Дед Захар подходит к висящей в простенке лампе-семилинейке и задувает ее.

Дальнейший разговор происходит в темноте. Старик стоит около печки. Человек, которого Егорка и старик называют золотозубым, проходит в избу и садится на лавку в простенке между окон.

— На старости лет брехать научился? — строго говорит он. — Почему не пришел?

Старик ничего не отвечает.

— Пришлось через весь остров тащиться, на глазах у людей протоку переплывать, — выговаривает незнакомец, — а в деревне есть люди, в лицо меня знают. Подумал ты об этом, козлиная борода?

Старик по-прежнему молчит.

— Слушай внимательно, — уже спокойным тоном говорит незнакомец. — Завтра к тебе придет человек. Встретишь и спрячешь его.

— Не буду больше! Не хочу никого прятать! — тихо говорит дед Захар, тихо потому, что страшно ему возражать золотозубому.

— Не будешь! Не хочешь! — почти нараспев произносит незнакомец и смеется мелким сдавленным смешком. — Кто это говорит? — спрашивает он кротко, почти ласково, — Бакенщик Захар Шепелев. Не-ет! — цедит он сквозь зубы, и голос его срывается на зловещее шипенье. — Это говорит старый бандит Захар Шепелев, который расстреливал из засады отряд Каландарашвили, вешал семьи красных партизан…

— Не вешал я никого, — говорит старик дрожащим голосом.

— …сжигал деревни, — продолжает, не слушая его, незнакомец, — а теперь он стал бакенщиком и хочет забыть про бандита… В какое время приходить человеку? — сухо и брезгливо спрашивает он.

— Вечером пусть приходит, — тихо отвечает старик.

— Зачем?

— За ягодами. Много сейчас из города ягодников ходит.

— Можно… На Медвежьем работает сейчас изыскательская партия. Видел я, твой Егорка около них трется. Этого человека тоже туда пристроишь. Понял?

— Понял.

— Пока все. Ухожу. А слова мои не забывай… бакенщик Захар Шепелев!

Высокий, плечистый мужчина с густой, коротко остриженной черной бородой, в брезентовом плаще, с «Сидором» за плечами постучался в окно крайней хаты.

Из окна выглянула молодая женщина.

— Захар Шепелев здесь живет? — спросил чернобородый.

— Последняя изба с того краю, — ответила женщина и, взглянув на красивое лицо прохожего, сочувственно добавила: — Только, поди, не застанете его вы. Летом-то он все на острове. Бакенщик он.

Но чернобородый, не обратив внимания на предостережение женщины, поблагодарил ее кивком и быстрым легким шагом направился к хате Шепелева.

«Надо быть, городской, — подумала женщина, проводив его взглядом. — Зачем это он? Неужели по ягоды?» — и ей даже обидно стало, что в горячую страдную пору такой могучий мужчина занялся детской забавой.

А прохожий, проворно шагая вдоль единственной улицы деревни, в это время уже подходил к Захаровой хате. Увидав на крыльце высокого старика с тощей сивой бородой, он понял, что это и есть Захар Шепелев.

— Привет, папаша! — сказал чернобородый. — Переночевать место найдется?

— Кто такой? — строго спросил старик.

— Городской. По ягоду к вам собрался, — он весело оскалил зубы. — А какая у вас ягода произрастает, про то вам лучше знать, папаша.

— Заходи в избу, — сухо пригласил старик, не отвечая на шутку. Веселье гостя показалось ему неуместным, а обращение «папаша» — недостаточно почтительным.

В избе они пробыли недолго. Дед Захар торопился на остров, гость — тоже.

— Насчет погрести, — с готовностью откликнулся гость, когда старик взглядом указал ему на весла, — с полным нашим удовольствием! Вы увидите, папаша, высокий морской класс. Максим Щелчков — краса и гордость северных морей.

Греб он в самом деле легко, словно играючи. Но так как и в лодке он не умолкал ни на минуту, то даже отличная гребля не возвысила его в глазах деда Захара.

Не сразу понял старик, что навязчивая разговорчивость Максимки — как он окрестил про себя чернобородого — не пустая болтовня. Не проплыли и половины пути, как Максим выведал от старика все, что его интересовало.

Обогнув узкий длинный островок, на крутом подмытом берегу которого густо росли кусты шиповника, усыпанные начинающими желтеть продолговатыми ягодами, лодка выплыла на вторую, более широкую протоку.

— Медвежий? — спросил Максим, кивнув на противоположный берег.

— Он, — подтвердил старик.

Во второй протоке течение было сильное, и Максиму пришлось поднавалиться на весла. Поэтому несколько минут он молчал. Метров за двести от берега начиналась песчаная отмель, лодка едва не хватала кормой дна.

Дед Захар протянул кормовое весло, указывая Максиму на темнеющую в откосе берега проточину — в ней он всегда оставлял лодку. Но Максим сильным взмахом воткнул весло в рыхлое песчаное дно и, придерживаясь за весло, чтобы лодку не снесло течением, спросил:

— Сколько их работает?

— Четверо. Иной день еще из города приезжают.

— Оружие есть?

— Не видал.

— Живут где?

— Палатка у них. На изголовье.

— Далеко от твоей сторожки?

— Поболе версты.

— Ходят они к тебе?

— Редко. За рыбой когда. А то больше Егорка сам относит.

— Правильно, папаша! Пущай сам и относит. Ну, поехали?

Он выдернул весло и вставил его в уключину.

— Максим, — в первый раз обратился старик к гостю, — а нашто тебе эти люди?

— Ты, старик, видно, любопытный? — вместо ответа спросил Максим, — А зря… Ты не любопытствуй. Дольше проживешь.

Глава шестнадцатая

Ольга ожидала совещания у секретаря обкома с нетерпеливым волнением.

Для этого были основательные причины.

Изыскательская группа, с которой она приехала в Приленск, закончила предварительное изучение вопроса о площадке строительства Приленской гидроэлектростанции. На совещании у секретаря обкома должно было решиться, которому из двух основных вариантов будет отдано предпочтение местными организациями. А это было необходимо для представления проекта правительству.

«Если заключение обкома сегодня будет дано, — размышляла Ольга, — то завтра же кому-то вылетать в Москву в Гидропроект со всеми материалами изысканий».

Ольга имела основание надеяться, что полетит именно она. А ей очень хотелось в Москву… Они побыли вместе с Андреем всего три недели. Это если верить календарю. А если положиться на память, то кажется — всего несколько коротких дней.

Прав был Андрей — трудная у них любовь… Очень хочется в Москву… Правда, пробыть там опять удастся очень недолго — две-три недели, от силы месяц. Но сейчас и это представлялось Ольге огромным счастьем.

Только бы решился сегодня вопрос!

Сергей Кузьмич уже три дня тому назад передал Еремееву все материалы. В тот же день ознакомил с ними работников плановой комиссии и филиала Академии наук. Совещание обещало быть интересным.

— Не знаю, будет ли стенографироваться совещание, — еще накануне предупредил Сергей Кузьмич Ольгу, — если нет, то прошу вас подробно записывать все высказывания. Каждое предложение мы, проектировщики, должны изучить и взвесить.

В томительном ожидании день тянулся нестерпимо долго, но пришел и ему конец. В раскрытое окно вместе с наступающими сумерками начала прокрадываться вечерняя прохлада. В Приленске в середине августа, даже после самых жарких дней, вечерами уже свежо.

Совещание началось ровно в восемь часов вечера в кабинете Еремеева, в том же самом, в котором он принимал изыскателей весной. На стене так же висела огромная геологическая карта, но теперь рядом была прикреплена карта среднего течения реки Лены.

Сергей Кузьмич представил Еремееву всех работников изыскательской партии. Когда он назвал Ольгу, то Еремеев внимательно посмотрел на нее и переспросил:

— Перова? Знакомая фамилия. Не сродни Андрею Николаевичу?

— Жена, — весело ответила Ольга, хорошо понимая, что Еремееву все это давно известно.

— То-то я вспоминаю, — улыбаясь одними глазами, сказал Еремеев, — весной у вас другая была фамилия. Какая-то украинская.