— Ну, а вот если бы ты решил писать, тебе есть о чем рассказать? У тебя своя тема есть?

Я промолчал. Пожал плечами. Есть, нет — долгий разговор. Я высадил его, поставил машину во дворе и поднялся к себе на этаж как нельзя кстати: у наших соседей Солодовых перегорела люстра. Там, Сева, ученик девятого класса, находчивый и симпатичный оболтус, вместо того чтоб делать уроки, лежа на диване, читал детектив, потому включил верхний свет. Но что-то произошло, вдруг трахнуло в выключателе, полетели синие искры, и все лампы погасли. Родители отлично понимали, чем занимается Сева, когда зажигает верхний свет, а потому надо было все починить до их возвращения. Я разобрал выключатель, ввинтил новую лампочку и, чувствуя на себе благодарный взгляд, отряхнул руки.

— Раз, два — и готово, — сказал я. Но по самой человеческой природе, требующей из всего делать выводы, продолжал: — Вот ты электрическую лампочку покупаешь, и у тебя никакого сомнения не возникает, что ее цоколь в патрон не войдет или заклинит там по резьбе, хотя патрон, допустим, в Ереване делали, а лампочку в Москве, в Ташкенте или даже в другой стране. Как эту — в Финляндии.

Сева улыбнулся, приготовился слушать: выражение моего лица предвещало что-то любопытное. Откуда он мог знать, что я с Игорем продолжал разговор. Вдруг у меня какие-то новые доводы появились, а потому я начал издали с появления калибров и эталонных образцов, инструкцию вспомнил генерал-фельдцейхмейстера Брюса, когда строжайше велено было «на оружейных Тульских и Олонецких заводах делать драгунские, дробацкие, солдатские фузеи и пистолеты калиберов против медных образцов, чтобы те медные образцы в стволы входили до самого хвостового шурупа». Красиво писали! Тяжело несколько, ну, да легкость приказам противопоказана.

Я рассказывал Севе, что калибры возникли, чтоб сравнивать изделия с тем, которое бесспорно признавалось во всех отношениях качественным. Жизнь начинала требовать строгого единообразия, ибо малейшее отклонение приводило к трагическим последствиям. Случалось, при выстреле снаряды разрывали орудийные стволы, гибли свои люди. Гибли только потому, что снаряды выпускали разные заводы, и на тех заводах величину дюйма определяли с отличием в две десятых миллиметра. Всего-то! Подумаешь, две десятых, величина — глазом не ухватишь! Если бы он свой детектив не читал, я бы отряхнул руки, ушел. Но он читал, лодырь, конечно, вместо того чтоб уроки делать, читал про шпионов, намеревавшихся выкрасть государственные секреты, и там за ними погоня снаряжалась, но в самом интересном месте свет погас.

Мне надо было что-то важное проверить. Я заслужил. А потому начал рассказывать, как собрались вместе ученые со всего света, и был создан платиново-иридиевый стержень длиной ровно один метр, метр-прототип, хранящийся ныне в международной палате мер и весов в Севре близ Парижа. Метры-эталоны хранятся в разных странах, наш — в Ленинграде, во Всесоюзном институте метрологии имени Менделеева. И покоится он в особой бронированной комнате с двойными дверями, рассказывал я, и пол в этой комнате не связан со стенами, что предохраняет эталон от вибраций и сотрясений. Там нет окон, туда не проникает солнечный луч, иначе нарушится температурный режим. Эталонный метр лежит в деревянном футляре, завернутый в бархат. Но это еще не все! Футляр заключен в латунный цилиндр, который заперт в несгораемом шкафу не на один, а на три разных замка, ключи от которых хранятся у трех сотрудников института.

— Прямо как в сказке про Кащееву смерть, — удивился Сева. — Она там в сундуке, а сундук — на дубу, а дуб — на острове…

Если б он не читал своего детектива в яркой обложке, мне бы идея эта в голову бы не пришла. Но он читал! Или это Игорь так меня своими рассуждениями разбередил, что я подумал вдруг, сидя на соседской тахте, — вот с чего все началось! — какую ж захватывающую драму можно предложить читателю про то, как некие злодеи собираются похитить или, того хуже, заменить настоящий эталонный метр поддельным. Сколько всего вокруг этого сюжета можно накрутить! Не только выстрелы, засады, погони… Я подумал, что происходит со страной, теряющей точность в работе, как становится она к прецизионному станку с трясущимися с похмелья руками, взглядывает на шкалу микрометра равнодушным взглядом… Теперь я знал, о чем надо говорить, и утром в кабинете у Игоря — мы с утра план работ на день составляли — легонько, как тот патрон в соседскую люстру, ввернул, — он сразу понял, что я начатый в машине разговор продолжаю, насторожился:

— Командир, — сказал я, — моя бы воля, свободное время да способности в виде чувства слова, я б про Алексея Сурина написал бы.

— Кто таков?

— Слесарь тульский. В Англию в командировку ездил.

— С оружейного? Пиши, — снисходительно разрешил Игорь. — Валяй.

— Было уже. Это о нем Лесков свалял. Сказ называется о тульском косом Левше и о стальной блохе. Все точно.

Я не просто так Сурина вспомнил! В тот год, весной нам с Павлом пришлось некоторое время ездить на «Щербаковскую», работать на «Калибре». Там в цехе измерительных автоматов завершали для нас сборку автоматической линии, предназначенной для окончательной проверки колец карданного вала, и нам приходилось выходить вместе с бригадой в ночную смену: днем приборы не обеспечивали заданной точности, чувствуя вибрацию от станков, работающих на соседних механических участках. И еще бригадир сборщиков просил нас не слишком перекусывать в перерыв. «Каждый человек отдает тепло, — он нам объяснял. — Ваших калорий хватит, чтоб всю картину нам смазать. У нас точное изделие, оно, видишь, реагирует на малейшие перепады температуры». — «Микроны ловите?» — с пониманием усмехнулся Игорь. «Какой микрон! Пройденный этап. Микрон для нас — трамвайная остановка. Лекальщики наши шутят». И с горечью рассказал, как с хорошим парнем толковым пришлось ему недавно расстаться: профессиональная непригодность — повышенная влажность рук. А какой это лекальщик, если у него руки влажные! Точности не будет. Игорь весь этот разговор, несомненно, помнил, и я тихонечко подкинул ему:

— Надо микроны ловить, а не только верстами мерить дали неоглядные.

— Ты понимаешь, а я, я не понимаю! — крикнул он, и, до чего бы мы докричались в то утро, неизвестно, если б не позвонила наша строгая Юля и не произнесла начальственным своим голосом:

— Вас к Самому, Игорь Степанович.

— Филистимляне на тебя, Самсон! — приветствовал нас заместитель директора по науке, выпроваживая посетителя, с которым только что, видимо, закончил беседу, зорко вглядываясь в наши возбужденные лица и, я думаю, догадываясь, о чем мы спорили.

— Я смотрю ваши «Четыре колеса», будто других дел у меня нет, и чувствую, что вы, Игоречек, должны сформулировать мне основную вашу идею при построении очередного номера. Какую тему вы предлагаете? — спросил Сам, с любопытством глядя поверх золотых очков.

— Автомобильный двигатель и защита окружающей среды, — сказал Игорь, — там интересные решения и конфликты есть…

— Конфликты, — насмешливо хмыкнул Арнольд Суренович. — Конфликты! Я по утрам читаю газеты, там все с ума посходили, всех интересуют только конфликты — автомобили, телевизоры, кофемолки, патефоны, то есть проигрыватели, как будто другой темы нет. Вы, я полагаю, не будете доказывать, что техника портит человека, мещанином он от нее становится, себялюбцем, в отличие от сельского первозданного жителя, который не страдал избытком техники, а потому любил соседей и природу? Верно ведь, а? Будете ведь…

— Тут особый случай. Кузяев нас в деревню зовет, назад к земле.

— Я Махно не читал, а что касается кардинала Ришелье, то, по его мнению, все особые случаи имеют личную окраску. Без окраски они просто случаи. Поймите, друзья мои, у меня уже сил нет читать конфликты. Помню, лет пятнадцать назад объявились физики и лирики. Спорили с пеной у рта, доспорились, что ветка сирени нужна в космосе. Экая смелость мышления! Замах какой! А вот мне сирень эта не нужна ни на земле, ни в космосе, у меня от нее аллергия. Обидно. Ну, да ладно… Значит, вы хотите дать серию серьезных статей о новом дизельном двигателе? Я вас правильно понял? И тоже небось включитесь в отчаянный спор, доказывая, что моторы ваши портят не только воздух, но и души. Я знаю, вам всем потребно широко мыслить. Не надо, у нас технический, не популярный журнал. Не надо.