Июльское солнце высоко стояло над Москвой, посылая свои золотые лучи в самые затаенные уголки дворов, как бы желая обласкать каждого москвича, промерзшего за зиму в нетопленых квартирах. Из всех многочисленных переулков от площади Маяковского до Смоленской площади на Садовое кольцо выливались людские потоки. На площади Восстания, где я стоял вместе с другими работниками ТАСС, было многолюдно. Всюду, куда ни бросишь взгляд, встречаешь улыбки на худых и бледных лицах и сверкающие счастьем глаза. И столько всюду разговоров, столько выражений радости и надежд на скорую желанную всем развязку... Незнакомые люди беседовали друг с другом так, будто они давнишние, неразлучные приятели. Беды и радости быстро роднят людей.
Вдруг по толпе прокатился сдавленный гул. Это был смешанный гул ликования, радости и восторга. Это был одновременно всеобщий возглас негодования, презрения и победного чувства, нашедшего выражение в одном слове: «Ведут!».
От площади Маяковского показались конные всадники — советские боевые офицеры, позади которых по широкой Садовой двигалась пестрая людская масса. Это шли гитлеровские солдаты, перед которыми склонилась разгромленная, униженная Западная Европа, которые уже мечтали о славе победителей всего мира. Многие из них, возможно, начали свой поход в Голландии, проделав его как увеселительную прогулку, прошли церемониальным маршем по Елисейским полям в Париже, участвовали в парадном шествии через Берлин, после победы в Европе, и надеялись продефилировать с гордо поднятой головой по Москве. А вот теперь они кончают свой разбойный путь в качестве военнопленных в советской столице. Грязные, оборванные, потерявшие человеческий облик, идут они, посматривая исподлобья на москвичей. Заметно, как они от страха жмутся друг к другу. Ведь ими совершено столько кровавых преступлений на нашей земле!
Но на улицах Москвы образцовый порядок. Раздаются лишь полные презрения и негодования выкрики.
На лицах некоторых из военнопленных вспыхивали улыбки. Это, очевидно, те, кого Геббельс послал в порядке «тотальной мобилизации» и которые были рады тому, что для них закончилась война. Они были довольны тем, что вышли живыми из ада войны, и надеялись на встречу со своими семьями.
Я представил себе, что среди этих военнопленных, возможно, находится и мой бывший преподаватель немецкого языка Курт Пинке. Что сталось с его спесью и надменностью, с его верой в превосходство немецкой расы, в непобедимость германского оружия? Понял ли он теперь губительность для самой Германии бредовых идей Гитлера о мировом господстве немцев? Думаю, пока что нет. Потребуется время, для того чтобы такие, как Пинке, перестали быть опасными для человечества и не мечтали о походах во имя торжества «немецкого духа». Но сейчас идущий босиком по горячему асфальту Пинке обезврежен.
Заглохли шаги последних рядов военнопленных, замкнутые шеренгой молодых, полных сил и боевого духа советских бойцов со сверкающими на солнце автоматами. Через несколько минут тяжелые с металлическими баками машины разбрасывали искристые фонтаны воды по мостовой, смывая следы грязи, оставленные на асфальте «армией завоевателей».
В конце 1944 года я перешел на работу в МИД СССР и в феврале 1945 года был назначен помощником политического советника при председателе Союзной Контрольной комиссии в Венгрии (СККВ). 8 марта вместе с председателем СККВ маршалом Советского Союза К. Е. Ворошиловым, политическим советником Г. М. Пушкиным и другими сотрудниками мы выехали из Москвы и через несколько дней прибыли в Дебрецен, где еще в декабре 1944 года, после изгнания из этого города гитлеровцев Советской Армией, было создано Временное национальное правительство Венгрии, объявившее войну гитлеровской Германии.
Хотя к этому времени из Будапешта уже были изгнаны гитлеровские войска, венгерские власти все еще находились в Дебрецене — в этом замечательном венгерском городе, связанном с именем вождя венгерской буржуазной революции 1848—1849 годов Лайошем Кошутом. Немцы продолжали воздушные атаки венгерской столицы, в ней пылали пожары, царила разруха. Но посланные туда из Дебрецена представители властей понемногу налаживали порядок. Только в начале апреля венгерское правительство и аппарат советской военной администрации в Венгрии смогли перебраться в Будапешт.
Когда мы прибыли в этот «малый Париж», как называли его многие иностранные туристы, восхищаясь чудесными парками и старинной архитектурой домов, город был парализован. Все заводы и фабрики разрушены, две части города, разделенные Дунаем, — Буда и Пешт — могли поддерживать друг с другом лишь ограниченную связь через временный понтонный мост, сооруженный Советской Армией. Все будапештские красавцы мосты были взорваны гитлеровцами при отступлении. Центр города представлял собой груды кирпича и развалин. Но власти уже сумели восстановить или привести в жилое состояние несколько домов и отелей, в одном из которых и разместились сотрудники советской военной администрации.
Я не ставлю своей задачей описывать все то, что пришлось увидеть в этом городе, пережившем немецкую оккупацию и отступление гитлеровских полчищ. Мне хочется лишь сказать о том, что и в этой стране, бывшей в начале войны союзницей Германии, немецкие фашисты показали себя убийцами и грабителями.
Советская Армия добивала остатки гитлеровской армии в Саксонии, Тюрингии, Чехословакии и завершала окружение Берлина. 25 апреля стало известно о том, что на реке Эльбе в районе Торгау наши войска встретились с англо-американскими армиями.
30 апреля из Москвы сообщили о взятии рейхстага. 1 Мая, в этот весенний день, весь город ликовал в ожидании скорого мира.
8 мая в берлинском пригороде Карлсхорсте в здании бывшей прусской казармы представителями германского командования был подписан акт о безоговорочной капитуляции немецких вооруженных сил. В ночь на 9 мая никто из будапештцев не спал. К нам в отель «Британия» потоками направлялись жители города поздравить советский народ с великой победой.
Через несколько дней я получил извещение о моем отзыве в Москву.
НА ОБЛОМКАХ «ТРЕТЬЕЙ ИМПЕРИИ»
Снова в Берлине
Считаясь с неизбежностью разгрома гитлеровской Германии, союзные державы в феврале 1945 года на Крымской конференции предусмотрели создание в составе четырех главнокомандующих оккупационных войск в Германии (СССР, США, Великобритании и Франции) Контрольного Совета для осуществления верховной власти в Германии с целью контроля за выполнением требований о безоговорочной капитуляции. Позднее союзниками было решено, что местом пребывания союзной администрации по управлению Германией и районом «Большого Берлина» будет Берлин.
В начале мая я получил назначение — ехать работать в составе Советской Военной Администрации в Германии (СВАГ) в качестве помощника политического советника. Это назначение совпадало с моим желанием снова увидеть Германию, прошедшую через жерло войны, посмотреть на берлинцев, но уже не в угаре военного психоза, ошеломленных победоносными шествиями гитлеровских армий по Европе, а в атмосфере «тотального поражения».
Зажегшая пламя войны, опустошившая огромные пространства Европы, Германия лежала теперь поверженная в прах, объятая дымом пожаров. Страна, претендовавшая на то, чтобы господствовать не только в Европе, но и во всем мире, оказалась сама без руля и без ветрил, без какой-либо немецкой администрации, которой можно было бы доверить управление страной.
Самолет доставил нас, нескольких работников Министерства иностранных дел СССР, на один наскоро приведенный советскими воинскими частями в порядок берлинский аэродром, а уже через час мы прогуливались по улицам утопающего в свежей майской зелени маленького дачного поселка Венденшлосса, в 25 км от Берлина.
Здесь, в Венденшлоссе, я встретил знакомого советского дипломата, с которым дружил в довоенном Берлине, и мы договорились, что при первой свободной минуте отправимся осматривать Берлин. Уже на следующий день мы выехали на автомобиле в город, к которому еще совсем недавно было привлечено внимание всего мира. Здесь в могущественной цитадели «Третьей империи» шли ожесточенные бои советских воинов с полчищами гитлеровцев. Город имел самые современные в военно-техническом отношении укрепления, опоясывавшие Берлин тремя железобетонными кольцами. В самом городе насчитывалось несколько сот бронированных сооружений. Свыше ста крупных военных предприятий снабжали гитлеровские дивизии. Каждый дом, каждый подвал, все станции метро и убежища были приспособлены для пулеметных гнезд и огневых точек. В городе были сконцентрированы отборные дивизии. Только в составе батальонов «фольксштурма», сформированных Геббельсом, насчитывалось около миллиона человек.