— Мне очень нужно с ней поговорить, — настаивал Андрей.

— Хорошо, я посмотрю, — ответила Ревекка Борисовна и через минуту сказала: — Она заснула. Мне не хочется ее будить. Она все жаловалась на головную боль.

— Простите, — ответил Андрей и положил трубку.

Почему так случилось? Кто в этом виноват? И в чем виноват он сам?

Андрей вспомнил первую размолвку еще там, в Москве, когда он сообщил о своем решении ехать в Приленск. Как он тогда поступил? Вместо того чтобы доказать Людмиле, что она не права, он стал ее уговаривать: «Едем всего на два года» — и этим невольно признал справедливость ее рассуждений, что жить можно только в Москве, что поездка на Север — это лишь временная вынужденная житейская неприятность.

Сейчас Андрею было ясно, что принципиальности у него тогда не хватило.

А ведь так было не раз.

Почему он смирился с тем, что Людмила до последнего времени сидела дома и, по существу, бездельничала? Был об этом разговор? Был… Но Людмила сказала: «Вернемся в Москву, найду себе дело, а здесь… неинтересно». И осталась при своем мнении…

Почему у него хватало энергии и мужества настойчиво и упорно преодолевать трудности на работе и почему он оказывался таким бесхребетным дома, в семье?

Почему он сломил активное противодействие Кравцова, но малодушно останавливался, встретив сдержанное, часто пассивное сопротивление Людмилы?..

И трещинка в их взаимоотношениях, которой он вначале не замечал, все увеличивалась и увеличивалась и, наконец, превратилась в непроходимую пропасть…

За окном начинался день. Андрей выключил настольную лампу, подошел к окну и раздвинул занавески. Снег на крышах искрился под лучами восходящего солнца. Утро было тихое, безветренное, и дым из печных труб столбом поднимался вверх.

Андрей долго стоял, прижавшись лбом к холодному стеклу.

— Ночь прошла, — сказал он сам себе, посмотрел на несмятую постель, повернулся и вышел из спальни. Проходя через столовую, он мимоходом взглянул в зеркало, увидел свое осунувшееся за ночь лицо и невесело усмехнулся.

— Ты куда, Андрюша? — спросила его мать.

— Схожу на завод, — ответил Андрей, оделся и вышел.

Оставаться дома было невмоготу.

Через несколько дней Людмила уехала, но не в Ташкент, а с бригадой в гастрольную поездку по Северному побережью.

В день отъезда она зашла за вещами. Клавдия Васильевна сделала робкую попытку уговорить ее, но Людмила усмехнулась и ответила:

— Оставьте, пожалуйста. Если бы я для него что-нибудь значила, он сам бы мог поговорить со мной.

Глава пятнадцатая

Веселое апрельское солнце спозаранку заглянуло в комнату. Узкий острый лучик, проскользнув между оконными переплетами, кольнул Андрея прямо в глаза.

Андрей посмотрел на висевшие у изголовья ручные часы.

— Шесть часов!

В комнате стоял приятный, слегка терпкий запах лиственницы. Несколько дней тому назад Клавдия Васильевна опустила в кадочку с водой толстый пук темных зеленовато-коричневых ветвей, усыпанных мелкими жесткими почками. За эти дни почки раскрылись, и нежно-зеленые иголочки молодой хвои, вырвавшись на свободу, весело брызнули во все стороны. Концы иголочек золотились в струйках солнечных лучей.

«Сегодня с утра пробный запуск мотора», — вспомнил Андрей. Он вскочил с постели, быстро, в несколько минут, умылся, оделся, позавтракал и вышел.

На улице было весело. Солнечные лучи, отражаясь от уцелевших белых снежных пятен, слепили глаза, поблескивая в свисающих с крыши ледяных сосульках, веселили и будоражили все живое.

Почуявшие тепло воробьи оживленно перепархивали с места на место, оглашая воздух бойким задорным чириканьем.

«Весна на пороге», — подумал Андрей, обходя подмерзшие за ночь лужицы.

В гараже, около укрепленного на бревенчатой раме мотора, возился до неузнаваемости вымазавшийся Федя. Теперь он работал в ремонтно-механическом цехе под началом Кузьмы Никитича.

— Когда ты успел вымазаться? День только еще начался, — спросил Андрей, улыбаясь.

— Масло из картера выливал, — ответил смутившийся Федя.

— Скоро мотор пускать будете?

— Сейчас масла свежего зальем да свечи Гриша заменит.

Вошел Кузьма Никитич и следом за ним плечистый, румяный парень, моторист Гриша. Он нес в пригоршне новенькие матово поблескивающие цилиндрики запальных свечей.

— Проверим зажигание, — сказал Кузьма Никитич, присев у мотора. — Провертывай помаленьку, — сказал он Грише и поднес конец провода к корпусу мотора. Гриша массивным заводным ключом начал осторожно поворачивать вал. Щелкнул импульсатор, и бледная голубая искорка перепорхнула на корпус.

— Точно! — удовлетворенно заметил Кузьма Никитич, проверив положение поршня в цилиндре. — Залейте масла под свечи.

— Зазоры великоваты, — сказал Андрей, рассматривая свечи.

— Ничего, Андрей Николаевич, — ответил моторист, — Запрягаев вчера новое магнето принес, искра сильная.

Пока Гриша завертывал свечи и подключал зажигание, Федя присоединил резиновый шланг от помпы к большому баку, стоявшему в углу, и залил водой рубашку мотора.

— Готово, Кузьма Никитич! — доложил Гриша.

— Проверни, — предложил механик, присев у карбюратора.

Напрягаясь изо всех сил, Гриша с трудом провернул вал на полоборота.

— Компрессия! — крякнул он.

— Что, дружок, каши мало ел? — добродушно усмехнулся Кузьма Никитич, подошел к сконфуженному Грише и взял у него заводной ключ.

— Ну-ка, я попробую. Иди к карбюратору. Не опоздай дать подсос.

Легко, словно играючи, Кузьма Никитич начал провертывать туго подающий вал. Только по тому, как играли лопатки на его широкой спине, можно было понять, сколько силы вложено в эти спокойные движения.

Мотор чихнул, выбросив клуб сизого дыма. Еще рывок ключом, и мотор дал полную вспышку, за ней тут же вторую и пошел на полный ход, вздрагивая всем корпусом под мерный перестук клапанов.

— Поехали! — завопил в неистовом восторге Федька.

Кузьма Никитич и Гриша возились около работающего мотора, ускоряя и замедляя его ход, и внимательно прислушивались, определяя по звуку слаженность работы деталей мотора.

Сычев стоял около штабеля свежевыструганного бруса и высверливал электродрелью гнезда для шипов. Он теперь работал на строительство нового цеха.

Андрей подошел к нему.

— Дело у вас, я вижу, хорошо подвигается.

— Теперь веселей пойдет, — отозвался Сычев. — Трудно было из земли вылезти, а как добрались до бруса, дело в шляпе. К концу недели стены выведем.

— Очень хорошо, — повторил Андрей, — график обогнали.

— На четыре дня, — подтвердил Сычев. — Боялись, не успеем к сезону, а цех-то у нас вперед корья готов будет.

— Это и хорошо. Начнутся заготовки, придется много рабочей силы перебросить на острова. Чтобы заменить экстракт корьем, много еще придется поработать.

— Поработать не страшно. Работой нас не испугаешь. К этому делу у всех интерес большой. Все понимают, что нужно… А вот, к слову пришлось, занятный разговор я, Андрей Николаевич, вечор слышал.

Сычев достал трубку и, не прерывая разговора, начал ее набивать.

— Бухгалтер наш с Седельниковым Артемием разговаривал. Бухгалтер ему, видно, что-то про постройку нашу сказал, а Артемий и отвечает: «Пустое дело. Только зря народ отрывают. Немец, — говорит, — под Москвой, японцы около Иркутска, а тут столько лбов пустяками занимаются. На фронт, — говорит, — неохота, вот и выдумывают разное строительство».

Сычев раскурил трубку и затянулся крепким дымком.

— Постыдил я его за такие речи, а сам подумал, что за ним догляд нужен.

— Да, — согласился Андрей, — к нему надо присматриваться.

Андрей хотел еще что-то добавить, но в это время к ним не спеша подошел Кузьма Никитич. То, что механик сообщил, — а произнес он всего два слова: «Модель готова», — было так важно, что Андрей тут же забыл и Седельникова и его подозрительные речи и, схватив Кузьму Никитича за рукав, потащил его за собой в механическую мастерскую, где изготавливалась модель выпарного аппарата.