Морозов глянул на секундомер и удовлетворенно хмыкнул. К дозконтролю я был готов.

В изолированном отсеке, куда я прошел через систему гермодверей с прибором «ДП», было трое: старший лейтенант Белов, Полынин и Валерка Абызов. Я обрадовался: буду дежурить с другом. Впервые он заступал по своей второй специальности — электромеханика. Включив прибор, я приступил к работе.

Ближе всех к двери стоял долговязый ефрейтор и, судя по нему, нисколько не был подавлен происшествием с регулятором.

— Принимай пополнение, — бодро затараторил он, когда я поднес к его голове изогнутый в виде миниатюрной хоккейной клюшки трубчатый датчик. — Нашей окопной братии прибыло.

Видя, что я замешкался и разглядываю его через очки противогаза, ефрейтор грубовато спросил:

— Чего уставился? Мы — ракетчики. У нас свои окопы.

Сравнение это я уже слышал от замполита части подполковника Лукичева. Наши подземные казематы он сравнивал с окопами, проводя параллель с Великой Отечественной… Но если бы его повторил не Полынин, а кто-нибудь другой…

Стрелка прибора «ДП» устойчиво стояла на нуле, и вскоре прибывшие на усиление были в зале.

Прапорщик Морозов доложил замполиту обстановку и стал распределять нас по постам. На ефрейторе он задержал взгляд.

— Повезло вам, Полынин. Если бы не учения… Яцун хотел написать на вас рапорт.

— Да я не подведу, — заверил Полынин. — У меня за учения… всегда одни пятерки.

Старший лейтенант Белов что-то рассматривал в журнале дежурства.

— Долг свой воинский надо понимать сердцем, Полынин, — сказал он.

— Так я всем сердцем.

Белов как бы не слышал его слов и вдруг вне связи с предыдущим разговором спросил:

— Какой самый любимый кинофильм наших космонавтов?

— «Белое солнце пустыни», — сразу, без запинки ответил Абызов, придвигаясь поближе к замполиту.

Я охотно закивал головой, так как тоже любил этот фильм.

— Верно. — Белов с легким укором взглянул на Полынина. — Красноармейца Сухова помните? Так вот он, уже демобилизованный из армии, продолжал выполнять воинский долг. А вы, Полынин… Вам еще целых два месяца нести дежурство, а сможете ли вы?

— Товарищ старший лейтенант, не сомневайтесь! Расслабился что-то. Виноват.

Белов покачал головой.

— В человеке, особенно молодом, многое не уравновешено, все в движении: добро и зло, честность и подлость, храбрость и трусость… Чуть-чуть дал слабину, смалодушничал — и берет верх плохое. Держать себя надо на одной линии и никуда не сворачивать. Раньше-то вы, Полынин, хорошо служили.

— Так я… — Полынин, казалось, готов был провалиться сквозь пол.

— Вижу, что поняли. — Старший лейтенант встал с табурета, потянулся и указал на стальную дверь. — Теперь пойду туда, к офицерам. По расписанию там мое место.

Белов ушел, и я наконец мог переброситься парой слов с Валеркой, хотелось как-то подбодрить его — он же первый раз на дежурстве.

— Ничего, разберемся, — заявил он. — Как говорил мой дедушка, трудно первые девяносто лет, а потом…

Говоря это, Валерий не мог оторвать глаз от шкафа автоматики со множеством приборов, индикаторов…

— Не дрейфь, Валера. — Я хлопнул его по плечу и повел по узкому проходу между агрегатами. — Пойдем, покажу твое рабочее место.

…Учение шло третьи сутки. Периодически включался динамик. С командного пункта доводилась «военно-политическая обстановка», шли запросы о наличии топлива, воды, сжатого воздуха. Замполит интересовался самочувствием.

Третьи сутки «молотил» дизель-генератор. От шума двигателя я, кажется, окончательно оглох, и информация об обстановке до меня доходила слабо. Мучила жара. От непрерывно работающего дизеля воздух под низкими сводами подземелья раскалился как у вагранной печи, а по условиям учения — «Атомная опасность» — приточно-вытяжную вентиляцию включать запрещено.

— Товарищ прапорщик, — подошел я к Морозову. — Разрешите на минуту наверх. Один глоток воздуха!

— Вы что! — рассердился Морозов. — «Атомная опасность»! Чтоб я больше не слышал такого. Терпите и займитесь-ка продуктами «НЗ». Готовьте ужин. Об исполнении доложить.

На ватных ногах я отошел от прапорщика.

— Вадим, ты чего? — проговорил Абызов мне в самое ухо. — Скис?

— Стою как студень, — буркнул я.

— Ну, раз шутишь… — Абызов мимолетно улыбнулся. — Значит, порядок в наших войсках. Держи жвачку.

— Чего?!

— Жевательную резинку.

— Смеешься? Такая жарища.

— Поэтому и даю. Она с мятой. Не так хочется пить, и во рту прохлада. Лови.

Он бросил мне две пластинки, а одну, освободив от обертки, сунул в рот. Я последовал его примеру.

— Валерка, ты — гений! — ощутив во рту прохладу, воскликнул я. — Твой опыт заслуживает распространения на все Ракетные войска.

— На все? Ты что? У меня всего три пластины, а сидеть неизвестно сколько. Кстати, сейчас что, утро или вечер? Путаться как-то стало время.

— Зарубки делай, как Робинзон.

— Не валяй дурака!

— Вечер сейчас, поскольку я иду готовить на всю смену ужин. Уразумел?

Вернувшись со склада с банками свиной тушенки, пакетами с сухарями и сахаром, я увидел сидящего за столиком худощавого офицера с погонами капитана.

— Кажется, все в сборе? — увидев меня, спросил капитан.

— Так точно! — доложил Морозов.

— Отлично! — Капитан стремительно встал и махнул в мою сторону рукой. — Поставьте банки на стол. Пусть они подождут. Всем подойти ко мне.

Когда мы обступили капитана, он нам «подбросил» тактическую вводную:

— Представьте себе, что прапорщик Морозов, устраняя наружное повреждение антенно-фидерного устройства, получил большую дозу радиации и отправлен в госпиталь. Товарищ прапорщик, отойдите в сторону и можете ужинать, а вам… — Он поочередно оглядел нас, задержав дольше всех взгляд на Абызове. Когда он остановил глаза на мне, сердце мое екнуло. Вот оно, испытание. Главное — не волноваться, сосредоточиться… Но где там! Не волноваться я, кажется, не умел. Тут же вспотели ладони. — Вам вводная: при работающем основном дизель-генераторе самопроизвольно запустился резервный. Попытки остановить его вручную не дают результатов. Через минуту-полторы дизель запускается вновь. Ситуация неприятна хотя бы тем, что идет двойной расход дизельного топлива. Засекаю время. Действуйте!

Капитан взглянул на часы и что-то отметил в блокноте.

— Товарищ капитан, а схемой пользоваться можно? — выпалил Полынин и облизнул губы.

Я понял, что он тоже волновался. Сохранял спокойствие только Абызов. Чего ему волноваться, подумал я, он человек временный. Весь спрос с нас.

— Можете пользоваться схемами, описаниями, в общем, всем, что здесь найдете. Условие одно: ничего не разбирать, ничего не переключать. Мне нужно ваше решение.

— Ковалев, быстро схему! — скомандовал Полынин.

Через минуту мы расстелили схему прямо на полу и опустились вокруг на коленях. Полынин уверенно ткнул пальцем в какой-то узел.

— Вышло из строя реле Р-3. Заменить реле — и порядок!

Я склонился над схемой, стараясь припомнить работу автоматики.

— Постой. При чем здесь Р-3?

— Как это при чем? Идет автоматический запуск. Все ясно.

Игнорируя возражения, ефрейтор придвинул всю схему к себе, однако Абызов потянул ее на себя.

— Но реле-то работает! — запротестовал я. — Когда мы даем ручной «Стоп», оно через минуту вновь срабатывает. Тут что-то другое.

Полынин почесал затылок. Изогнув дугой спину, он склонился над схемой.

— Ну, КВН, — сказал он. — Ты-то что думаешь?

Ничего путного не приходило в голову. Столько мечтал о возможности проявить себя, и ни одной конструктивной мысли. Вместе с Полыниным я старательно водил по схеме пальцем. В наших головах одна за другой возникали версии, но мы тут же отвергали их. А время шло. Я почти физически ощущал постукивание часов на руке, хотя из-за шума мотора слышать их не мог. Про Абызова мы забыли и были немало удивлены, когда Валерий вдруг громко заявил: