- Ты чего? - удивилась я.

- С-страшно, - призналась Зинка. - А ты разве не боишься?

Мне почему-то вовсе не было страшно, и я беспокоилась больше за то, как бы там без нас не открыли магазин. Когда я сказала об этом Зинке, она тоже заволновалась.

- Надо сбегать посмотреть, - сказала она.

- Давай ты, - предложила я, - а то мне пальто одевать не хочется.

Зинка положила рядом со мной на стул волчью маску и, сунув в карман рубль, побежала.

Через несколько минут она влетела в зал и, едва переводя дух, сказала:

- Понимаешь… собаки, увязались за мной, еле ноги унесла…

Представив себе, как она мчалась по улице в своем вывернутом наизнанку кожухе, в котором должна была изображать волка, а за ней неслась целая стая собак, я не выдержала и громко расхохоталась.

На нас зашикали.

- А магазин закрыт, - наклоняясь ко мне, прошептала Зинка.

Мы сидели в зале довольно долго, и нас никто не вызывал на сцену.

- Может, там уже открыли, - сказала Зинка, которой, как и мне, это мысль не давала покоя.

- Пойду посмотрю, - решила я и, быстро надев пальто, не застегиваясь, выскользнула из клуба.

Собаки не обратили на меня никакого внимания, зато люди начали оглядываться. Заметив, что на меня смотрят, я пошире распахнула пальто и шла, гордо поглядывая на прохожих.

Книжный магазин был по-прежнему закрыт, но мой необычный костюм придал мне смелости, и я решила непременно выяснить, откроют его сегодня или нет. Повертевшись возле двери, я постучала.

- Скажите, пожалуйства, когда будет открыто? - спросила я, когда ко мне вышел вчерашний дяденька.

- Завтра, - сказал он.

- А… сегодня не откроете? - допытывалась я.

- Нет.

Я тоскливо посмотрела на захлопнувшуюся за ним дверь и медленно пошла назад. Возле церкви, где стояла бабка с грушами, задержалась и, разжав ладошку, нерешительно взглянула на пригревшийся в руке серый бумажный комок. Осторожно развернула его и начала разглаживать мокрыми пальцами, стараясь придать бедному рублю более солидный вид. И вдруг одна его половинка как-то незаметно отползла в сторону и, соскользнув с моей ладони, плавно опустилась на тротуар. Я ахнула, бросилась ее поднимать. Потом и так и этак прикладывала разорванные половинки одну к другой, но ничего у меня не получалось. Вместо рубля на ладони лежали два жалких клочка.

- Ну-ка, покажи, - услыхала я вдруг.

Подняв глаза, я увидела бабку, торговавшую грушами. Она внимательно рассматривала обе половинки.

- Ишь, как его… разделали… - сказала она неодобрительно.

- Вот… только сейчас… порвался, а то был совсем целый, - сказала я чуть не плача.

- Ну ладно, куда тебе сыпать-то? - спросила бабка, пряча обе половинки в карман.

Я уставилась на нее, еще не веря неожиданному счастью. И вдруг сообразила, что она не шутит, сдернула с головы свою красную шапочку и подставила бабке.

В клуб я влетела вся сияющая и довольная, что все так хорошо кончилось. Но Зинка, к моему великому огорчению, и не думала радоваться. Взглянув на мерзлые дички с торчащими в разные стороны хвостиками, она поджала губы и молча отвернулась.

- Так ведь сегодня не откроют! - доказывала я ей. - Я узнавала…

- Ну и что? - уставилась на меня Зинка.

Уже чувствуя, что сделала глупость, я смущенно сказала:

- И потом, ведь он совсем порвался… пополам. Нам бы за него все равно ничего не дали…

- Бабке небось дадут, - сказала Зинка.

Я еще хотела что-то сказать, но в это время подбежала Катя и сказала, что мама велела нам идти на сцену. Я сунула шапку с грушами под пальто и, прижимая ее локтем, двинулась за Зинкой.

В маленькой комнатке за сценой мама подозвала какого-то паренька с гармошкой.

- Может, ты им подыграешь, Саша? Им выступать скоро…

Саша солидно кивнул и, усевшись на стул, растянул меха гармони. При первых звуках знакомой песни мое сердце радостно дрогнуло. Я запела, и вдруг… умолкла на полуслове, растерянно поглядывая вокруг. Вместо звонкой песни изо рта у меня вырывались какие-то булькающие звуки, как будто горло было заткнуто дырявой пробкой. Откашлявшись, я попробовала еще раз, но… результат был тот же.

- Ой! - испуганно схватилась я за живот, чувствуя, как вместе с шапкой из-под полы пальто поползли груши.

И в ту же секунду они с деревянным стуком рассыпались по комнате.

Маша с Катей удивленно вытаращили глаза, Зинка нахмурилась, а я стояла, опустив голову, и сосредоточенно рассматривала торчащие вверх носы собственных валенок.

- Так. Все ясно. Можете идти домой, - с убийственным спокойствием сказала мама.

Подавленные и несчастные, мы вышли на улицу. Все было кончено. Зинка в своем вывернутом наизнанку кожухе хмуро молчала. Позади шествовали верные Маша с Катей. У Кати в руках была ненужная уже волчья маска. Маша несла мою корзиночку, которую дед Сашка сплел для Красной Шапочки.

- Вот, я собрала, - протягивая мне корзиночку, сказала Маша.

Скосив глаза, я увидела в корзиночке груши.

- Можешь взять себе, - сказала я.

Корзиночка мне была теперь не нужна, а груши я просто ненавидела, как будто они одни были виноваты во всем случившемся. И вообще мне казалось, что я самая несчастная девчонка на всем свете.

И вдруг прямо перед собой я увидела Устеньку. Она стояла на тротуаре в своем белом пушистом платке и, глядя на нас, улыбалась.

- Устенька! - бросилась я к ней, и горячие слезы посыпались ей на руки.

- Ты чего это? - заглядывая мне в глаза, удивленно спросила Устенька.

Не в силах произнести ни слова, я плакала все громче и громче. Когда, наконец, Зинка рассказала, что случилось, Устенька, закусив губу, несколько минут молчала.

- А нельзя ли вместо песни - танец? - сказала она вдруг. - Ведь танцевать и без голоса можно.

- Я… «веревочку» не умею, - всхлипывала я.

- Ну, это пустяки, - сказала Устенька. - Давайте попробуем…

Мы зашли за чей-то сарай и принялись за дело. Слезы мои высохли, и я старалась так, что только снежные вихри разлетались во все стороны.

- Раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре, - хлопая в ладоши, считала Устенька.

Зинка в своем полушубке запарилась так, что у нее на лбу выступил пот. Маша с Катей сосредоточенно и строго следили за нашей работой. Прибежала чья-то огромная тощая собака и, вытянув морду, несколько минут в недоумении смотрела на нас. Потом возле нас остановилась старушка, постояла, повздыхала и ушла.

Мы, не обращая ни на кого внимания, все плясали и плясали. И вдруг я почувствовала, что злополучная «веревочка», которую я дома никак не могла научиться делать, получилась. Ноги мои не мешали одна другой и, несмотря на усталость, летали легко и складно.

Потом мы во весь дух мчались в Дом культуры. Впереди бежала Устенька, поминутно оглядываясь и подбадривая нас взглядом. Мы с Зинкой старались не отставать, а позади семенили Маша с Катей. Катя прижимала к себе оскаленную волчью морду, а у Маши в руках была корзиночка с грушами, которые она, боясь рассыпать, придерживала рукой. Вслед нам оборачивались удивленные прохожие, а растревоженные собаки провожали нас громким лаем.

В клубе мы с Зинкой стояли у порога и напряженно смотрели, как Устенька, отозвав маму в сторону, что-то горячо ей говорила. Наконец мама обернулась и кивнула нам. Мы едва успели раздеться и немного отдышаться, как на сцене объявили, что исполняется танец «Красная шапочка и злой Волк». Уже знакомый нам Саша улыбаясь растянул меха гармони, и мы вылетели на сцену. Я неслась, не чуя под собой ног от страха, а Зинка-волк топала возле меня вприсядку. Потом она, склонив голову набок, наступала на меня, а я, делая «веревочку», испуганно пятилась назад и защищалась рукой от ее страшной оскаленной пасти. В зале послышались возгласы одобрения. Мельком глянув туда, я успела заметить в первом ряду Машу и Катю с широко раскрытыми восхищенными глазами и улыбающуюся маму. Мне вдруг стало так легко и радостно, что я, наперекор злому волку, вырвалась вперед и закружилась, размахивая корзиночкой с грушами, которую мне впопыхах сунула Катя. За сценой взволнованная Устенька, сложив ладони рупором, шептала: