Так, передавали, что в столице идет грызня между соратниками только что умершего «вождя» — боролись за власть. Кто займет место усопшего. Там обсуждалась проблема: как поступить с миллионами узников, невинных людей, страдающих в тюрьмах и лагерях. Молотов и его сторонники считали, что необходимо прекратить репрессии, больше не сажать в тюрьмы, однако из тюрем и лагерей никого не выпускать, дабы в народе не стало известно, сколько миллионов жертв находится в заключении. Эти, которые сидят, вымрут, и их забудут.
Берия считал, что лагеря нельзя ликвидировать — куда денется армия его людей, тюремщиков. Их нельзя озлобить. Страну, народ надо держать все время в страхе, помнить, что Сталин указал: чем ближе подойдем к коммунизму, тем больше будет врагов народа. Этого нельзя забывать ни на минуту!
И вскоре этот «великий» соратник Иосифа Виссарионовича занял место своего кумира…
Тем временем к нам прибывали новые и новые этапы — машина репрессий работала по-прежнему. Перемен ждать не приходится… Продолжались аресты и расправы над лучшими сыновьями народа.
Составлялись планы очередной пятилетки. Намечалось строительство новых заводов, шахт, рудников. Мудрые экономисты ломали себе голову: где брать рабочую силу?
Берия отвечал, что об этом он и его парафия постарается: посадит пару миллиончиков в тюрьму — вот вам и рабочая сила. Даровая. Под охраной люди лучше работают…
Палач был большим шутником и циником…
Мечты наши не сбылись, никакого просвета не было. Жизнь в неволе стала еще более невыносимой.
И думалось все чаще: прав был тот поэт, который писал: «Тиран подох, а тюрьмы остались…»
В эти безрадостные и безысходные дни прибыл к нам небольшой этап из соседнего лагеря. Меня разыскал пожилой учитель физики. Он сказал, что принес мне привет от моего доброго знакомого, известного литературоведа и драматурга Ехезкеля Добрушина, автора многих исследований, книг, пьес.
Я сперва обрадовался, но, выслушав учителя до конца, обомлел.
Они долгое время лежали койка к койке в тюремной больнице, в ста километрах от моего лагеря. Добрушин был смертельно болен. Тюремщики довели его до такого состояния. Этот крупный профессор, литературовед, педагог воспитал целое поколение талантливых писателей. В лагере он тяжко болел и очень тяжело умирал. В тот мартовский вечер, уже теряя сознание, Добрушин услышал о смерти «любимого друга народов», встрепенулся, ожил, весь просиял и с трудом промолвил:
— Ну, слава Богу. Дожил до этого дня. Сдох тиран. Теперь я моту спокойно умереть…
Громко рассмеялся и закрыл глаза…
Я надеялся, что мой новый знакомый принес мне добрые вести, но увы. В тюремной больнице он насмотрелся.
И, спустя два дня, он мне поведал еще одну страшную историю, которая меня потрясла.
В той же проклятой тюремной больнице скончался еще один наш еврейский романист, известный во всем мире. Человек обаятельнейшей души, классик, гордость еврейской литературы. Тончайший мастер слова, большой художник Дер Нистер… Первые произведения его были напечатаны еще задолго до революции, в далеком 1912 году… Его большой исторический роман «Семья Машбер» — известен во многих странах мира. Крупнейший наш писатель. Благороднейший человек…
И этого художника не пощадил «отец народов», на старости лет бросил за решетку. Несколько лет мучили его, терзали на Лубянке и загнали в этот ад…
Тюремный коновал сделал ему, узнику, чепуховую операцию.
И под ножом писатель скончался…
Ему бы памятники при жизни надо было ставить за его великие произведения, а его здесь убили…
«Отец народов»… Он умер своей смертью. Ему устроили пышные похороны. А его надо было судить всем народом за его неслыханные преступления. Сколько прекрасных жизней он погубил!
Должно быть, особенно перед самой кончиной он расправился с лучшими сыновьями моего народа, с культурой библейской нации.
Какую кару он заслужил! Совсем недавно был я потрясен, узнав, что по его указке были казнены в подвалах Лубянки наши крупнейшие писатели — Бергельсон, Маркиш, Гофштейн, Квитко, Фефер. А раньше — убит великий наш актер, всемирно признанный трагик, философ, мудрец Соломон Михайлович Михоэлс, а теперь — Добрушин, Дер Нистер… Томится в лагерях целое поколение современных писателей-романистов, поэтов, и поныне еще неизвестна их судьба.
Тиран ушел, а его место занял его верный палач-оруженосец…
Что нас теперь ждет?
Все новые и новые страшные вести приходят из разных лагерей.
В нашем лагере один писатель подпал под амнистию. Счастливец — известный во всем мире драматург-киносценарист. Это Алексей Каплер… Автор известных кинофильмов «Ленин в Октябре», «Ленин в восемнадцатом году» — они обошли весь мир. Лауреат многих премий, в том числе Сталинской премии, кавалер многих орденов, правительственных наград, заслуженный и народный…
Все это не спасло его от гнева «отца народов». Он был арестован.
Его «преступление» состояло в том, что познакомился с дочкой Сталина Светланой. Это не понравилось ее отцу, и судьба писателя была немедленно решена. Его посадили в тюрьму. Ему определили всего лишь пять лет заключения и привезли к нам, в лагерь. Ему повезло — он подпал под амнистию, и его выпустили. Только с одним условием — не жить в Москве, в больших «режимных» городах. Не ближе ста одного километра… Под строгим надзором органов.
Мартовским днем пятьдесят третьего года мы проводили соузника до ворот лагеря, тепло простились с ним, пожелали больше сюда не попадать и счастливо обосноваться на сто первом километре от Москвы. С котомкой за плечами, в ватной фуфайке, стриженый по-тюремному вышел он за ворота лагеря, завернул на почту в маленьком поселке и дал телеграмму своим многочисленным друзьям-москвичам, указав день приезда и названия городишка, где должен поселиться. Друзья его были в недоумении — почему не домой, не в Москву, а в захолустный городишко? Решили поехать на указанную станцию встретить своего друга, которого не видели около пяти лет.
На маленькой, безлюдной станции Каплера встретила шумная толпа приятелей — писателей, актеров, режиссеров. Бывший узник сталинских лагерей попал в объятия друзей. Восторженные поздравления, слезы, смех, восклицания, шутки.
Как же не отметить такое событие!
Был поздний вечер. Маленький пристанционный буфет был наглухо закрыт. И тут пришла кому-то в голову идея — через несколько минут отправляется поезд в Москву, можно поехать в столицу и отметить это событие в ресторане «Метрополь». Посидят, погуляют, а утром посадят знатного гостя в поезд и отправят его к месту постоянного местожительства!
Всем понравилась эта идея, только не Каплеру. Он показал друзьям на свой паспорт, на котором красовался штамп «Сто первый километр». В столице ему строго запрещено появляться; если нарушит предписание — будет строго наказан…
Но горячие головы доказывали, что за одну ночь ничего не случится. Они проведут ночь в ресторане, и никто из «слуг народа» об этом не узнает…
Решили так и сделать. Ведь среди друзей бывшего узника много знаменитостей — лауреаты, депутаты, — в случае чего, они выручат бывшего арестанта.
И шумная, возбужденная компания отправилась в Москву.
Торжество в «Метрополе» прошло на славу. Около пяти лет кинодраматург не слыхал столько добрых слов в свой адрес, как в эту ночь.
Праздник продолжался до утра. Все отправились на вокзал, посадили своего друга в вагон, тепло попрощались с ним, обещали навещать его, позаботиться о том, чтобы ему разрешили жить в столице: как-никак автор таких известных кинокартин.
Объятия, поцелуи, шутки, смех, радость.
Поезд тронулся.
Это была, казалось, самая счастливая, радостная ночь для бывшего узника за долгие годы страданий в особом, режимном спецлагере.
Оказавшись один в купе, Каплер улегся на чистой постели и сразу же уснул крепким сном. Но долго спать и блаженствовать не довелось. Вскоре его разбудил настойчивый стук в дверь. Он открыл купе и увидел перед собой сурового, рослого майора с каменным лицом и двух солдат-автоматчиков: