— Если я сделаю так, что тело перестанет реагировать на страх, тебе будет легче? — снова спросила паучиха, заглядывая в глаза.

— Можете? — Аньель шмыгнула козьим носом и, вскинув голову, с надеждой взглянула на Еву. А следом надежда сменилась опаской. — Что тогда будет?

Паучиха растянула на пальцах паутину, несколько раз переплела ее, свернув в обод, растянула снова. Розоватые нити поблескивали кровью, Аньель мгновенно уловила ее запах.

— Что будет со мной? — повторила она, сцепляя пальцы в замок, руки уже начинали трястись. Хорошо, что успела поесть.

— Я ведь сказала, страх не будет передаваться телу, только и всего. Уж в своей голове тебе придется с ним справиться, — Ева задумчиво оглядела рожки козы и переплела обод паутины.

— Любой страх? Совсем любой, а не только мои ночные кошмары? — тихо спросила Аньель, с подозрением глядя на работу паучихи.

— Совсем любой.

— В случае опасности мое тело будет реагировать, как…

— Не будет реагировать совсем, — прервала ее Ева. — Середина невозможна, Аньель, организм защищает тебя, как умеет. Да, тело реагирует ненормально, да, это причиняет тебе неудобство, да, от этого тебе только хуже. Но точно так же этот страх спасает жизнь, помогает избежать многих травм.

— И я буду беспомощна, да? И у меня всего два выбора — страдать от страха или страдать без него. Я буду беззащитна либо перед самой собой, либо перед другими, — Аньель поджала губы, раздумывая над решением. Какое из них — правильное? Может ли вообще быть правильное решение?

— Выходит, что так. Но я постараюсь не убирать страх совсем, с твоим характером это опасно, но ночами тебе будет легче. Если сможешь справиться с мыслями, победишь, — Ева остановилась, подняла выплетенное вкруговую полотно на уровень глаз, проверяя. — Но я могу не делать этого, если ты не хочешь.

— Я схожу с ума, — Аньель скривила губы.

— Тогда сними все с шеи и плеч, — паучиха привстала и, дождавшись, когда Аньель стянет куртку и развяжет ворот рубашки, медленно опустила обод вдоль головы, едва не зацепив рожки, и оставила на горле. Мизинцем потянула ведущую нить, и тонкое кружево плотно легло по шее и ключицам, врастая в кожу.

— Я ничего не почувствовала, так и должно быть? — Аньель коснулась плетения, но оно исчезло под пальцами, впитавшись окончательно. Провела рукой, под кожей едва ощущался шероховатый узор. Поводила еще, прощупывая всю шею, и только когда закончила, поняла, что руки не дрожат. Совсем.

— Что? — Ева улыбалась кончиками губ. Едва заметно. Отсветы огня плясали на ее бледном лице, очерчивая нос и губы.

— Я что-то должна взамен, наверное, да? — Аньель вздрогнула, вспомнив, что пауки ничего не дают даром, таковы правила. Провидицы и лекари свои таланты продают особенно дорого.

— Разве что услугу, — паучиха пожала плечами. — Я бы хотела тебя кое о чем попросить.

— О чем именно? — козочка заметно напряглась, полагая, что это не будет нечто вроде «Принеси мне три цветочка».

— Однажды Медная Ящерица придет за Голубем. Предложи ей себя вместо него.

— Да кто в своем уме… — пробормотала Аньель, переводя взгляд на будущего императора. — Я не могу быть равноценна ему.

— Такова плата, — Ева подняла голову к небу и улыбнулась.

— Как будет угодно, — вздохнула козочка и тоже посмотрела на небо. Лиловые звезды ярко светили, пробиваясь сквозь проплывающие снежные тучи, но отчего-то больше не пугали так сильно.

— Красивые, — с удивлением осознала Аньель и прищурилась, разглядывая их. Всегда были так красивы или только сейчас? Перевела взгляд на Еву, ее глаза были как будто срисованы с неба.

— Хочешь, я дам тебе почувствовать то, что будет с тобой, когда ты умрешь? — спросила Ева, все так же разглядывая небо.

Аньель поджала губы. Почему-то вопрос не пугал, хотя раньше вызвал бы панику.

— Хочу, — она кивнула и, не зная, что ей делать, обняла себя за колени. Движение теперь только казалось привычным, необходимость же в нем как будто пропала.

Ева коснулась ее щеки. Панцирь ладони и пальцев был твердым, но приятным на ощупь.

Веки потяжелели, глаза закрылись сами собой. Аньель положила голову в подставленные руки и безвольно повисла. Ей не хотелось ничего, только сидеть так, чувствуя, как паучьи ладони касаются кожи. Ева опустила руки, увлекая козочку, и та послушно легла рядом, положив голову ей на колени. Ева что-то шептала, но Аньель не вслушивалась. Ей было тепло, хорошо и совсем не страшно впервые за несколько недель.

Она бормотала только «наконец-то», сжимая в кулаках полы бархатного платья, и наслаждалась теплом. Каждой клеточкой тела. Мыслями. Душой.

Как будто раньше всегда чего-то недоставало, а теперь больше ничего не было нужно.

Как бездомной вернуться домой.

Как затишье перед бурей.

***

Аньель очнулась, когда солнце стало настойчиво стегать по глазам яркими лучами. Встрепенулась, вскочила, не веря. Неужели она спала?! Быть не может.

Тихо догорал костер, Нойко спал, укрывшись крыльями в обнимку с мешочком. Он всегда так спал, словно боялся, что его драгоценность, крылатую марионетку, украдут.

— Ной! — окликнула его козочка и, опасливо озираясь, подползла ближе. — Ной! — позвала еще и, откинув верхние крылья, потрясла за плечо.

Цесаревич подскочил, как ошпаренный и, едва ли проснувшись, закричал:

— Где Ева?! — заметался по берегу, едва не подпалив крылья. — Где она?!

Аньель огляделась, и, не найдя паучиху, пожала плечами. Ей с трудом верилось, что Ева вообще была с ними. Вокруг ни следов, ничего, что могло бы рассказать о гостье.

— Ты тоже помнишь, что она провела с нами вечер? — осторожно спросила козочка, усаживаясь и подбирая ноги поближе к груди.

— И ночь. Она всю ночь рассказывала мне о том, что видела там, за океаном, — Нойко остановился и, вдруг осознав, рухнул на колени. Крылья задрожали, Аньель тут же сорвалась с места и встала перед ним. Вытерла руки о штаны и обняла его за шею.

— Ну? Ну чего ты? Ты ведь все узнал, вот вернешь свою маму, найдете Еву снова и будете вместе, ну? — шептала она, поглаживая его по крыльям. Нойко осел, и Аньель опустилась рядом.

— Может, Евы и не было. Может, она мне приснилась. Как думаешь, Ань? — пробормотал Нойко, сжимая через мешочек крылатую куклу. — Она могла мне просто присниться? Я ведь так хотел ее увидеть.

Аньель тронула шею, шероховатое кружево ощущалось под пальцами так же явно, как ощущалось все остальное.

— Значит, мне она приснилась тоже, — козочка пожала плечами и улыбнулась цесаревичу.

— Тогда я полный кретин. Я не спросил самую лучшую провидицу о Люцифере, а только слушал ее рассказы, — пробормотал он, прячась в пологе крыльев.

— Да уж, Ной, ты — полный кретин!

#16. И позади фактотума сидит мрачная забота

Сердце горы встретило Рауна холодом каменных коридоров, не знающих солнечного света. Мрак переходов был практически осязаем — воздух будто стоял, изредка клубясь в тусклом свете фонаря. Ворон еще раз протер тот рукавом, но лучше не стало — света едва хватало на пару метров вокруг.

Но ошибиться было невозможно. Темноту огромного грота взрезал лиловый луч. Куда ярче фонаря. Куда теплее. Раун повел рукой, ловя пальцами блики. Все никак не удавалось отделаться от чувства, будто и свет осязаем тоже.

Сердце билось медленно, пропуская удары. Будто не верило. Раун шел по лучу, ничего не освещающему вокруг, слепо водил перед собой рукой, боясь наткнуться на кумо. Кошачьи легенды гласили, что храмы охраняли самые кровожадные существа на свете, коим мало было чужой плоти, они питались душами. Легенды не то что бы не лгали — кумо действительно охраняли подземелья под ангельским градом, клубились лиловыми облаками, щерились, издавали потусторонние звуки, похожие на стрекот, и словно наблюдали за каждым, не имея глаз. Но они не нападали просто так. Чего не скажешь о стражах — черных кумо, поглощающих свет и готовых уничтожить любого гостя без разбору. Они слушались только шисаи, и Раун прекрасно понимал, что если вдруг мрак окажется не просто темнотой, а стаей озверелых стражей — ему не жить. Однако любопытство было сильнее.