— Мицуру… — Он пытается убрать мои руки со своей задницы.

— Ещё пару секунд, — прошу я, сжимая пальцы ещё сильнее.

Сугуру ждёт немного, потом силой заставляет меня переложить руки обратно на спинку кровати и прижимает их своими ладонями поверх. Его член снова начинает двигаться, я часто дышу, не справляясь с этим overwhelming ритмом, и мы долго качаемся туда-сюда, и мне кажется, что вся комната качается вместе с нами. Я кусаю губы и стараюсь высвободить хотя бы одну руку, чтобы поймать болтающийся член и издёргать его до оргазма, но Сугуру меня опережает: его рука снова скользит мне под живот и энергично массирует мой пенис, и эти движения перекликаются с трущимся внутри членом. Голова кружится, я лепечу что-то бессмысленное, и скоро оргазм захлёстывает меня.

Я даже не сразу понимаю, что всё закончилось. Но я уже каким-то образом лежу в постели, а Сугуру стоит возле кровати и одевается.

— Сугуру? — бормочу я, выбираясь из-под покрывала.

Ноги разъезжаются, и я так и остаюсь сидеть на кровати.

— Я пойду, ладно? — Он наклоняется ко мне и ворошит мои волосы.

Я не возражаю. Шофёр какое-то время стоит перед зеркалом, затягивая галстук, потом выходит из моей комнаты.

И тут я слышу за дверью голос отца и вздрагиваю. Неужели Сугуру попался? Я сползаю с кровати и крадусь к двери подслушивать. Да, Сугуру разговаривает с отцом.

— Что ты тут делаешь?

Я приникаю к замочной скважине и вижу, что Сугуру даже ухом не ведёт.

— Botchan выронил в машине пенал, я занёс, — отвечает он, делая ударение на слове «Botchan», совсем легко наклоняет голову, почти кивает, и спускается вниз.

У меня создаётся впечатление, что он совершенно не боится отца. Я слышал, что Сугуру — сын отцовского друга, может быть, поэтому он ведёт себя несколько вольнее других слуг.

Но то, что он выкрутился, очень хорошо: если бы отец зашёл ко мне сейчас, думаю, он бы всё понял. Я опускаю голову и рассматриваю голые колени, по которым тихонько течёт вниз сперма. Сто́ит принять душ перед ужином…

— Сегодня меня не нужно забирать, — говорю я.

Мы с Сугуру стоим на очередном светофоре.

— Почему? — Глаза шофёра смотрят на меня в зеркало.

— Пойдём с приятелями в караоке, обратно на такси, — отвечаю я, перекладывая портфель с сиденья себе на колени.

— Точно? — Его глаза щурятся. Думаю, он ничуть мне не поверил.

— Ну знаешь, — возмущаюсь я, — если я сказал, значит, так оно и есть!

— И ты точно не пойдёшь в какую-нибудь клоаку и не ввяжешься в неприятности? — уточняет Сугуру.

— Точно, — отвожу я глаза, — никаких борделей. Это всего лишь караоке. Ты вообще знаешь, что такое караоке?

— Знаю, конечно, — едва заметно усмехается шофёр, — но и тебя знаю. Так что лучше лишний раз удостовериться.

— Пф! — Я задираю нос, а сам думаю: «Я бы тебя всё равно провёл, если бы мне вдруг захотелось выбраться в одиночку».

Ни в какое караоке, разумеется, я не собираюсь. Мне просто хочется побродить по городу, по магазинам — обычным магазинам, я имею в виду, не бутикам. Если бы Сугуру пошёл со мной, он бы всё испортил: гулять в сопровождении — это непременно бы привлекло лишнее внимание. Так что я всеми правдами и неправдами стараюсь избавиться от Сугуру в этот день.

— Ну хорошо, — наконец соглашается он. — Но если ты меня обманешь и что-то произойдёт, то я с тобой больше не буду разговаривать.

— Будешь, куда денешься, ты же мой шофёр, — возражаю я.

— Вот как шофёр и буду, — уточняет Сугуру. — Так куда ты собираешься после академии?

— В караоке, я же сказал, — гну я свою линию.

На этом разговор и заканчивается, шофёр уезжает. Я очень надеюсь, что он не станет следить за мной, но решаю на всякий случай подстраховаться и после занятий сажусь в автобус вместе с несколькими другими студентами. Куда они едут — я понятия не имею, но со стороны выглядит, как будто мы вместе куда-то отправились. Через пару остановок я схожу и пересаживаюсь на метро. Вот и весь план, здесь меня отследить совершенно невозможно (хотя я верю Сугуру и не думаю, чтобы он стал за мной следить).

В метро люди кишат муравьиным потоком, я вливаюсь в него, и меня вносит в вагон, где пахнет железом, моторным маслом и людским духом. Я вцепляюсь в поручень, вагон качается, и я думаю о банке с сардинами. Гулкий голос диспетчера отсчитывает станции, в окна видно, как летят искры от рельсов, и моё путешествие заканчивается раньше, чем я себе представлял. Уже через десять минут я иду по лестнице перехода, чтобы подняться из метро в город.

Это вполне приличная часть города, кишащая магазинами, кафе, кинотеатрами, залами игровых автоматов и прочим. Я размениваю в банкомате несколько крупных купюр, набиваю карманы бумажками и мелочью и отправляюсь бродить по улице. Здесь полно других студентов, но я с ними не заговариваю, они со мной тоже. Они лишь косятся на мою форму и, наверное, думают: «И что тут забыл этот выпендрёжник?»

Меня это мало заботит. Я отправляюсь к автоматам, в которых можно получить игрушку, но это требует определённой ловкости. Вообще игрушки меня не интересуют, но в одном из автоматов лежит вещичка, которую я бы хотел отдать Сугуру. Это подвеска для машины в виде чибика-студента, и он очень похож на меня. У Сугуру в машине висит какая-то скучная пирамидка, и избавиться от неё было бы отличной идеей. С автоматом у меня не ладится, но я снова и снова запихиваю в прорезь монетки, пока удача не поворачивается ко мне лицом. Сколько денег я истратил к этому моменту, я не знаю, но люди косятся на меня ещё сильнее. Очевидно, это так бросается в глаза, что я не из этого мира…

Я прячу игрушку в сумку и какое-то время брожу в поисках автомата, чтобы разменять ещё несколько купюр. Я трачу их совершенно бесцельно. На мятный чупа-чупс (я покупаю два, чтобы потом угостить Сугуру). На экспресс-фото, где к твоему лицу приделывают рожки, короны, смайлики и прочую ерунду. На лотерейный билет, совершенно невыигрышный, как оказывается. На дежурный обед в какой-то столовке — не потому, что хочется есть, а потому, что хочется попробовать дешёвой еды, которая оказывается даже неплохой.

К этому моменту ноги у меня устают, потому что я не привык столько бродить пешком, и я плюхаюсь на лавочку, чтобы передохнуть немного. Улица всё больше наполняется людьми: обед, многие идут по магазинам, покидая душные офисы и плесневелые конторы. Мне становится неуютно, и я решаю перейти с этой улицы на другую, где народа поменьше.

У меня с собой карта, купленная в одном из магазинов, так что я иду, уткнувшись в неё. Это не то, что сто́ит делать в таких оживлённых местах. Я тут же наталкиваюсь на кого-то и сбиваю его с ног, летят во все стороны какие-то брошюры, и я сам плюхаюсь на пятую точку, роняя портфель.

— Ох, ты… — восклицает тот, кого я сбил, пытаясь поймать ускользающие бумаги.

Я думаю, что сто́ит извиниться, и говорю:

— Простите, пожалуйста.

Тот, кого я сбил, мужчина лет тридцати пяти. Он, как мне кажется, совершенно не вписывается в этот скучный район. От него приятно пахнет, и весь его вид располагает к тому, чтобы подумать о нём, как о представителе гламурной тусовки. У него очень экстравагантная внешность: волосы высветлены прядями и подстрижены коком, брови тоже высветлены, в одной даже есть пирсинг. Расшитый пиджак надет поверх нескольких футболок или рубашек (не очень понятно, сколько их там, но уж точно не меньше трёх), джинсы заужены и подвёрнуты, остроносые ботинки поблескивают. Навскидку, его прикид сто́ит не меньше пятидесяти тысяч, уж я-то знаю: в здешних магазинах ничего подобного не купить. Но у него не отмороженный взгляд, а вполне живые глаза приятного орехового оттенка.

Я помогаю ему собрать бумаги, а он вдруг говорит:

— У меня в кармане — случайно — есть один презерватив. Почему бы нам его не использовать?

Это так неожиданно, что я какое-то время просто пялюсь на него, пытаясь определить, шутит он или говорит серьёзно. Но он с серьёзным интересом ждёт моего ответа, так что сомневаться в его намерениях не приходится. Я выгибаю бровь и отвечаю: