В этот вечер Лариса не вернулась домой. Она спала на широкой кровати рядом с мужчиной, за которого через полгода выйдет замуж. Только паспорт получит.
Утром она спросила:
- Разве мне обязательно теперь идти домой?
- Конечно, - сказал Дмитрий Иванович. - Пака наши отношения тайна для всех. До весны.
Он посадил ее в такси, дал шоферу рублевку и напомнил Ларисе: никому ни слова. Она обещала.
А дома мать взяла ее за подбородок, вгляделась в глаза, приказала: «Дыхни!» И Лариса ей все рассказала.
- Мерзавец! - кричала мать. - Мерзавец! Я этого так не оставлю!
- Не смей обзывать его, - решительно сказала Лариса. - Он меня любит, и я его люблю.
Мать ударила ее, и Лариса убежала из дома. У нее теперь был другой дом, и она спешила туда,, представляя, как Дмитрий Иванович обрадуется, ведь теперь не надо ждать весны.
Он не обрадовался. Стоял злой, возмущался, как она посмела рассказать матери.
- Что же мне теперь делать? - спросила Лариса.
- Возвращайся домой, помирись с матерью и не называй моего имени.
Мать не захотела мириться. Схватила ее за руку, потащила в милицию, а оттуда к врачу.
На другой день Лариса узнала, что Дмитрий Иванович арестован. Ей было все равно, потому что в ушах еще звучала его угроза: «Не откажешься от своих слов перед матерью - всем покажу фотки, где ты голая, и у тебя никогда не будет парня».
Она сказала матери, что ненавидит ее, но ненависти не было, и матери словно не было больше: чужая заплаканная женщина. Но эта женщина тянула ее за руку к врачу, и забыть этого, простить этого Лариса ей не могла.
Вернулась из колхоза сестра и все повторяла в ужасе: «Как ты могла, Ларка, как ты могла!» И Лариса зло сказала ей - пусть сама попробует, это очень просто. Сестра плакала, а Ларисе казалось, что слезы эти- комедия, сестра ничуть не огорчена и пытается выудить у нее подробности, потому что ей это интересно.
Когда мать впервые заперла ее на ключ, Лариса открыла окно и убежала. Пропадала двое суток. Потом была детская комната милиции, вызванная из школы учительница, заплаканная мать. Ее заставили вернуться в школу, она походила несколько дней, усмехаясь в ответ на испуганные и любопытные взгляды, и снова исчезла. Ее разыскивали, а она пряталась на чердаке, куда привел ее незнакомый парень Ленька по кличке Глицерин, вор. «И пусть вор, и пусть,-с ожесточением думала Лариса. - Теперь уже все равно». Она жила с этим парнем, пока ее не разыскали и не водворили домой. Теперь, исчезая, Лариса прихватывала с собой то одну, то другую вещь матери или сестры, чтобы продать и иметь деньги.
Мать помешала Ларисе сделать аборт. Была сдержана, не ругала, обещала помочь воспитать ребенка. Надеялась: дочка остепенится, привяжется к маленькому, станет другой. Лариса, казалось, действительно переменилась. Она без конца щебетала над своей девочкой, восторгалась громко: «Смотри, мама, как она ножками сучит!» Она играла с ребенком, как с заводной куклой, возила его на улицу в нарядной коляске (подарок сослуживцев матери) и выглядела счастливой.
Но скоро Лариса заскучала. Начала уходить из дома, возвращалась под утро пьяная, и мать запретила ей подходить к ребенку. Лариса отвыкла от девочки, ожесточилась против матери и сестры. Она совсем обнаглела и привела домой парня, сказала - муж. Вместе пили, вместе уносили вещи. Мать выгнала обоих, и Лариса, уходя, обещала рассчитаться за все. Теперь Ларису частенько беспокоила милиция, но всякий раз мать выгораживала ее, заверяя, что вещи для продажи дала дочери сама. «Я тебя от тюрьмы спасаю, а ты за это оставь ребенка в покое».
Девочка росла хорошая, бойко читала стихи и называла Ларису тетей. Лариса не возражала.
Она переменила несколько работ: кассир в кино, в заводской столовой, кондуктор в автобусе. Ушла с последней и на работу больше не устраивалась.
10
Павел поспешил уйти со двора, где жил Глицерин. Надвинул на глаза шляпу, смешался с толпой. Люди возвращались с работы, несли ребятишек из яслей, выходили со свертками из магазинов; школьники бежали из школы с портфелями. Каждый спешил домой, и Павел ощутил острую зависть к ним. Город жил своей жизнью так, будто на свете не существовало никакого Павла Загаевского: за окнами домов тепло горел свет, люди ужинали, смотрели телевизоры, читали книги, у каждого была своя кровать и крыша над головой, своя женщина, свой ребенок, своя кошка болталась под ногами, мяукала по-домашнему. Отчего же он, Павел, не имеет ничего своего, и в этот морозный вечер ему негде переночевать?..
Было еще не поздно, можно идти к Студенту. Квартиру эту Павел приберегал на самый крайний случай, в гости не захаживал и адреса никому не давал. Ему и сейчас не хотелось воспользоваться этой кварти-рой - крайний случай еще не настал, но настроение было скверное, к Волку Павел в таком настроении решил не идти и повернул к Студенту. У Студента безопасно: дом чистый, мать учительница, отец часто в командировках - инженер-электрик.
Вот этот дом с зелеными воротами. Павел вошел во двор, уверенно пересек его, в парадной огляделся. Студент подробно объяснил ему, где живет.
Дверь ему открыла статная женщина, молодая еще, красивая. По сходству догадался: Юрина мать. Проводила в комнату сына. Юра был дома, играл с белокурым пареньком в карты. И еще мальчонка лет девяти вертелся около. Уставился на него с любопытством.
- Сделай милость, Женя, уведи к себе Генку: мы к экзаменам готовиться будем, - сказал Юра, идя навстречу гостю.
Паренек встал, высокий, выше Павла, тонкий. Отложил карты.
- Слышал, Генка?
- Как это можно меня увести! - возмутился мальчонка. - Я не лошадь.
- Я тебе жевательную резинку дам, - сказал Юра.
- А-а, подкупаешь! Никакой резинки мне не надо.
- Дам денег на кино.
- Если я от резинки отказался, что ты мне деньги предлагаешь!
Юра двинулся к мальчонке, поднял руку.
- Если ты сейчас же не смоешься…
Генка стукнул его первый и отскочил в сторону.
- Так я пойду? - сказал Женя.
- Мама! - загремел Юра. - Забери моего дегене-брата!
Когда они, наконец, остались вдвоем, Павел спросил, кивнув на стул, где только что сидел Женя.
- Кто?
- Сосед.
- Кто родители?
- Одна мать. В газете работает. Нет, не любопытен. С этим в порядке. А вот при малом лишнего не ляпни. Все слышит, все видит, во все лезет. Я велю отвезти его к бабушке на эти дни.
Павел заговорил негромко, приказным тоном. Юра напряженно слушал, кивал.
- С мамой уладим. Генку я выживу, благо каникулы в школе. А вот отец у меня дотошный, ему лучше тебя не видеть.
- Когда вернется?
- Дня через два-три, точно не знаю.
Павел повеселел. Открыл шкаф, поснимал с вешалки мужские вещи, побросал на кровать.
- Все твое?
- Мое…
- Мне еще сегодня выйти придется.
Разделся, натянул на себя красный свитер Юры, примерил костюм. Велел принести иголку, нитки, тут же перешил пуговицы и подвернул брюки. Снова примерил, сказал пренебрежительно:
- Отрастил ты пузо! - и надел под пиджак еще один толстый Юрин свитер. - Сойдет. Пальто твое возьму. Нет, куртка не годится. И тебе в ней разгуливать не советую. Давай демисезонное, не замерзну. - И тоже примерил и быстро, нервно пуговицы перешил. - Длинновато, но сойдет. - Надел Юрину ондатровую шапку.
- А я в чем выйду? - решился спросить Юра.
- У тебя одна шапка?
- Есть берет. И кепи.
- Давай берет. Мозги у меня горячие…
Юру позвала мать, он вышел и зашептался с ней за дверью. Павел напряг слух.
- …ночевать? - услышал он громкий шепот. - Эта обезьяна? Нет, Юрик, я не могу позволить. Если папа узнает…
- Ну-у, если он до сих пор не узнал, что у нас ночует Олег Дмитриевич… - небрежно протянул Юра и засмеялся.
Мать зашикала на него.
- Ты сейчас отвезешь Генку к старикам, - сказал Юра, - Павел будет спать на его кровати. Что?.. А какое кому дело, кто у меня гостит! Тебе выгоднее не вмешиваться. Готовь обед на троих, как готовила, только и всего.