— Подожди! — отмахнулся от него Говинд, раскрыл сумку, взял в руки один из пакетиков, которыми она была наполнена, и понюхал его. — И это мука?! — он помахал находкой перед пылающими лицами коммерсантов. — Да? — угрожающе спросил он, словно таможенный следователь. — Негодяи! Это же опиум! Вон из моей машины! — с негодованием скомандовал Мастер Чхоту и вытолкнул прохвоста, который сидел за ним. — Уноси ноги! А где второй? — удивился он, увидев, что машина пуста. — Убежал, ворюга! — Говинд облегченно вздохнул и снова взялся за руль. — Моя «Басанти» не возит контрабандистов со всякой мерзостью, которые еще и оскорбляют ее! — Он нажал на акселератор и мотор сходу завелся. — Извини, дорогая, я напрасно сердился на тебя, но мне такое и в голову не приходило! — Он заулыбался и, набрав скорость, помчался по шумной, еще не очень забитой транспортом улице. Заехав в полицию, он сдал оставленную сумку с наркотиками.

Настроение у Говинда было отличное, и он мчался на своей «Басанти» как гималайская ласточка, лавируя среди скутеров, рикш и велосипедистов. Обогнув величественный парк Института имени Хавкина на улице Парель, он улыбнулся, вспомнив пакеты со шприцем и сывороткой от укуса кобры… По мощеной брусчатке тарахтели тонги и икки — старинные мусульманские экипажи. В тени зонтичной акации стояла корова, флегматично пережевывая фруктовую кожуру. Ее рога и бока были раскрашены яркой краской.

Говинд вспомнил тонгу, на которой десять лет тому назад его брат Хари уехал сдавать экзамены, и на его лице, словно тень, мелькнула грусть. Широкий грузовик, загородив дорогу, выпускал клубы едкого дыма. Наконец ему удалось обойти эту дымящую керосинку, и он, дав газу на зеленый светофор, помчался дальше… Когда его «форд» вырулил на Марин-драйв, в лицо ударил свежий морской ветерок, наполняя легкие. Говинд, сбавив скорость, двигался на «бреющем полете», в надежде найти клиента. У самого парапета шел продавец бананов, толкая перед собой двухколесную тележку, груженую спелыми золотистыми гроздьями бананов.

— Купите бананы! — хриплым тенором вопил безнадежно лысый продавец. Несколько скудных боковых прядей, зачесанных вверх, с трудом прикрывали его макушку.

«Явно не индуистский ортодокс», — подумал Говинд и, высунувшись из открытого окна машины, крикнул:

— Эй, Джаган!

— Кто это позвал меня? — завертел головой подслеповатый продавец бананов, поправляя круглые очки. — А-а! Это ты, Мастер Чхоту! — наконец сообразил он, увидев приближающуюся к нему машину.

— Здравствуй, друг Джаган, хинду-муслим бхай, бхай! — с улыбкой произнес таксист, что означает: индусы и мусульмане — братья.

— О! Хранит тебя Аллах, Мастер Чхоту! Ты великий человек! Акбар-человек! — заулыбался Джаган, имя которого, по всей вероятности, должно было бы звучать как Джиганг, от названия реки Ганг, воплощения богини Ганга. Но последняя буква его имени почему-то потерялась, как и надежды бедняги на счастье.

— Почему ты такой печальный? — озабоченно спросил Говинд.

— Чему мне радоваться? У меня вся жизнь — одни заботы, — с грустью ответил тот.

— Да… ничто так не старит человека, как заботы, — философски заметил Говинд и вышел из машины.

Они с Джаганом уселись на гранитный парапет, спиной к морю, наслаждаясь погодой, солнцем и морским воздухом. Поливальная машина только что обдала гранитные плиты тротуара, и от них исходила свежесть. Пахло жасмином и сладкими цветами белой акации. В высоком небе парили ширококрылые грифы. Веселые толпы горожан, среди которых особенно выделялись красивые и яркие наряды женщин, проходили мимо. Щелкали фотоаппараты весело переговаривающихся туристов.

— Одни заботы, говоришь?.. — задумчиво повторил таксист.

— Одни заботы, Мастер Чхоту, одни заботы: то болезни, то долги жить не дают… А у меня семья! — многозначительно подняв вверх кривой указательный палец, подчеркнул Джаган. Он снял очки и, вытерев платком глаза, старательно водрузил их на прежнее место. Продавец был вислоухим, а потому дужки очков были загнуты так круто, что почти полностью охватывали его необычные уши.

Говинд подавил невольную улыбку. Испытывая сострадание вообще ко всем бедным труженикам, он почему-то питал особую симпатию к этому, до некоторой степени чудаковатому и убогому Джагану с его примитивной хитростью и доверчивостью.

— А пособия нет? — спросил он торговца.

— Разве от властей дождешься чего-нибудь! — заскрипел тот. — Одна болтовня! Ничем помочь не хотят!

— Да… Но ведь ты у них не один…

— От этого ведь мне не легче! У меня такие маленькие комнаты, руки даже не раскинешь, можно упереться сразу в обе стены! — при этом Джаган смешно расставил руки, как бы ища стены своей лачуги среди благоухающей природы, бесконечно синего неба и моря. — А у меня жена очень полная! — он искренне посмотрел в глаза собеседнику сквозь стекла очков и качнул свою тачку. Они вместе с Говиндом дружно расхохотались.

— Да, Джаган, в чувстве юмора тебе, действительно, не откажешь! — все еще посмеиваясь, дружески заметил таксист.

— Смейтесь, смейтесь надо мной! Все надо мной смеются… А почему так происходит? — изобразив на лице недоумение, чудак тронул грязным пальцем очки, словно профессор на кафедре, и добавил: — Не могу понять!

Двое полицейских, четко шагая, продефилировали мимо них, покачивая дубинками.

— Продавец бананов! Убери свою тележку! — повелительно бросил один из них и, заметив, что продавец не торопится исполнить приказание, громко прикрикнул: — Убирай с дороги! Быстро!

— Ты лучше не связывайся с полицией, — посоветовал ему Мастер Чхоту.

— Угу, — согласно кивнул тот.

— Ну, иди…

Джаган медленно покатил свою тележку, а Говинд смотрел ему вслед. Жилистые загорелые икры продавца бананов сверкали на солнце. Его светло-коричневая набедренная повязка, скорее напоминавшая не дхоти, а женскую юбку, трепетала от порывов свежего морского ветра.

— Бананы! — донесся до Говинда призывный возглас. Он сел в машину и потянулся. Не прошло и пяти минут, как две молодые девушки в ярких сари сели к нему в салон, и он с ветерком помчал их на север, вверх по набережной.

Высадив прелестных пассажирок, Мастер Чхоту круто развернул свою «Басанти» и, решив сократить путь к бульвару Японси, поехал по пустынным переулкам. Дорога шла под уклон, и он сбавил скорость. Впереди, по проезжей части, шла девушка в длинном платье лимонного цвета. На ее красивые обнаженные плечи ниспадали мягкие золотистые волосы. Говинд посигналил, но девушка, как ни в чем не бывало, спокойно продолжала свой путь. Дорога была узкой и объехать ее было почти невозможно. Таксист был озадачен. Едва не прикоснувшись радиатором к обворожительной фигуре, он вновь посигналил, нажал на тормоз и, выглянув из окошка, возмущенно крикнул:

— Эй! Идите по обочине! Чего вы заняли проезжую часть?!

Девушка, не реагируя, продолжала шествовать, как и прежде.

«Наверное, глухая», — подумал Говинд.

— Если я вас задену, вы покатитесь, как футбольный мяч! — сказал он, но не получив никакого ответа и вконец раздосадованный этой задержкой, попытался пристыдить нарушительницу правил: — Не оборачиваетесь? Стыдно? Лицо свое прячете? — Машина медленно катила вслед за девушкой. Потеряв терпение, он остановил ее и пошел за незнакомкой.

— Госпожа! Вы что, не слышите сигналов? Уши ватой заткнули? — бросал он ей в спину фразы, далекие от учтивости. Поравнявшись со странной девушкой, таксист бросил взгляд, полный негодования, но сразу сник, увидев округлившийся профиль ее живота.

— Господи! Беременная! — невольно вырвалось у него. Забежав вперед, Говинд загородил ей дорогу. — Мадам, я наговорил вам лишнего. Вы на меня не обижайтесь, прошу вас! — мягко проговорил он, улыбаясь. — Садитесь в машину. Куда вас отвезти?

Ничего не ответив, девушка села рядом с водителем, продолжая хранить молчание. Ее благородное лицо было невозмутимо.

Говинд посмотрел на свою пассажирку. Она тоже повернулась к нему, и взгляды их встретились. Он вздрогнул, еще не сознавая, что отныне принадлежит ей…