвижно сидел на корточках рядом. Все молчали. Затем Снорри наклонился и поднял сына на руки, будто не взрослого мужчину, а ребёнка, и зашагал прочь, бережно неся тело на руках. Все наблюдали как Снорри, с тяжким грузом на руках, пинком открыл дверь своей хижины. Никто не бросился ему на помощь. Мы видели, как за ним закрылась дверь, и тогда Карлсефни медленно поднялся. Песок под его ногами пропитался кровью Торбранда.
После битвы над полем боя медленно парят норны. Они берут души погибших и уносят их в Вальхаллу, туда, где все мужчины, погибшие в бою, пируют в ожидании Рагнарёка, последней битвы, знаменующей конец мира. В битве мужчина не столкнётся со смертью в одиночку; ему не стоит бояться забвения в умах людей.
Но эта стычка показала, что миру уже пришёл конец. Врагами оказались не привычные воины, а странные создания, наполовину люди, над которыми, возможно, не властна судьба, и которым нет места в залах Вальхаллы. Их призраки, души, если они у них есть, отправятся в какое-то иное место. Их тела лежат, сваленные в кучу, на берегу их собственного мира. Похоже, у них вообще нет душ.
Призрак парит над лагерем Карлсефни на Хопе. Он наблюдает, как люди переносят древесину и бочки с вином на берег лагуны, как корабль готовят к выходу в море, загружая припасы, необходимые для дальнего путешествия — воду и вяленое мясо. Он смотрит, как из хижины выносят одеяла, горшки и оружие, и складывают на берегу. Он видит, как люди ведут к кораблю несколько коров. Во время высшей точки прилива корабль подводят поближе и загружают его всем тем, что лежит на берегу.
Дух возвращается в одну из хижин, дверь которой закрыта, пока идут сборы. Он видит внизу тело молодого человека, накрытое плащом. Рядом с телом лежит меч юноши, очищенный от крови, по другую сторону, у левой руки — щит. Он наблюдает, как рядом с телом сына, час за часом, молча сидит отец. На его лице горе, которое не должен видеть никто из смертных. Стены хижины довольно тонкие, отец молодого человека сидит неподвижно и не издаёт ни звука. Лишь призрак видит убитого горем отца, который не смог уберечь сына.
Призрак отворачивается и видит мужчин, которые копают могилу на опушке леса. Он смотрит, как человек выбирает подходящий камень и вырезает на нём крест. Двое мужчин переносят камень через дюны и кладут рядом со свежевырытой могилой. Он наблюдает, как Карлсефни подходит к двери хижины и зовёт своего друга по имени. Наконец, дверь хижины отворяется, и он видит, как тело, завёрнутое в бурый плащ, несут к могиле. Весь лагерь собрался вокруг могилы, где возле ног отца лежит тело сына. Призрак наблюдает, как тело юноши опускают в могилу, в землю, в которой прежде не лежал ни один его соплеменник. Землю забрасывают землёй, сверху ставят камень с крестом.