Но напрасно Ольга готовила ужин. Все осталось почти нетронутым. Они сидели рядом на диване и то оживленно разговаривали, перебивая друг друга, то молчали, вспоминая далекие дни. Ее рука, мягкая и теплая, лежала в его руке…

Глава тринадцатая

Много забот свалилось на Татьяну Парамонову. Не простое дело управлять заводом. Казалось, все знакомо ей здесь, от главного, основного, вплоть до самых малозначащих мелочей. Ведь сам-то завод вырос на ее глазах. А люди завода? Да что и говорить о людях! Не было на заводе человека, которого не знала бы она, так же как не было человека, который не знал бы ее.

Очутившись на трудном, ко многому обязывающем посту руководителя, Таня не раз с благодарностью вспоминала Андрея. Ни одного сколько-нибудь существенного вопроса не решал он без нее. Как будто знал, что ей придется заменить его.

Никогда не забыть ей памятного разговора.

Андрей Николаевич попросил ее зайти к нему после работы. «Наверное, насчет конвейера», — подумала она. Конвейером жил весь коллектив завода.

— Большой разговор есть, Татьяна Петровна, — сказал ей Андрей, и она заметила, что директор с трудом старается скрыть овладевшее им волнение.

— Вопрос надо решить очень важный. И для вас и для меня. И для всего коллектива.

Она не знала, что взволновало Андрея Николаевича, и молча ждала, что он скажет.

— Приходится уходить с завода, — сказал Андрей, и она услышала, с какой болью произнес он эти слова.

— Уходить! — и тут она вспомнила, что Василий еще несколько дней назад говорил о возможном отъезде Андрея Николаевича на учебу. Тогда она как-то не придала этому значения, не хотелось верить, да и не верилось, что Андрей Николаевич покинет завод. Она даже поспорила тогда с Василием. А выходит, он был прав.

— Андрей Николаевич, — сказала она, от души ему сочувствуя, — ведь это же ненадолго! Всего на год… Ведь вы же вернетесь к нам!

Андрей Николаевич в раздумье покачал головой.

— Трудно сказать. В Приленск я, конечно, вернусь. А где придется работать? Не ясно… Поэтому вперед загадывать не будем… А сейчас надо решить кому передавать завод?

— В горкоме, наверно, уже решили.

— Нет. Первое слово наше. Решили пока только одно: директора найти на заводе.

— На заводе! — она встала. — Конечно, им так легче. Не ломать головы. А мы должны прямо сказать — у нас подходящей кандидатуры нет!

— А вот тут вы, Татьяна Петровна, не правы. Есть кандидатура!

Если бы Таня меньше знала своего директора, то, наверное, заподозрила бы, что старается он побыстрее сбыть завод с рук. Но подумать такое об Андрее Николаевиче она не могла. Если он ошибается, то ошибается искренне.

— Есть кандидатура! — повторил Андрей Николаевич и тоже встал. — Татьяна Петровна Парамонова.

К этому она была совсем не подготовлена. Она даже не нашла сразу слов, чтобы возразить, и только медленно покачала головой.

— Вы со мной не согласны? — весело спросил Андрей Николаевич.

— Не согласна! И никто с вами не согласится!

— Садитесь, Татьяна Петровна, поговорим спокойно. Признаюсь вам по совести, не я первый высказал эту мысль. И не потому, чтобы не верил в ваши силы и способности. Кому, как не мне, знать вас! А все моя мягкотелость. Пожалел вас, как вот, помните, пожалел вас тогда, когда вы на Васину машину просились. Такую же ошибку теперь совершил. Ну… меня и поправили.

Не поддержал ее и Василий. Когда она дома вечером рассказала ему о своей беседе с Андреем Николаевичем, он потрепал ее по плечу и пошутил:

— Толково! Мне прямой расчет. Проспишь на автобус, на директорской машине отвезут.

— Тебе о деле, Вася, а ты смеешься, — обиделась она.

— И я о деле говорю, — уже серьезно сказал Василий. — Я сразу так и подумал, когда узнал, что Андрея Николаевича посылают учиться. Не робей, Танюша! Голова у тебя светлая. И дело тебе родное. Сперва, конечно, трудно покажется. Так ведь мы с тобой коммунисты. А какой же коммунист легкой жизни ищет!

Со времени заседания технического кружка, на котором решался вопрос о веселом конвейере, прошло больше двух месяцев. Переоборудовали конвейер очень быстро, Федя почти не выходил из цеха, а Саргылана, которая видела его теперь только в цехе, не знала, радоваться такому его рвению или огорчаться. К общему удивлению, горячим патриотом нового конвейера оказался Притузов. Он не только сам проводил на заводе все свободное время, но даже привел с собой группу студентов.

Надо было точно выявить резервы времени у каждого рабочего. Без этого нельзя было определить, сколько дополнительных стахановских люлек следует вмонтировать в действующий конвейер.

Студенты под руководством Притузова прохронометрировали каждую производственную операцию, и хотя кое-кто из девчат, особенно вначале, и посмеивался: «Все гадаете, кто из нас А и кто Б», — вскоре все поняли, что это изучение необходимо для успеха нового дела.

Притузов предложил поставить дополнительные стахановские люльки через каждые шесть обычных. Разгорелся спор. Саргылана доказывала, что можно поставить чаще, после каждой пятой или даже четвертой обычной. Высказывалось и противоположное мнение — его вначале поддерживала и Таня — врезать стахановские люльки реже. Но Притузов не сдавался, и после горячего обсуждения с его мнением согласились.

Через несколько дней внешний облик конвейера изменился. Нарядные, окрашенные в яркий красный цвет и приподнятые выше остальных стахановские люльки украсили конвейер. Пока они были пусты. Но каждый, кто чувствовал себя способным обогнать конвейер, старался, обрабатывая пары, лежащие в обычных люльках, накопить к моменту приближения красной люльки запас времени, который позволил бы ему обработать стахановскую пару.

И Саргылане и Феде не терпелось поскорее «перейти к делу». Но Притузов, и тут Таня его решительно поддержала, убеждал их не торопиться. Два дня красные люльки путешествовали вдоль конвейера пустыми. Саргылана нервничала и в душе упрекала Таню в излишней медлительности.

— Татьяна Петровна, — умоляюще обратилась Саргылана к директору, когда та остановилась у ее рабочего места, — долго еще нас дразнить будут?

— Береги, девка, задор, — весело ответила Таня, — скоро понадобится.

На третий день, утром перед началом смены, в пошивочном цехе состоялся короткий митинг.

— Сегодня радостный день для нашего коллектива, — сказала Таня. — Поздравляю вас, товарищи, с днем рождения веселого конвейера.

«Ну, молодец, Татьяна! — с гордостью подумал Василий — он тоже зашел взглянуть на пуск веселого конвейера. — Простая рабочая девчонка… а сейчас!..»

В стороне кучкой стояли кожевники: Ынныхаров, Сычев, Королева. Василий подошел к ним.

— Ну как, Егор Иванович, смотришь на это делю? — спросил Василий старика. — Одобряешь затею Саргыланы?

— Даже деревья бывают разной высоты, — ответил Егор Иванович, — как же не одобрить? Теперь каждый сможет работать по способности и заработать по труду.

— Тише, мужики, — остановила их Королева, — сейчас пускать будут.

Таня подошла к ленте и положила первую пару в красную люльку.

— Включайте мотор, — сказала она сменному мастеру.

И когда лента медленно поплыла вдоль конвейера, снова раздался гул приветствий, приглушавший шум заработавших машин.

Саргылана стояла у своей машины бледная и взволнованная. Таня пыталась заставить ее выступить на митинге, но Саргылана наотрез отказалась. Она ничего не сказала, но так энергично замотала головой, что Таня сразу отступилась. Поведение Саргыланы она одобрила. «Хочет делом доказать. Молодец девка! У этой раньше времени голова не закружится».

Со все нарастающим волнением ожидала Саргылана первую красную люльку. И хотя не было никаких причин сомневаться в своих силах, хотя Саргылана уже не один раз проверила себя, свой ритм работы и знала, что успеет обработать дополнительную пару, все же сознание ответственности момента заставляло ее волноваться. И только когда первая пара из красной люльки была обработана и поплыла дальше, Саргылана успокоилась.