Какой-то черствый ком подкатил к горлу. Секунду-другую я не мог вздохнуть. Что он говорит? Нам доверили святая святых — дежурство на ракетном комплексе, а он… На душе стало гадко от слов Полынина.

— Вот ты как… Войны не будет… Дембель себе устроил… Уже и разоружаться начал!

Я подскочил к полке с противогазами и выхватил из сумки Полынина книгу. К моему удивлению, это оказался не учебник, а роман А. Мердок «Дитя слова». Это еще больше распалило меня, и я швырнул книгу на пол.

— Вот ты как дежуришь! Книжечки почитываешь. Не удосужился пломбы проверить! Не принимаю дежурства!

— Тихо ты, тихо!.. — прошипел Полынин, оглядываясь на дверь соседнего зала.

Только теперь я разглядел его глаза. Были они круглыми, как у выдернутого из пруда карпа, и в них остекленел испуг.

— Что тут за шум?

В дверях возникли сразу два прапорщика. Не укрылась от их внимания и книга, которую Полынин поспешно засовывал в противогазную сумку.

— Дайте сюда! — Чернявый прапорщик — фамилия его была Яцун — взял книгу, послюнявил палец и пролистал две-три странички. — Так-так… Наряд вне очереди вы себе после дежурства уже схлопотали.

Полынин ссутулился, стал вроде бы меньше ростом, но отыскал меня глазами и подмигнул — не подводи, мол. Но смолчать я не мог.

— Дежурство, товарищ прапорщик, не принимаю, — твердо заявил я и указал пальцем на регулятор частоты. — Пломбы нет.

— Так-так, — процедил сквозь зубы Яцун, и лицо его потемнело. — Вы же, Полынин, докладывали, что все проверили. Вам же было поручено.

Ефрейтор молчал, словно набрал в рот воды.

— Что-то в последнее время у вас, Полынин, старания я не вижу. Решили, что войны не будет? Так, что ли? Дежурите спустя рукава. — Прапорщик Яцун разглядывал ефрейтора, будто видел его впервые. — Да вас не на дежурство, а к поросятам на хоздвор отправить надо.

— Да что вы из-за пустяка! — Полынин по-бабьи всплеснул руками. — Два года без сучка без задоринки…

— Прекратите. Встаньте как положено! Это по-вашему пустяки? — Яцун постучал пальцем по книге, а потом указал на регулятор: — На дежурстве нет пустяков. Запомните, Полынин: с таким отношением к делу я с вами на дежурство больше не пойду!

Прозвучала фраза так, как в войну «с вами в разведку не пойду!». Полынин сник, съежился, обидчиво выпятил нижнюю губу. Но мне было его не жалко.

…Окончен прием дежурства. По вине Полынина смена затянулась. Пока приехали регламентщики, пока проверили и опломбировали регулятор частоты, прошло не менее двух часов.

Все это время Полынин был в зале и не находил себе места. Трижды он подходил к прапорщику Яцуну, пытался что-то объяснить, но тот только сводил к переносице густые брови и каждый раз давал новые задания: то прочистить отстойник фекального слива, то перемыть и без того чистые полы в зале… Когда же я хотел проявить солдатскую солидарность и помочь Полынину с мытьем полов, послышался резкий окрик:

— Отставить!

Я понял, что, выражаясь языком наших командиров, идет воспитательный процесс, и отошел в сторону.

Наконец регламентщики уехали. В динамике над доской документации щелкнуло, и полились чеканные слова приказа:

— Для обеспечения безопасности нашей Родины — Союза Советских Социалистических Республик — дежурной смене к боевому дежурству приступить!

— Есть приступить к боевому дежурству!

Голос мой звонко прогремел под арочными сводами. Прапорщик Морозов взглянул удивленно — всего-то нас двое, зачем кричать? Но настрой у меня сегодня особый, нравится дежурить. Настоящее это дело! Осознавать себя ответственным за работу агрегатов на посту, знать, что ты нужен и чем лучше, совершеннее владеешь своим делом, тем больше необходим коллективу.

Втайне мечтал я о каком-нибудь испытании. Ну, например, выскочил бы в энергосистеме «бобик» — это мы так называем неисправность, — а я бы быстро нашел повреждение и устранил его. Зачем же мы тренируемся в классах-тренажерах? Или кто-нибудь ошибся бы, а я, возможно, с риском для жизни исправил ошибку. Но увы! Не было за все время моего дежурства никаких «бобиков», и никто не хотел ошибаться. А не попросить ли самому у прапорщика задание, да посложней? В ответ на мою просьбу Морозов приказал не выдумывать, а заниматься ТО-1, то есть ежедневным техническим обслуживанием. Радости на моем лице он не увидел и не без иронии спросил:

— Что, надоело? А что мне говорить? Шестой год занимаюсь ТО. Шестой!.. Техника, браток, не любит легкомысленного отношения. Что положено, то и надо делать: где масленки прошприцевать, где сопротивление замерить… Это и есть наше сложное дело — тысячи раз проверять одни и те же механизмы, смазывать одни и те же узлы. Энергосистема должна быть безотказной. Других вариантов нет. Теперь понятно?

— Так точно!

Морозов удовлетворенно кивнул и неторопливо добавил:

— Раз понятно, то берите тестор, инструмент, резиновые перчатки, боты… Начнем с Вводного щитка.

Я вздохнул — нет, не предвидится сегодня ничего героического! — и пошел выполнять приказание.

Едва мы с прапорщиком Морозовым успели разложить инструмент и приборы, вскрыть крышку Вводного щитка, как у нас за спиной тягуче и тревожно завыла сирена. Тут же включилась громкоговорящая связь:

— Всем боевым постам занять готовность… Занять готовность…

Тревога!.. Даже если это учение или общий сбор, это прежде всего тревога на душе, тревога в мыслях. Невольно задаешь себе вопрос: может быть, уже началось?

Пальцы работают автоматически. Минута-другая — и я захлопываю крышку Вводного щитка.

— Аппаратура в исходном!

Морозов по телефону уточнил обстановку — начались учения. От сердца отлегло: учения — не война, но расхолаживаться нельзя и даже дух перевести некогда. Едва успел разложить по полкам инструмент, как в динамике новая команда:

— Атомная опасность! Атомная опасность!! Перевести сооружения в режим полной Изоляции!

— Есть перевести сооружения в режим полной изоляции! — поднеся микрофон ко рту, доложил Морозов.

Он подошел к шкафу автоматики и защелкал тумблерами. В словах и движениях прапорщика неторопливость, уверенность в себе. Видимо, годы службы на подземном бастионе выработали у него эту сдержанность. Я же пританцовывал на месте, сгорая от нетерпения. Забыл, что ли, Морозов дать мне команду? Но вот прапорщик вспомнил наконец обо мне:

— Задраить клапан избыточного давления!

— Есть!

Бегу в дальний отсек. Вот он — клапан! Поворот рукоятки вправо… Все — клапан закрыт. Теперь мы надежно изолированы от внешнего мира. Что там наверху — дождь ли, сушь, — у нас всегда свежий, из регенерационной установки воздух. Как на подводной лодке в автономном плавании. Теперь и атомная опасность не страшна.

Час пролетел в опробовании работоспособности агрегатов. Снова ожила громкоговорящая… Дежурный командир сообщил: к нам прибыло усиление. По условиям учения им пришлось преодолевать участок местности, «зараженной радиоактивными веществами». Все это, конечно, чистая условность, но учение есть учение, и действовать надо, как в реальных условиях. Для меня это означает, что пустить своих ребят в сооружение я просто так не могу. Они должны пройти сложную систему дезактивации оружия, одежды, санитарную обработку тела. Все это делается в «предбаннике» — герметичных, разобщенных друг от друга отсеках. Только в последнем отсеке я встречу их. Там я должен провести дозиметрический контроль. Это одна из моих солдатских обязанностей.

— Приготовиться к проведению дозконтроля! — командует прапорщик, и я замечаю в его руке секундомер.

Чего много в Ракетных войсках, так это временных нормативов. Введены они буквально на все. Надеть защитный костюм — норматив, натянуть противогаз — норматив, настроить прибор дозиметрического контроля «ДП» — тоже норматив. Если не хочешь краснеть на разборе тактических учений, то делай все быстро и правильно. Когда я облачился в защитный прорезиненный костюм, то отличался от водолаза только тем, что на голове не было круглого медного шлема. Его заменяла противогазная маска. На боку висел железный зеленый ящичек — прибор «ДП».