— Едем домой? — спрашивает он.

Я киваю, и мы идём к машине. Сугуру садится рядом со мной и начинает листать полученные от учителя папки.

— Твой табель, — говорит он, протягивая мне листок. — Девяноста семь — очень неплохой результат.

Я расстроен, потому что ожидал сотни. Сугуру замечает это и пытается меня утешить:

— Да ладно, когда я учился, я максимум восемьдесят набирал.

— Но ты не Тораяма, — возражаю я, — отец наверняка будет недоволен.

Шофёр как-то криво ведёт плечами и достаёт прочие бумажки. Среди них несколько благодарственных писем за оказанную спонсорскую поддержку, требующие оплаты счета, копия платёжек и прочее.

— И ещё это, — добавляет Сугуру, подавая мне несколько скрепленных бумаг.

Это профориентационая анкета. Я листаю её и мрачнею, потому что там нужно указать сведения о родителях, а сама анкета содержит глупые вопросы о том, что мне нравится больше: выращивать растения или ставить уколы животным. В общем, это ещё один повод расстроиться. Я запихиваю все бумаги в папку и толкаю её в портфель, болезненно думая о том, как придётся говорить об этом с отцом.

С разбором документов покончено. Сугуру перелазит на своё сиденье, надевает фуражку и заводит мотор.

— Сугуру… — окликаю я его.

— Что? — отзывается он.

— Постели́ сегодня шёлковые? — прошу я.

— Нет, — неожиданно отказывается он.

— В смысле? — Я задыхаюсь от этого неожиданного отказа.

— Я и так весь день проторчал тут с тобой, мне ведь тоже отдыхать надо. — Шофёр чуть морщит нос.

— Да как ты… — Я настолько ошарашен, что едва нахожу слова. — Как ты смеешь со мной так говорить?!

— К тому же, — благополучно игнорирует он меня, — каждый день такими вещами заниматься довольно утомительно, а тебе ещё и вредно.

— Почему это вредно?

— Потому что.

— Я тебе прика…

— Я не собираюсь этого делать сегодня, ясно?

— Ну и пошёл ты! — Я заливаюсь краской, потому что вся эта ситуация очень унизительна: чтобы какой-то шофёр со мной пререкался!

— Мицуру…

Я не отвечаю ни на одну из его следующих реплик. Я слишком разозлён, чтобы разговаривать с ним. Из машины я выскакиваю, не дожидаясь его помощи, и надолго запираюсь у себя, где пытаюсь разрядиться, пиная пуфы и боксируя подушки. Вымотавшись, я падаю на кровать и какое-то время лежу не шевелясь.

В конце концов, ему платят за то, чтобы он возил меня. Может, стόит предложить ему прибавку? Эта идея меня вдохновляет, я вооружаюсь пачкой денег и спускаюсь вниз. Сугуру оказывается в своей комнате за ноутбуком.

— Вот! — Я кидаю деньги ему на стол. — Если я буду платить тебе, ты будешь делать то, что я говорю?

— Нет, — морщится шофёр и смотрит на меня почти с отвращением. — Я ведь уже сказал…

— А-а-а… — Я пинаю дверь и ухожу, понимая, что сглупил.

Пытаться купить его было не лучшей идеей.

Лучше забыть о нём и заняться тем, что действительно важно, — разговором с отцом. Я ненадолго возвращаюсь к себе за документами и стучусь к нему в кабинет.

— Табель, — говорю я, входя.

Когда дело касается документов, отец очень внимателен. Вот и сейчас он поворачивается ко мне и протягивает руку за бумагами. Я отдаю ему табель, счета и платёжные документы, говоря, что это вот то-то, а это вот то-то.

— Девяноста семь? — Складка в углу его рта становится глубже.

Я знаю, как повернуть разговор в свою пользу:

— Я очень недоволен собой. В следующий раз непременно добьюсь стопроцентного результата. Как член семьи Тораяма, я просто не имею права получать низкие баллы.

Эти слова отцу нравятся, и он даже говорит:

— Что ж, и девяноста семь неплохой результат. Но очень хорошо, что ты понимаешь.

И он уже готов вернуться к своим делам, но я протягиваю ему анкету:

— Тут ещё кое-что. Я не знаю, как заполнить первые восемь строк. Заполни их сам, пожалуйста?

Отец хмурится, читая анкету, надевает очки и заполняет первые строчки, поскрипывая пером. Когда он возвращает анкету мне, я надеюсь узнать о себе что-нибудь новое, но меня ждёт разочарование: в графе «мать» он ставит прочерк, а в графе «отец» пишет своё собственное имя.

— Ещё что-нибудь? — интересуется отец.

— Нет. — Я сникаю окончательно и иду к себе.

Заполнять анкету — нудное занятие. Вопросы пестрят длинными словами и кажутся похожими друг на друга. В некоторых я ставлю галочки наугад, потому что совершенно не знаю, чем я хочу заниматься в будущем. Думаю, моё будущее давно предопределено. На строчке с выбором будущего места учёбы я пишу название университета, в котором учился отец. Там же учились и все его сыновья. Это традиция, что Тораяма заканчивают именно этот университет. Не думаю, что мне позволят выбрать что-то другое.

Наконец с анкетой покончено, я откидываюсь на стуле и смотрю в потолок. А чего бы я хотел от жизни? Я не знаю ответа на этот вопрос. Всё, что я сейчас делаю, — это пытаюсь нарушить очередное правило, чтобы хоть на чуточку стать свободнее.

Может, нарушить это правило и выбрать другой университет?

Я тянусь за ручкой, чтобы исправить анкету, но тут дверь открывается, и в мою комнату заходит Сугуру.

— Ты что тут делаешь? — хмуро спрашиваю я.

Он кладёт на стол пачку денег:

— Ты это забыл.

— Уходи. Прислуге нельзя здесь находиться. — Я дёргаю плечом.

— Всё ещё злишься? — Он доходит до меня и кладёт ладонь мне на затылок, ероша волосы.

— Не трогай меня. Сдалась мне твоя жалость! — Я спихиваю его руку.

— Жалость?

— А что, нет?

— Какой ты ещё ребёнок… — смеётся он, чем злит меня ещё больше.

— Уходи, я сказал! — Я встаю и толкаю его в грудь, заставляя идти к двери.

Но Сугуру неожиданно хватает меня и валит на кровать.

— Ты что удумал? — восклицаю я.

— Давай мириться? — предлагает Сугуру. — Я был резок, признаю.

— Слезь с меня…

Но он отрицательно качает головой, и я понимаю, что он собирается сделать это прямо здесь.

— Ты спятил? — Я упираюсь рукой в его грудь. — Не здесь же…

— А почему нет?

— Я же сказал: слугам нельзя тут…

— Да прекрати! — Он зажимает меня коленями и стаскивает с себя рубашку. — Я запер дверь. Давай по-настоящему… до самого ужина…

— Су… Сугуру… — пищу я.

Он раздевает меня, несмотря на мои писки, расшвыривает одежду по полу. Я не собираюсь сопротивляться, но я несколько растерян его решением прийти ко мне в комнату. Возможно, это какая-то другая сторона Сугуру, о которой я ничего не знаю.

— Эй… — Он накрывает мои скулы ладонями. — Не злись.

— Я… я не… — Мне всё ещё хочется орать на него, но я сдаюсь: — Не злюсь.

— Больше так не буду, — обещает он, хотя я в это не верю. — Только ты не будь таким, как твой отец.

— Каким? — не понимаю я.

— Эгоистичным ублюдком, который думает, что всё на свете продаётся и покупается.

Сказав это, Сугуру спохватывается и извиняется, его лицо вспыхивает. Он понимает, что сказал лишнее, но я не расстроен. Я прекрасно знаю, что отец такой и есть. А ещё я думаю, что Сугуру ничего не знает о моём происхождении.

Чтобы замять неловкость, Сугуру переходит от слов к делу. Его пальцы проникают в меня, я выгибаюсь навстречу этому холодному прикосновению. Смазка течёт на простыни, пачкая их, но меня это мало волнует. По-настоящему и до самого ужина… Звучит обнадеживающе.

Сугуру переворачивает меня, ставит на четвереньки, перекладывает мои руки на спинку кровати, расставляет мои колени в удобную для него позу. Его ладони ласкают мои ягодицы и бёдра, и у меня мурашки бегут по телу от предвкушения. В яичках так горячо наливается, что сложно сдержать стон. Я покрепче стискиваю спинку кровати. А Сугуру уже входит в меня, придерживая за живот. Он движется рывками, его ладони скользят по моему животу, когда он подтягивает меня к себе или отпускает. Его член сейчас кажется больше обычного, и у меня дрожит под коленками, когда он полностью оказывается во мне. Но я чувствую, что Сугуру играет со мной: он меняет темп, захватывая одной рукой мой пенис и вытворяя с ним разные штуки. Это только подстёгивает меня, я хрипло дышу, ягодицы дрожат мелкой дрожью, а член кажется необыкновенно горячим и твёрдым. Я знаю, чего Сугуру хочет добиться, но вопреки его ожиданиям не кончаю, так что ему приходится продолжить и выполнить своё обещание делать это «по-настоящему до самого ужина». Сугуру выпускает мой член из ладони и прихватывает меня за плечо, надвигая на себя, наши тела смыкаются, глубже просто некуда, и я тихо кричу от восторга, разжимая руки со спинки кровати и смыкая их на ягодицах шофёра. Мне хочется побыть так, и я понуждаю его остановиться. Его член пульсирует внутри, моя дрожь никак не останавливается, и я совершенно уверен, что это лучший момент за весь день.