— Правильно, — поддержал Луговой.

Когда Перов закончил, Луговой подсел поближе к столу и раскрыл принесенную с собой папку.

— Проверил я, Андрей Николаевич, выработку по основным операциям обувного цеха. Выводы получаются любопытные. Отстает комплектовка кроя и часто не справляется заготовочное отделение. На всех остальных процессах могут выдавать план, если устранить простои.

— Это все верно, Александр Тихонович. Но вы речь ведете насчет месячного плана. А у нас за первый квартал должок. К Маю перекрыть надо.

— Перекрыть долг, — сказал Луговой задумчиво. — Я тоже думал об этом. Часть, конечно, перекроем, а все… трудно поручиться.

— Можем перекрыть. Вот ваши расчеты. Вы говорите: расшить узкие места, уничтожить простои и этим обеспечить план. Так?

— Так, — подтвердил Луговой.

— А если добиться повышения производительности труда? А этого можно добиться! Именно в этом ключ к решению задачи. Согласны?

— Конечно, согласен. Производительность, безусловно, возрастет. Но насколько?

— Давайте подсчитаем.

Оказалось, что на основных операциях надо поднять производительность процентов на 15—20.

— Это возможно, — сказал Луговой, — только придется поработать. И основательно.

— Вот именно основательно, — подтвердил Перов.

Когда Луговой ушел, Андрей еще раз тщательно проверил расчеты.

Да, все правильно. Обещание, данное Еремееву, безусловно, выполнимо. Но сумеет ли он, Андрей, передать свою уверенность всему коллективу?

Андрей был убежден, что сумеет. И в то же время что-то тревожило его.

Но что именно?

Безуспешно силился он поймать встревожившую его и затем ускользнувшую мысль.

И, наконец, вспомнил.

Петухов! Вот кто его беспокоил. Самонадеянный и тупой. Не такой начальник цеха сейчас там нужен.

После производственного совещания Перов собрал начальников цехов и мастеров в конторке обувного цеха. Ему хотелось проверить, как восприняли они решения совещания. Во время совещания он внимательно наблюдал за ними, особенно за беспокоившим его начальником обувного цеха.

Петухов прослушал доклад директора с учтиво-равнодушным видом, и только когда Андрей поставил задачу ликвидировать к 1 Мая отставание завода, насмешливая улыбка появилась на его упитанном угреватом лице.

«Этот остался при особом мнении», — подумал тогда же Перов.

И теперь, обращаясь ко всем, он смотрел на Петухова.

— Дело теперь за нами. Готовы ли мы сами выполнять план?

— Конечно, выполним, Андрей Николаевич, — ответил мастер цеха, сухощавый седенький старик. — Конечно, выполним. Раз решил народ, значит, будем работать хоть с темна до темна. Я давно говорил: вечеровать надо, а то что? Как гудок — все бежать, а выполнено не выполнено — никому не касаемо. А теперь не так будем работать.

— А вы как думаете? — обратился Перов к остальным.

— Так же думаем, — подтвердило несколько голосов.

— Да… — протянул Перов и как-то по-особенному пожевал губами, — так же думаете… Неправильно думаете, — и, резко вскинув голову, пристально посмотрел на говоривших. — Выходит так: работать будем так же вразвалочку, только не одну смену, а, скажем, полторы, а то и две. Так нехитро выполнить! Нет, друзья! — и Андрей сухо улыбнулся. — Дополнительное рабочее время разрешаю вам только на одну неделю. Неделя — на перестройку. Ровно через неделю работать будем только по восемь часов. Предупреждаю, не только часа, минуты лишней не дам! А план спрошу! И не так, как Сергей Сергеевич спрашивал.

— Ну, ничего и не выйдет, — зло возразил Петухов, поднимаясь с места. — Все эти разговоры — только себя тешить. Вы думаете, товарищ Перов, мы все тут дураки сидим, а вы пришли и в неделю нас уму-разуму научите? Прямо говорю, ничего из этой затеи не выйдет.

— Ничего, говорите, не выйдет? — задумчиво спросил Перов и, чуть наклонив голову набок, снизу вверх посмотрел на раскрасневшегося от волнения Петухова. — Это верно! У вас, — Андрей подчеркнул это слово, — у вас не выйдет. Ну что ж?.. Освобождаю вас от обязанностей начальника цеха. Утром получите приказ и сдайте дела товарищу Калугину, — закончил Андрей.

Луговой покосился на Андрея.

«Зря горячку порет. Такие операции надо делать спокойно и обстоятельно».

Но Андрей не мог поступить иначе.

«До Первого мая меньше двух месяцев, а я поручился за коллектив», — промелькнуло у него.

На Калугина же Андрей надеялся.

Глава четырнадцатая

Прошло несколько дней после производственного совещания.

Андрей вместе с Юсуповым, которому снова пришлось принять кожевенный цех, зашли в строгальное отделение и остановились около машины Парамонова. Василий выключил рубильник и обернулся к ним.

— Поговорить хочу с вами, Андрей Николаевич, — обратился он к Перову после того, как они обменялись крепким рукопожатием. — Насчет сушилки.

— А что такое с сушилкой? — спросил Андрей.

— Непременно задержит нас сушилка, расширять надо.

— Почему вы так думаете? До сих пор сушильное отделение нам работу не тормозило.

— А теперь может затормозить, — возразил Парамонов. — Обувщики нас на соревнование вызвали. Нам теперь на месте стоять нельзя, а то и себя осрамим и их задержим. Ну, а раз так, — Василий широко улыбнулся, — значит, и мы поднажмем. Вот тут нас сушилка и может задержать.

— Правильно, Василий Михайлович, — согласился Андрей, — надо расширять сушилку.

Парамонов с довольным видом кивнул, потянулся к рубильнику, включил его и приступил к работе.

— Производственное совещание проводили? — спросил Перов у Юсупова.

— Нет еще.

— Что так?

— Да вот не успел как-то, — виновато улыбаясь, ответил Юсупов.

— Обязательно проведите. У рабочих немало дельных советов найдется. Но не каждый, как Парамонов, сам на ходу начальника остановит.

В обувном цехе было шумно. Хлопотливо стрекотали затяжные машины, размеренно вызванивала удары винтовая, тяжело ухали, сотрясая здание, вырубочные прессы. Приглушая все остальные звуки, прерывисто и пронзительно, как сирена, визжал околоточный станок.

Андрей остановился возле фрезеровщика Слепцова. Андрей любил людей-умельцев, и смотреть на хорошую, как он говорил, «чистую» работу было для него таким же наслаждением, как слушать песню или читать интересную книгу. Слепцов работал красиво. В движениях его не было судорожной торопливости, напротив, они были настолько плавными, что казались даже вкрадчивыми. Когда он поворачивался за очередной парой обуви, то казалось, что сапог сам шел к нему в руки. Подведя каблук к фрезерному ножу, который вращался с такой скоростью, что лопасти его сливались в сплошное светлое сверкающее кольцо, Слепцов неуловимо быстрым и в тоже время точным движением выравнивал грань каблука с одной стороны, затем повторял движение, фрезеруя другую сторону, откладывал обработанный сапог и брал в руки следующий.

Вся операция совершалась в считанные секунды.

Андрей вспомнил, как несколько дней назад на общем собрании, когда обсуждались новые нормы, Слепцов заявил:

— К Маю буду давать две нормы.

Тогда Андрей отнесся к этому заявлению недоверчиво и подумал, что новую увеличенную норму даже Слепцову в такой короткий срок вдвое не перекрыть. Сейчас он понял, что это был не юношеский задор, а твердая уверенность в себе мастера своего дела.

— Вчера вы, я вижу, особенно хорошо поработали, — Андрей кивнул на укрепленную около станка табличку показателей.

— Сегодня сделаю больше, — Слепцов весело блеснул черными, чуть раскосыми глазами и отложил в сторону отфрезерованный сапог. — Теперь дело пойдет. Хотел к Маю дать две нормы. Раньше добьюсь. Михаил Петрович хорошо мне помог.

— Чем?

— Вот фрезы, весь набор у меня теперь под руками, — Слепцов показал на небольшой аккуратный ящик укрепленный на стене против его рабочего места, — надо переставить нож, в кладовую не бегу, как раньше, потом товар запускают по ассортиментам, значит, ножи переставлять два-три раза в смену, а не десять раз. А главное, на всех операциях задел есть, значит, простоев нет.