Трое суток стояли эшелоны с советскими людьми в Свиленграде. Советские власти не давали согласия на начало обмена до тех пор, пока в Свиленград не будут доставлены все советские люди.

Следует сказать, что, несмотря на гестаповские провокации, все советские люди, находившиеся к началу войны в Германии и оккупированных ею странах, собрались в Свиленграде. Здесь были женщины, доставленные прямо из родильных домов. Жена корреспондента ТАСС, работавшего в Дании, в эти дни родила в Софии дочку. Среди советских граждан много было тяжелобольных, но не пожелавших остаться в больницах, как им предлагали немцы. Мы узнали, что торгпредовский товарищ, который был с нами в гестапо, также доставлен сюда.

Домой, на Родину, скорее, скорее — такими мыслями жили все мы. И никто из нас не огорчался тем, что на лугу у железнодорожной станции лежит сваленное немцами в кучу наше имущество — поломанные чемоданы, разбросанное и порванное белье, затоптанные в грязь одежда и обувь.

Из Свиленграда на автобусах все советские граждане были доставлены к турецкой границе и переданы в распоряжение турецких властей. Отсюда нас всех повезли в Стамбул, где мы были размещены на стоявшем в порту советском пароходе «Сванетия», задержанном турками в начале войны. На нем мы жили несколько дней, до тех пор пока по соседству с нами не оказался пароход «Бессарабия», на борту которого находились немцы, вывезенные из Москвы. Через Дарданеллы нас переправили на материковую территорию Турции, откуда по железной дороге мы добирались до нашей границы.

Стояла изнуряющая жара. Термометр показывал 35 градусов. Люди испытывали жажду и голод. Но чем ближе подъезжали к советской территории, тем веселее становились лица людей. Но все мы были еще не в безопасности. В нашем поезде еще находились гестаповские агенты, которые могли учинить любую провокацию. Только когда последние колеса нашего поезда застучали по советской земле, только тогда из окон всех вагонов прозвучали уверенные, веселые голоса:

— Да здравствует наша Родина!

Советские женщины, работавшие в это время на полях близ железнодорожного полотна, тепло приветствовали мчавшийся мимо них поезд, не подозревая о том, что в нем едут люди, истосковавшиеся по своей Родине.

Мы прибыли в Москву 17 июля. С Курского вокзала добирались на трамвае до Пятницкой. Немецкие самолеты кое-где оставили свои варварские следы в Москве. Медицинский техникум, расположенный напротив нашего дома, был полностью разрушен. Остатки развалин еще дымились. Окна нашего дома зияли пустотой, но жертв в доме не было.

В Москве началась эвакуация населения. Только что увидев родных, пришлось снова расстаться с ними —они отправились в Куйбышев. В столице, к которой рвался враг, началась суровая жизнь.

Работать я сразу же начал в ТАСС, в иностранном отделе. Мы круглые сутки прослушивали все радиостанции мира, принимали информацию о ходе великой битвы. Надо было записывать хвалебные экстренные сообщения верховного германского командования, безудержные по хвастовству речи Гитлера, Геббельса, Дитриха, военных радиокомментаторов и других гитлеровских пропагандистов, доморощенных и купленных, как, например, лорд Хау-Хау.

Во время воздушных налетов все, кто мог, забирались на крышу здания ТАСС и сбрасывали «зажигалки» на тротуар, где их засыпали песком дворники.

Несколько раз в неделю я выезжал по путевкам МК. или РК партии с докладами на международные темы в воинские части и в военные госпитали. Особенно было трудно привыкнуть читать доклады среди тяжелораненых; мне казалось, что я в госпитале лишний человек и мои доклады никому не нужны. Но вскоре убедился в своей неправоте. Очень часто из частей приезжали на «виллисе» в ТАСС и без всяких путевок увозили меня к раненым бойцам. Интерес к докладам был огромный, все ждали новостей с фронта и сообщений о гитлеровской Германии.

Разгром немецко-фашистских войск под Москвой в декабре 1941 года был первым радостным событием для всех советских людей с начала войны. Все горечи, нужды и потери стали казаться менее значительными. Последовавшие затем новые удары Советской Армии по гитлеровским полчищам вселяли надежды на то, что захватчики будут изгнаны с нашей земли. Затаив дыхание, следил советский народ за развернувшейся с 19 ноября 1942 г. по 2 февраля 1943 г. эпопеей на Волге, закончившейся полным разгромом гитлеровцев. В этих героических сражениях советские бойцы прославились на весь мир.

Разгром гитлеровской армии под Сталинградом, явившийся поворотным пунктом в истории Великой Отечественной войны, значительно сбил спесь с гитлеровских пропагандистов. Нам, работникам ТАСС, интересно было наблюдать за тем, как германские военные обозреватели изворачивались по радио, стремясь обелить гитлеровское командование в его действиях под Сталинградом. Сначала они возвеличивали маршала фон Паулюса, а когда он сдался в плен, объявили его изменником. Речи Геббельса стали тревожно-надрывными. Теперь он призывал все население Германии, включая школьников и стариков, к самоубийственной защите «фатерланда», к созданию народного ополчения, чувствуя, видимо, что война скоро подвинется к границам «Третьего рейха».

В начале августа 1943 года началось наступление Советской Армии на Запад. В это время Отдел пропаганды ЦК КПСС предложил мне поездку в освобожденные районы Калужской и Смоленской областей. Нужно было выпускать первые номера районных газет и выступать с докладами о международном положении. Из Москвы я выехал вместе с группой лиц, составлявших правительственную комиссию по определению ущерба, нанесенного гитлеровской армией в освобожденных районах. До Сухиничей мы добрались без особых трудностей. Здесь только что прошли бои. Гитлеровцы отступали, цепляясь за все возможное, и мстили за свои неудачи. На город немцы все еще посылали свои бомбардировщики, в нем пылали пожары. Железнодорожная станция была сильно разрушена, местами не было даже стен, но тем не менее здесь кипела работа: звенели телефоны, слышались голоса работников железной дороги.

Первое место моей работы — Спас-Деменск. В момент моего прибытия город как раз находился под обстрелом немецких минометов. В один из домиков рядом с церковью, где находились раненые бойцы, попала мина. Нам пришлось помогать перетаскивать раненых. Каждую ночь немцы обрушивали на город минометный огонь. Населения в городе было мало: жители частично ушли в леса, многих увезли гитлеровцы, большая часть погибла.

Я побывал затем в ряде районов Смоленщины. Всюду мы встречали одно и то же — пожары, разруху, горе и слезы. Но грохот орудий катился все далее на Запад. И потому на лицах всех людей, которых мы встречали, сквозь слезы уже пробивалась светлая радость и надежда.

То, что я видел в свое время в Голландии при ее захвате гитлеровцами, не могло идти ни в какое сравнение с тем, что сделали фашистские захватчики в нашей стране. Я видел теперь, что означала в действительности объявленная гитлеровцами «тотальная война» Советскому Союзу: уничтожение культуры, всего того, что было связано с историей русского народа, истребление людей, разрушение основ нового общественного здания, заложенного великим В. И. Лениным, на возведение которого советский народ нередко отдавал все свои силы и средства.

Какая же мера возмездия может быть достаточной для гитлеровцев за все эти варварства и зверства?— думал я, покидая эти края. Но возмездие уже началось.

Каждый день приносил теперь советским людям радостные вести. Каждая военная сводка — новый успех наших войск. Повеселела Москва. Постепенно начала сходить суровая тревога с лиц людей. Эвакуированные постепенно возвращались в столицу.

Потрепанные немецкие армии с боями откатывались на Запад. Грозовые тучи неслись теперь в сторону «Третьей империи» Гитлера.

Незабываемым для всех москвичей и для всего советского народа был день 17 июля 1944 г. В этот день по Садовому кольцу столицы под конвоем прошло около 60 тыс. немецких военнопленных, захваченных войсками 2-го и 3-го Белорусских фронтов.