— Кого?
— Да есть такой, Вениамин Кривцов. Вроде как ученый. Последнее время работал на Бражникова. Но есть подозрение, что он и раньше на него работал, только не в клинике. Один кристалл для Бражникова он точно делал — у Бражникова в сейфе нашли, Кривцову показали, тот сам признал, что его работа. В ночь поджога он трындел по телефону, а потом спал у себя дома — свидетелей тому нет. Словом, готовый подозреваемый.
— Мотив?
Маша пожала плечами.
— Да сколько угодно. Деньги, к примеру. Счета Кривцова проверили — там пусто, как в головах у наших умников. Бражников загонял кристаллы, а Кривцов имел с них дырку от бублика. К тому же тогда и карта памяти на столе выглядит логично.
— В этой версии масса дыр.
Маша усмехнулась.
— Конечно. Я ж говорю тебе, наверняка ничего не известно. Дальше начинаются домыслы. Информация о делах Бражникова уже в Сети. Сертификаты у нас в последнее время вошли в моду, и людей всерьез волнует, что из-за нейрокристалла могут убить. Кое-кто уже заявил в открытом доступе, что тот, кто совершил поджог, сделал благое дело, прикрыв деятельность Бражникова. А еще некоторые вспомнили, что Бражников начинал при активной поддержке оттуда, — Маша ткнула пальцем в потолок.
— Боятся бунта?
— Именно. Кривцов, конечно, не Разумовский — труба пониже, дым пожиже. Но вдохновить оппозицию на подвиги вполне может — тем более, что им все равно, кем прикрываться. Поэтому кое-кто хочет свалить на Кривцова этот поджог, а потом показательно посадить. Глотки не заткнешь, но это дело такое — покричат и перестанут.
Бладхаунд смотрел, как она ложечкой собирает со стенок чашки остатки кофе. Подозвал официантку, расплатился.
— Скажи мне, — сказал он, усадив Машу в машину, — что положено делать, если вдруг во время расследования возникнет нейрокристалл в теле? А точнее, носитель нейрокристалла естественного происхождения.
Маша подняла брови.
— Термин «носитель нейрокристалла» упразднен больше пяти лет назад.
— И все-таки?
Она пожала плечами.
— Это зависит от многого. Экстракция личности запрещена, следовательно, нейрокристалл изымается и отправляется на экспертизу, а память внимательно анализируется. Понимаешь, такого субъекта, как носитель кристалла, не существует, поэтому и лицом, совершившим преступление, он быть не может. Это состав преступления и вещественное доказательство в одном флаконе. Поэтому появление подобного объекта — это отдельное дело, подлежащее расследованию. А почему ты спрашиваешь?
— Я хочу понять, что будет с таким носителем, если он совершит преступление.
— Разберут, проанализируют память чтобы выявить сообщников. Возбудят дело об экстракции и будут искать виновника. Если не найдут — закроют оба дела. Если найдут — посадят за экстракцию, да еще добавят за совершенное носителем.
— Кристалл уничтожат?
— Самое смешное, что нет. Носитель — робот — не считается по нашим законам человеком. Это вещь, и обойдутся с ним как с вещью. Подержат до суда и вернут владельцу. Что ты киваешь? У меня такое ощущение, что тебе что-то известно.
— Не наверняка.
— Предположи.
— Разумовский.
— Что?
— Клинику Бражникова поджег Разумовский.
— Тот самый?
— Да.
Маша долго смотрела на него, потом сказала:
— Ищейка, ты знаешь, о чем говоришь. Ты меня тогда очень выручил с Савицким, и теперь тебе вроде как нет резона шутить… Но откуда ты знаешь?
— Я не выдаю свои источники, — сказал Бладхаунд. — Я дал тебе версию. Проверяйте, у вас больше возможностей, чем у меня.
— Ты никогда ничего не делаешь просто так, — глаза Маши сузились.
— Кристалл, — сказал Бладхаунд. — Мне нужен кристалл. И огласка.
— Если ты прав, — усмехнулась Маша, — огласка будет.
Маша жила на самой окраине города. При подъезде к кольцевой начались пробки.
— Там авария, — сказала Маша, выглянув в окно. — Похоже, мы надолго застряли.
Она оказалась права. Бладхаунд оценил положение — со всех сторон плотно стоят. Деваться некуда.
Стрелка подбиралась к половине второго. Еще есть шанс успеть к Стогову. Правда, небольшой.
Когда Бладхаунд остановился перед Машиным подъездом, она крепко спала. Он разбудил ее.
— Держи меня в курсе, — попросил он.
Маша кивнула, зевнула, прикрывая рот ладонью, и скрылась за дверью.
Бладхаунд запросил у навигатора адрес Стогова.
Он опоздал на сорок минут. Стогов сам открыл дверь. Стоя на пороге мастерской и сквозь застилающий глаза пот вглядываясь в лицо внезапного посетителя, он выглядел совсем не так, как в гостиной Януша. Щеки покраснели, лицо довольного жизнью сибарита напряжено, крупное тело надежно упаковано в безразмерный белый халат.
— Это ты! — наконец признал он, вытирая руки о полотенце, висящее у стены. — Я уже начал волноваться! У меня тут клиент…
— Пробки, — пояснил Бладхаунд.
Стогов снял халат, бросил его на спинку кресла, прикрыл дверь, из-за которой доносились шум, лязг и крики, и повел его в жилую часть дома. Он снова превратился в радушного хозяина, у которого нет других забот кроме выбора вина к обеду.
— Я не могу надолго отойти, — сказал он, провожая гостя в жилую зону. — Клиент у меня. Свалился на голову нежданно-негадано. Решил кое-что поменять в заказе. Но и без чашечки чая не могу тебя оставить. Олеся, ты мне нужна!
В просторной гостиной две женщины были заняты уборкой. Одну из них — экономку Стогова — Бладхаунд узнал. Вторая была ему незнакома.
Стройная, светловолосая. Красивая. Темно-синее платье горничной очень шло ей. Она подошла по знаку Стогова и замерла в паре метров от Бладхаунда.
— Олеся, это Блад, мой друг. Займи его тут на полчасика. И смотри у меня, заскучает — голову снесу!
Стогов потрепал Бладхаунда по плечу и вышел.
Бладхаунд остался с Олесей.
— Позвольте предложить вам чаю? — сказала она.
— Пожалуй, — согласился он.
Девушка вышла и тут же вернулась с подносом. Две чашки, чайник, сахарница, блюдце с лимоном, тарелка со сладостями. Видимо, экономка приготовила все заранее. Олеся разлила чай.
Бладхаунд устроился на диване, пил чай и разглядывал девушку. Она поднесла чашку к губам и улыбнулась, заметив взгляд Бладхаунда.
— Это любимый чай Артемия Сергеевича, — сказала она.
— Хорош, — ответил Бладхаунд.
— Берите кексы. Марина Петровна сама печет. Они чудо как хороши.
— Спасибо.
Несколько минут посидели в тишине.
— Вы немногословны.
— Увы.
— Говорят, молчаливые мужчины очень страстные. Что вы на это скажете?
Она придвинулась ближе.
— Возможно, — равнодушно бросил Бладхаунд.
Она поставила чашку.
— Вы прямой человек, — улыбнулась она. — Тогда и я скажу прямо. Артемий Сергеевич любит, когда его гостям хорошо. Я могу сделать вам очень хорошо.
Бладхаунд усмехнулся.
— Не надо.
— Да что вы говорите? — Она подняла брови.
Бладхаунд оценивающе оглядел ее. Она соблазняет его — по собственной воле или по научению хозяина? Бладхаунд несколько секунд колебался — не поддаться ли. Олеся была уже совсем близко, он чувствовал ее дыхание на своей щеке.
— Небольшая игра, — сказала она ему в ухо. И стала расстегивать пуговицы на его рубашке. Бладхаунд осторожно поддался игре, следя за каждым движением девушки. Она медленно провела пальцем по его щеке, потом коснулась губами шеи, обнажила ключицы. Рубашка полетела в угол. Олеся двигалась медленно, но неуклонно вниз. А Бладхаунд пытался заставить свое тело отреагировать.
Если бы это был просто секс, то Бладхаунд поддался бы ее ласкам. Но сейчас, он чувствовал, происходило что-то другое.
— Тебе не нравится? — спросила она.
— Неожиданно, — ответил он.
Она улыбнулась:
— Сейчас все будет…
Она занялась его ногами. Начиная с пальцев, она исследовала их руками и губами, словно по крошечному кусочку изучая его тело.
Изучая.