— Значит, где-то тут, — Нойко судорожно огляделся, закусил губу и, сильно потерев кулаками глаза, осмотрелся еще раз.

— Где-то тут что? — непонимающе глянула Аньель, комкая паутину в руке.

— Ева где-то тут, — прошептал он и, вдруг упав на колени прямо в грязь, принялся зачерпывать ледяную воду и разбрызгивать вокруг куста в поисках других нитей паутины.

— С чего ты взял, что паутину плела женщина, а не мужчина? Да и Ева твоя ведь улетела, ты сам сказал, — козочка перетаптывалась с копытца на копытце, стараясь не смотреть на Нойко, от одной только мысли, как мерзнут его руки, становилось холодно самой. — Да и скрытные они, просто так не отыщешь. К тому же мы в округе Оленя, тут пауков отродясь не было, разве что беглецы, изгои, отступники или преступники. Лучше не искать. И паучиху свою ты так точно не найдешь. Только беду на наши головы призовешь.

— Это мы еще посмотрим! — фыркнул Нойко, найдя, наконец, тонкую паутинку, уходящую от куста дальше к деревьям. — Я найду Еву, чего бы мне это ни стоило!

Аньель спорить не стала. Поправила волосы, расчесав спутавшиеся кудряшки пальцами, погладила рожки, успокаиваясь. Подумаешь, будущий император сошел с ума. Подумаешь, грезит этой своей провидицей и подругой. Подумаешь.

Нойко поднялся с колен и медленно пошел за паутинкой, боясь потерять ее из виду. Козочка глубоко вздохнула и пробурчала:

— Да помоги тебе Самсавеил, дурень ты крылатый, — одернула куртку и зашагала за цесаревичем месить грязь в поисках Евы, наверняка вымышленной. Так не бывает. Но если хоть на миг поверить, если только допустить мысль, что Ева, как он ее описывает, существует, то это значит, что совсем скоро от ночных ужасных мыслей о смерти не останется и следа.

***

Аньель топтала копытцами тонкий лед у берега и терпеливо ждала, когда цесаревич прекратит метаться зверем и рвать на крыльях перья, а на голове волосы. Его причитания превратились в одно непрерывно повторяющееся «Да как же так?!», на вопросы он даже не реагировал.

Приставив руку ко лбу козырьком, козочка принялась осматриваться в поисках наиболее узкого места и вместе с тем удобного противоположного берега, Нойко ведь нужно было еще приземляться, а с его размахом крыльев, да еще и всех четырех, это было целой проблемой. Место было найдено быстро — клочок земли без деревьев по ту сторону виднелся метрах в пятидесяти вниз по течению, именно там бугрилась порогом река, а лед скапливался глыбами. При желании можно и перейти по ледышкам. По крайней мере, они бы наверняка выдержали вес легкой козочки. Но лучше так не рисковать. Ледяная вода, еще совсем холодный весенний воздух, быстрое течение и острые камни — явно не самый прекрасный и быстрый способ умереть. Оставалось только убедить Нойко прекратить глупую истерику и пойти дальше. Нет Евы — ну и Самсавеил с ней!

— Эй, сизарь-истеричка, долго ты там еще? — окликнула Аньель Нойко и, подойдя поближе, принялась постукивать копытцами поочередно от холода. Все-таки от воды жутко тянуло.

— Я же так хотел ее увидеть! Она бы мне помогла, она бы… — бессвязно бормотал он, крутясь на одном месте, козочку он даже не замечал.

— Евы тут нет, — скривив губы, терпеливо отозвалась Аньель.

— Она бы ответила, где Люцифера, она бы отвела меня к ней, — Нойко все метался и метался, ни на секунду не замолкая и не останавливаясь.

— Ох, Самсавеил с тобой, — козочка махнула рукой и ушла обратно смотреть на воду, подернутую льдом.

— Ева знает все, она бы помогла, она бы… — все бормотал он и бормотал.

Аньель уперла руки в бока, вскинула голову к небу. Снежные тучи тянулись, насколько хватало взгляда. И то ли сейчас сорвутся мерзкие хлопья с дождем, то ли позже и дальше — поди разбери. Надо побыстрее заканчивать эту истерику и перебираться на другую сторону.

А еще, пожалуй, стоит смириться с тем, что будущий император — сумасшедший. Кто бы знал еще, что он будет вытворять, когда действительно станет императором. Что за порода херувимская — сплошь безумцы.

Козочка ежилась от холода, выстукивала копытцами детскую дразнилку и морщила замерзший нос. Костер бы хоть развести в самом-то деле, а там Нойко пусть хоть воет, хоть плачет, лишь бы в тепле. Все равно никакую Еву он не отыщет, только время зря потратит.

Причитания стали совсем бессвязными, Нойко осел на землю и принялся что-то бормотать. Аньель зажмурилась, вслушиваясь в звуки воды, лишь бы не обращать внимания на цесаревича.

Речка шумела, сбивая льдины в кучу, ломая их об камни. Лизала крутой берег ниже по течению, рассыпалась холодными брызгами и собирала тысячи весенних ручейков на своем пути. Этот шум успокаивал, и Аньель бы даже расслабилась, перестав думать о Нойко, если бы до слуха не донесся женский голос.

— Эй, речка!

Аньель вскинула уши, открыла глаза и принялась озираться. На всякий случай присела, боясь выдать себя. Было бы совсем некстати, окажись поблизости охотница императрицы.

Ниже по течению действительно кто-то был. Девушка в лиловом плаще сидела у крутого берега и что-то говорила. Волосы спрятаны под капюшоном, лица не разглядеть, плащ же странно светился.

Река сильным потоком поднялась и вынесла на берег нескольких рыбин, которые тут же забились, умирая без воды. Незнакомка откинула полы плаща и собрала рыб за хвосты, они тут же перестали трепыхаться, только разевали рты. Аньель с удивлением узнала паучьи руки, закованные в панцирные перчатки. Должно было быть еще несколько, так было бы даже удобнее взять всех рыб, но незнакомка отчего-то не использовала их.

Не хотела.

Или не могла.

— Н-ной-к-ко, — проблеяла Аньель, не веря своим глазам. Это снится, точно снится.

Обернулась, но цесаревич, совсем не услышав ее, склонился над деревянной крылатой марионеткой и о чем-то с ней говорил. Точно сумасшедший. Опять с куклой своей нянчится.

— Нойко! — крикнула она громче и тут же закрыла рот рукой, боясь выдать свое присутствие. Надо было просто подойти и привести его в чувство, но копытца не слушались. — Ной! — прошипела она и закусила губу.

Цесаревич вскинул голову и непонимающе уставился на козочку, она поманила его рукой.

Но когда Нойко подошел, берег ниже по течению был уже пуст. Аньель только открывала и закрывала рот, не зная, что и сказать. В голове настойчиво билась мысль, что безумие заразно, и вот теперь с ума сошла уже она сама. Козочка так и стояла, медленно жестикулируя и пытаясь подобрать слова.

— Ты язык проглотила? — он обеспокоенно тронул горячей ладонью ее лоб, прижав заиндевевшую челку к едва теплой коже. — Кошмары наяву?

Аньель кивнула, облизала языком вмиг пересохшие губы.

— Я Еву видела. Точно Еву, у нее было две руки, и паучьи такие, в перчатках, — забормотала она и покрутила руками перед его носом.

Нойко глубоко вздохнул. Точно сумасшедший. Как Евы нет, так воет. А как Ева есть… была, так не верит.

— Егоза, у тебя мозги замерзли, — цесаревич покачал головой, сложил крылья и, развернувшись на каблуках, вдруг замер, не сделав и шага.

Аньель обиженно вздернула нос, еще раз осмотрела берег по течению. Не могло же привидеться, надо пойти и поискать следы.

— Ань, — за локоть требовательно дернули, и козочка обернулась, надменно оглядела цесаревича, а затем перевела взгляд туда же, куда смотрел и он.

Незнакомка стояла в нескольких метрах. Лиловый плащ скрывал фигуру и лицо, но козочка узнала.

Паучьи руки откинули полы плаща, на миг обнажив черное длинное платье, коснулись капюшона и медленно опустили на плечи. Густые черные волосы были собраны назад, обнажая восемь паучьих глаз.

Аньель завизжала.

Нойко сорвался с места.

— Тш! Тише, гром! — рассмеялась незнакомка, когда цесаревич подхватил ее за талию и поднял в воздух.

Он кружил ее, прижимая к себе, укрывая крыльями, а она смеялась, поглаживая его по отросшим волосам.

Козочка поперхнулась криком и, вмиг успокоившись, принялась откашливаться, уперев руки в колени. Бояться было явно нечего, вот только сердце колотилось от ужаса, да так громко, что перебивало все звуки и хлюпало в ушах.