Коровин который раз за сегодняшний день осмотрел нас, взглянул на свои электронные часы и повел в Зону.

Скорее по привычке, чем по необходимости, мы звонко шлепаем подошвами сандалий по бетонным плитам дороги.

Перед воротами Зоны нас неизменно встречает плакат: «Ракетчик! Ты отвечаешь за безопасность своей Родины — Союза Советских Социалистических Республик!»

Два месяца назад, увидев плакат впервые, я почувствовал растерянность — по плечу ли мне такое?

Видно, я не мог скрыть своего волнения, и прапорщик Морозов, техник, с которым мне предстояло дежурить, позвонив куда-то, заставил меня тут же, еще до приема поста в машинном зале, автономно запустить большой дизель.

— Вот видите, — сказал он, когда я выполнил его приказание. — Со своими обязанностями вы справляетесь, дежурить можете, так что принимайте пост.

Прапорщик улыбнулся. Оказалось, что он знал меня лучше, чем я сам.

…Какой же раз я прохожу мимо этого плаката? Шестой или седьмой? Точно не помню, но каждый раз волнуюсь и испытываю какую-то неловкость. А что я сделал такого в жизни, чтобы меня, как говорит замполит Белов, сразу поставили на передний край обороны страны?

Конечно, сказано, на мой взгляд, слишком громко — я всего номер расчета в зале энергетики, вхожу в расчет обеспечения. Основную роль у нас играют офицеры, но я с ними в одном строю, в одной смене. На кителе майора Коровина темно-вишневая с серым просветом орденская ленточка. Красная звезда — боевой орден. Говорят, он получил его за освоение новой ракетной техники, когда служил на полигоне. Да и у капитана Поликарпова почетная награда — знак ЦК ВЛКСМ «За воинскую доблесть». А солдаты и сержанты смены? У всех у них по нескольку знаков солдатской доблести. Наденут мундиры перед увольнением в городской отпуск — залюбуешься, а у меня пока ничего. Неловко как-то чувствую я себя рядом с ними.

Бетонная дорожка окончилась. Перед нами лестница, ведущая вниз, в патерну. Ступени сбегают круто и обрываются перед стальной, выкрашенной зеленой краской дверью.

Пока командир по переговорному устройству называет пароль, пока щелкает электронный замок запирающего устройства и с шипением проникающего внутрь воздуха открывается многотонная защитная дверь, разглядываю лепной золоченый герб над входом.

Странно, но на позиции как-то по-иному начинаешь осмысливать, казалось бы, давно известные тебе вещи, понятия. Вот герб страны, моей мирной Родины… Сколько раз мы все видели его. Кто-то испытывал при этом гордость за страну, а кто-то, может быть, скользил по нему равнодушным взглядом.

Но теперь, глядя на герб, я ощущаю в груди тревожный холодок, ибо знаю, что иду охранять государственные интересы. Видно, от этой ответственности и ощущаю в душе непокой.

Цепочкой, друг за другом идем подземным переходом. Плафоны излучают мягкий матовый свет, блестит под ногами линолеум.

Наши шаги звучат гулко, других звуков нет. Веет чем-то фантастическим от этих подземелий. Иногда сбоку встречаются двери, такие же массивные, стальные. За одной из них исчезли офицеры. Дальше путь держим вдвоем с прапорщиком Морозовым. Шагает он неторопливо и чуть вразвалку, как бывалый моряк, хотя на флоте никогда не был. Срочную служил в наших же войсках. До армии закончил электромеханический техникум. Теперь он в кадрах. Говорят, что Морозов — заядлый рыбак. Среди солдат про него ходят даже легенды. Однажды он вытащил пудового сома под мостом речушки, что течет возле самого военного городка. Там воды-то едва достает до пояса, а Морозов вытянул речного великана. Мастер! Он и специалист один из лучших, и на его повседневном кителе золотистыми крылышками поблескивает знак мастера ракетной специальности. Эх, мне бы к концу службы дотянуть до первого класса!.. И я невольно скосил глаза на свою грудь.

Мои мечты прервал Морозов:

— Ну, Ковалев, чего стоите? Я, что ли, за вас дверь буду отдраивать?

Лабиринт проходов кончился, и мы стоим перед последней дверью. Я хватаюсь за маховик запора, кручу его влево что есть силы и тяну дверь на себя.

Морозов первым прошел в машинный зал, по-хозяйски огляделся и только после этого протянул руку своему сменщику — низкорослому, с мрачноватым лицом прапорщику. Ко мне подлетел долговязый ефрейтор Полынин и тисками сдавил кисть руки.

— Привет, коллега! Мы уж тут вас заждались. Чего так долго? Инструктировали до слез? Ваш Коровин может.

— Как обычно, — дипломатично ответил я, искоса поглядывая на Морозова, но прапорщик, держа в одной руке телефонную трубку и докладывая о готовности к приему поста, второй уже листал журнал дежурства и не слышал наш разговор. Вскоре он скрылся в соседнем зале.

— Ты знаешь, мне сегодня надо поскорей вырваться, — Полынин перешел на доверительный тон. — Тренировка у нас прямо на позиции, в техзоне. Мячишко погонять хотим. Первенство гарнизона по волейболу на носу, а тренироваться, сам понимаешь, некогда. Вот и используем каждую свободную минуту. Техник — мужик понимающий, он меня отпустит, так что давай без волокиты. Как говорится, с ускорением. Ну, идет? — и он хлопнул меня по плечу.

Напорист бывший студент Полынин. В армию он попал после первого курса института. В казарме ефрейтор иногда полистывал толстые вузовские учебники. Да и сейчас, достав с полки для инструмента учебник, он сунул его в противогазную сумку. Среди солдат Полынин слыл мозговитым, поэтому на нас, молодняк, поглядывал свысока. Однако сегодня он назвал меня коллегой, что очень польстило моему самолюбию. Надо бы отпустить его пораньше, только прием дежурства… Все агрегаты надо осмотреть, проверить уровень масла, топлива, пломбировку, чистоту узлов, сделать пробный запуск… Даже если аппаратура трижды проверена и перепроверена до меня, я должен проверить все заново. Таков закон боевого дежурства и моя обязанность, вернее, одна из моих обязанностей на дежурстве. И хотя очень хочется уступить Полынину — хороший он парень, — надо начинать проверку. Я вздохнул и, подойдя к стенду с документацией, взял картонную папку с «Картой приема дежурства».

— Зачем тебе карта? Первый раз, что ли, идешь дежурить? — Он пытался вырвать у меня из рук папку, но я не дал. — Ну, как хочешь. Только давай по-быстрому. Поскакали к большому дизелю.

Я покрутил головой.

— Нет. С малого начнем. Так по правилам.

— Ух, какие мы сегодня правильные! — с обидой и иронией произнес Полынин. — Сути времени не понимаешь.

Суть времени… Может, я ее как раз и понимаю, и вышло все-таки по-моему. Сунув под мышку папку, я, не глядя на Полынина, пошел к малому агрегату.

…Осмотр большого дизель-генератора подходил к концу, когда обнаружился дефект — на регуляторе частоты не было пломбы. Сначала я не поверил глазам. Точно помнил, что на прошлом дежурстве она была. Может быть, внесены изменения. Сверился с картой — должна быть пломба. Показываю Полынину на регулятор:

— Пломба где?

Полынин, кажется, удивлен не меньше меня. Секунду он молчит, что-то соображает, потом уверенно заявляет:

— Значит, ее не должно быть.

— Как не должно быть? Вот на карте…

— Что ты мне все карту тычешь? — взрывается Полынин. — Регламентщики были, старший лейтенант с солдатом, проверяли все. Нет пломбы — значит, не нужна.

— Думай, что говоришь. Это же регулятор частоты! Ты у регламентщиков технику по карте проверял?

— Заладил: карта, карта… Я ее наизусть помню. Ничего с твоим регулятором не случилось. Этот агрегат все равно резервный. Основной есть!

— Резервный, — согласился я, — но резерв-то горячий, в постоянной готовности. Он мгновенно должен запуститься, в случае чего, и частоту дать нужную. Никто нам не гарантирует, что в любой момент не прозвучит сирена!

— Что ты мне прописные истины доказываешь? Мы не на политзанятиях. — Полынин оглянулся на дверь смежного зала и понизил голос: — Я тебе так скажу: войны в ближайшей перспективе не предвидится. Телик смотришь? Так что через два месячишка… — Он азартно хлопнул в ладоши и потер их. — Дембель! Домой! В институт вернусь… Со студенточками любовь закручу. Кто устоит перед гвардейцем?