Тени на стене вздрагивают. Лилит не обращает внимания, но последующий всхлип заставляется ее приблизиться к решетке. Она убирает белую прядь с черного глаза, замечая, что он лучше видит в темноте. И все же густая тьма в камерах остается непроглядной. Лилит всматривается в каждую. Пусто. Сглатывает, собираясь вернуться в угол, но слуха снова касается тонкий всхлип. Его след отчетливо ведет противоположенную камеру.

— Кто здесь? — собственный осипший голос кажется Лилит чужим. Сейчас она думает, как много времени провела в молчании.

Ее взгляд замечает росчерк белого во тьме.

Движение крыла?

— Кто здесь? — сухо произносит Лилит, морщась от боли в горле.

Но в ответ только тишина.

Маленькая шейда обиженно сжимает губы в тонкую линию, и уголки рта опускаются вниз.

— Почему молчишь?.. — вскрикивает Лилит, брызгая слюной и ударяя кулачком по стальным прутьям. Ее глаза увлажняются; а обида разливается внутри густой горечью. Почему ей не отвечают? Что плохого она сделала?

Лилит быстро отползает обратно в угол и вжимается в стены, чьи объятия холодного камня заменяют теперь материнские руки. Она плачет так долго, что не замечает, как проваливается в сон. Где круговерть кровавых перьев, и утешающий шепот матери. Все будет хорошо. Нет. Все оказалось очень плохо. В одно мгновение мир стал слишком чудовищно огромным, ведь в нем больше нет мамы, нет папы. Нет той опоры, благодаря которой Лилит держалась за свое место. И реальность бросила ее сюда, как тряпичную куклу.

Снова перед глазами миска с куском хлеба и сыра. А вокруг никого нет. Кто-то приносит еду, когда она спит. Маленькая шейда вгрызается в корку хлеба, как голодный звереныш, запивает водой. Лилит по-прежнему не желает спать на деревянной кровати; позаимствовала с нее лишь плед и все также забывается сном в углу, в котором две стены внушают иллюзию безопасности.

Она вспоминает фигуры в длинных мантиях, чьи лица скрываются за масками, они так легко говорили о смерти, о чужих судьбах. Их вина в том, что случилось с Лилит. С ее мамой и папой. Маленькая шейда не сомневается в этом.

— Почему ты мне не отвечаешь! — выкрикивает Лилит, приближаясь к решетке. Она прокашливается и продолжает уже более уверенным голосом. — Ты же меня слышишь!

Сейчас во мраке смежной камеры не видно ничего. Какое-то время Лилит прислушивается, стараясь уловить хотя бы малейший шум, но слышно только треск пламени в факелах. Она обрушивает сжатые кулачки на решетку:

— Ответь! Я знаю, что ты там! Почему не хочешь показаться?

Лилит снова бьет по решетке, а затем возвращается в угол, сдерживая плач. Игнорирование со стороны того, кто прячется во тьме и так явно избегает любого контакта, болезненно отдается где-то глубоко внутри Лилит. Крошечным утешением являлся хотя бы взгляд. Живой, сочувствующий, понимающий. Может, причина в том, что она шейдим? И один ее глаз черный? Может поэтому ответом на все слова является молчание. Как беззвучный плевок.

— Молчишь?! — гневно вскрикивает Лилит тонким голоском. — Не хочешь говорить потому, что я шейдим? Да? Противно?

— Нет, малышка-шейдим. — холодный, но красивый голос возникает из мрака так неожиданно, что Лилит осекается и вздрагивает. — Ему не противно. Он не может говорить. Он боится. Он сломлен.

Высокая чернокрылая фигура проплывает по каменному полу и останавливается напротив камеры Лилит. В тусклом свете огня кажется, что тени на фарфоровом лике почти живые.

— И у него нет языка, — равнодушно продолжает одна из Теней. — Я лишила его возможности говорить.

Она поднимает руку, облаченную в черную кожаную перчатку, и совершает движение указательным и средним пальцами, имитируя ножницы. В этот момент воображение Лилит взрывается красным криком, где плоть под лезвием трещит также, как ткань. Где боль пережевывает нервы разбитыми зубами.

— Меня зовут Трисса. Я третья из Теней архонта. А как зовут тебя?

Лилит молчит какое-то время, решая, стоит ли отвечать на вопрос; но не выдерживая пристального взгляда из-под фарфорового лика, произносит:

— Лилит.

— Хм… — маленькой шейде, кажется, что губы под маской улыбаются. — Очень сильное имя. Впрочем, и твои поступки говорят о том же. Ты давно здесь?

Лилит лишь коротко пожимает плечами.

— Вот как. Моя сестра часто забывается или же нарочно не навещает своих подопечных. Но ничего. Думаю, она скоро решит с тобой поговорить. — Несмотря на чарующий голос, в последних словах слышится угроза. — А я сегодня пришла навестить своего манкурта.

В ответ на произнесенные слова в камере за спиной третей из Теней раздается жалобный писк.

— Ах, Лилит! — Трисса сладко потягивается и прислоняется к решетке. — Ты такая красивая, жалко будет, если Эксия тебя испортит. Но я постараюсь поговорить с ней, быть может, она даже одобрит твое знакомство с Каином. Так зовут того, к кому ты обращалась. Точнее, так его назвала я. Знаешь легенду о том, как один хегальдин по имени Каин, принял все страдания, ниспосланные всем живым существам?

Лилит, все еще вжимаясь в угол, отрицательно качает головой.

— Принял, использовав себя как щит, как преграду. И сил его хватило терпеть мучения ровно от рассвета до заката. Но говорят, что в этот отрезок времени все остальные прожили так, как проживают его в Питрилоке. Красивая история. Ну ладно. Я, наверное, заговорила тебя. Мне пора. Еще увидимся, малышка-шейдим.

Трисса на прощание проводит рукой вдоль стального прута, а затем отворачивается подходит к камере Каина. Слышен щелчок открывшегося замка. Скрип петель. Лилит подползает ближе. Фигура третьей из Теней исчезает во мраке, слышится глухой звук, прерываемый сдержанным всхлипом, и спустя мгновение из тьмы выходит высокий хегальдин с большими грязными крыльями; он падает и кубарем катится пока не врезается в решетку, возле Лилит. Она вскрикивает от неожиданности, отпрыгивая назад. А за занавесью длинных волнистых волос на нее смотрят бледно-голубые, почти белые, глаза.

— Забыла сказать, — вежливо говорит Трисса. — Иногда я люблю импровизировать.

Лилит пятится и сразу же падает. Лихорадочными движениями ног заталкивает себя обратно в свой угол, когда ее взгляда касается разорванные губы Каина, заплатка на лице из сероватой кожи, что груба пришита толстыми нитями. Вместо ногтей на его пальцах лишь корка засохшей крови. Он стыдливо опускает голову; и Лилит видит отсутствие мочек на ушах.

— Хвостик не прижился, — с нарочитой грустью говорит Трисса, указывая на пожухлый отросток неизвестного животного, пришитый к пояснице Каина кусками стальной проволоки. Видно, как из маленьких ран сочится грязно-желтая жидкость. — Люблю его за такую выносливость. — Третья из Теней хватает Каина за крыло и швыряет в сторону так легко, будто его тело не тяжелее подушки. Тот сильно ударяется о стену, но не теряет сознания.

Лилит отворачивается, когда видит, что Каин совершенно голый.

Трисса задумчиво хмыкает, наблюдая за реакцией Лилит:

— Надо будет тебя приодеть. Нечего смущать малышку.

Каин молчит, и тут же получает тяжелый топчущий удар по голове, которая вбивается в каменный пол. Лилит закрывает глаза.

— Я вырезала тебе язык, но не лишала слуха! — повышает голос Трисса, в котором все очарование его звучания теряется в угрожающей интонации.

Она снова бьет его ногой, но в этот раз по ребрам. Слышен глухой выдох, с которым выбиваемый воздух покидает легкие.

— Ну же!

Каин лишь неразборчиво что-то бормочет.

— Умничка, — удовлетворенно произносит Трисса. — А теперь пошли. Я должна избавить тебя от этого смердящего отростка.

Третья из Теней на мгновение останавливается, повернув голову к камере Лилит, и говорит:

— А может я тебя даже помою и наряжу. В компании с девушкой нельзя быть таким грязным.

Трисса уходит, а Каин послушно следует за ней на четвереньках. Совсем как анси.

Снова тишина. И за черными прутьями решетки снова лишь тусклый отсвет пламени; но перед взглядом Лилит все еще пестрят гноящиеся раны, грубые швы. Омертвевший хвост. Частично ощипанные крылья. Лоскут кожи, пришитый к лицу.