— Куда поедем? — спрашивает Василий. — На коренной берег?

— Поздно, — отвечает Егор Иванович. — По береговой протоке тоже лед пошел. Видишь, — он протягивает руку.

Василий смотрит. Там, где вечером темной полосой обозначалась протока, огибающая крутой выступ высокого скалистого берега, теперь все бело.

— Куда же?

В голосе Василия тревога.

— Вверх по курье. На изголовь, — отвечает Егор Иванович. — Там берег выше. Может, не достанет. Отсидимся.

— А если?.. — начинает Василий и смолкает, не закончив вопроса.

Если зальет изголовье и льды пойдут напроход по всему острову, тогда… тогда плохо…

Но это и ему самому хорошо понятно… Чего же тут спрашивать…

Тяжелые весла в могучих руках Василия взметываются, как легкие крылья. Тяжело груженная лодка быстро подвигается вперед.

Небольшой бурунчик поднимается у носа лодки и, журча, сбегает по бортам, за кормой остается матовый пузырящийся след.

Ынныхаров уверенно проводит лодку по извилистым проточкам, плавно огибает попадающиеся на пути густые ивовые заросли. Там же, где над водой торчит щетина стеблей молодого тальника, он держит прямо на них, и гибкие прутики шуршат по бортам лодки, нагибаясь за ней, как бы пытаясь остановить ее быстрый бег. По гладкой поверхности воды торопливо снуют выгнанные из своих норок маленькие черные кроты. Из-под носа лодки с резким криком взлетают потревоженные стайки уток. Поднявшись выше кустов, они делают разворот над лодкой и скрываются в сизом вечернем небе.

Вот и конец курьи. Василий выскакивает из лодки, сильным рывком выдергивает ее до половины на берег и бежит к реке.

Егор Иванович забивает кол, привязывает лодку и не спеша идет за Василием.

Василий стоит на самом изголовье острова и, не отрываясь, смотрит на реку.

На Лене полный ледоход!

По всей необъятной ширине реки сплошняком идет лед. В вечерних сумерках не различить далеких берегов, они сливаются с темно-серым небом, и оттого кажется, что края ледяного потока уходят далеко за горизонт.

У изголовья острова наметаны высокие торосы из вставших дыбом льдин. Огромные ледяные поля со страшным шумом ударяются о торосы, сталкиваются между собой и дробятся на части. Разлетаются мелкие ледяные брызги. Свежий верховой ветер бросает их в лицо Василия…

Вот льдина, зажатая другими, более мощными, поднимается на несколько метров и обрушивается, дробясь на куски и оставляя после себя груду обломков самых причудливых очертаний.

— Ну и силища! — шепчет Василий.

Неслышно ступая, подходит Егор Иванович.

— Смотришь, Василий?

— Эх, Егор Иванович, до чего же хороша наша красавица Лена! — восклицает Василий. — Другой такой реки нет, наверное, во всем мире.

— Большая река, — соглашается Егор Иванович.

На его всегда спокойном стариковском лице выражение озабоченности.

— Егор Иванович! А где же Бараний остров? Он ведь тут справа, неподалеку должен быть.

— Затопило, — отвечает Егор Иванович. — И этот затопит. Большая вода идет.

Василий не сразу улавливает смысл этих слов. Уж очень спокойно произносит их Егор Иванович. Но, взглянув под ноги, Василий видит, что откос берега стал ниже. Он машинально оглядывается.

Так и есть! Лодка, выдернутая им до половины на берег, уже вся на воде, и не привяжи ее предусмотрительный Егор Иванович, была бы она теперь уже далеко.

Неприятный холодок змейкой струится по спине Василия.

Он смотрит на широкий разлив воды, потом снова переводит взгляд на необъятную белую лавину, наплывающую на зажатый льдами остров, и родная река, на которой он вырос, к которой он так привык, впервые начинает казаться ему страшной…

— Как спасаться будем? — спрашивает он Егора Ивановича.

Егор Иванович озабочен, но спокоен. Значит, надежда еще есть. Хотя старик из тех, кто и смерть сумеет встретить достойно.

Но сегодня Егор Иванович умирать не собирается. Он еще раз внимательным, пытливым взглядом осматривается вокруг. И, наконец, после минуты молчания, показавшейся Василию очень долгой, отвечает:

— В лесу будем спасаться, — и указывает на темнеющую вдали высокую ивовую рощу.

Василий не понимает.

— Деревья уже в воде. Если здесь лед пойдет, там и подавно.

— Здесь пойдет, — отвечает Егор Иванович, — там не пойдет. Деревья не пустят.

— Что эти деревья, — возражает Василий, — их, как прутики, сломает. Вон льды какие. Каждая льдина в улицу шириной.

— Одно дерево сломит, — кивает головой Егор Иванович, — два сломит, сто сломит. Весь лес не сломит, — и строго говорит товарищу: — Хватит разговоров, Василий. Сейчас слушайся меня, старика. Спорить после будем. Дома. Когда живые вернемся.

Он поворачивается и прямо по воде быстро идет к лодке. Василий следом за ним.

Они едва успели. Озеро, образовавшееся в низине, где росла ивовая роща, соединилось с руслом реки, и по нему уже начало пробрасывать первые льдины. Их было еще немного, плыли они тихо, несмело, но самое их появление было грозным предупреждением. С каждой минутой уровень воды повышался, течение усиливалось, льдины плыли быстрее и чаще.

Наконец пошел сплошной крупный лед.

Егор Иванович провел лодку к нижней опушке рощи и протолкнул ее между тесно растущими деревьями.

— Здесь и будем отсиживаться? — спросил Василий.

— Здесь. Только еще поработать придется.

Василий удивленно посмотрел на него.

— Держись за сук. Снесет, — коротко сказал Егор Иванович.

Он снял стеженку, пошарил на дне лодки и достал топор.

Короткими, без большого размаха, но резкими и сильными ударами Егор Иванович надрубил ближайшее к корме дерево и, точно уловив момент, когда оно, дрогнув, начало крениться набок, быстрым толчком направил его в сторону от лодки. Вершина дерева с шумом ударилась о воду. Всплеснулись брызги. Егор Иванович одним ударом отсек упавший ствол от пня и оттолкнул его.

Покачиваясь на воде, талина медленно поплыла, удаляясь от лодки.

Старик срубил еще несколько деревьев, и теперь лодка стояла среди высокой чащи, как бы в бухточке, окруженная частоколом темно-серых пней.

— Зачем ты это? — спросил Василий.

— Большой лед пойдет, зажмет с боков. Согнет тальник. Может лодку потопить, — ответил Егор Иванович.

— Так надо было ниже рубить. А то пеньками зажмет.

— Пеньков через час не увидишь, — усмехнулся старик. — Под водой будут… Давай-ка лучше чайку сварим.

— Чайку? — протянул Василий, и ему подумалось: «Смеется он надо мной, что ли?»

Но Егор Иванович осторожно разобрал поклажу на середине лодки, разровнял ладонью грудку песка, лежавшую на дне, и, покрыв ее железным листом, весело произнес:

— Тут и будем чай варить.

Скоро на листе запылал крохотный костер, а над ним на таловой жерди, положенной на борта лодки, покачивался пузатый закопченный чайник.

Ночь. В сизой темноте стволы деревьев, густо обступивших лодку, сливаются и кажутся сплошной черной стеной. Резкий треск доносится издали и тревожит дремоту Василия. Он поднимает голову и осматривается.

Лодка, вздрагивая под напором течения, тихо покачивается на темной воде. Позвякивает цепь, которой лодка привязана к дереву. По певучему плеску воды о борт лодки Василий догадывается, что течение стало еще быстрее.

Треск повторяется снова.

— Что это? — тревожно спрашивает Василий.

— Лед. Дерево жмет. Ломает, — отвечает Егор Иванович, раскуривая трубку.

Когда глаза Василия привыкают к темноте, он видит, что частокол пеньков, окружавших лодку, исчез.

Василий закуривает папиросу, но, сделав несколько затяжек, с раздражением бросает ее в воду.

— Эх, и ругаю же я себя, зачем поехал! Зачем поехал!

— Не тужи, Василий. Живы будем, — успокаивает его Егор Иванович.

— Не про то я, — хмурится Василий, — о доме тревожусь. Коли такая вода, Рабочую слободу может затопить. Как там Таня одна с ребятами? Подумать страшно.

— Почему говоришь — одна? Кругом люди живут. Разве не помогут?