Видимо, подразумевается душа мертвого, не получившая погребальных жертв. Слово ки-си-га — «безмолвное, пустынное место» означает также и «погребальные жертвоприношения». То же и а строке 263.
Обычно ки-уз-га переводят как «место откармливания скота», но уз значит также и «гусь», и вполне возможно, что речь идет об откармливании гусей как священных птиц (ср. текст об Энмеркарс и Энсухкешданне).
263. Ср. аналогичные выражения в текстах о Пугальбанде («Царь в тс
дни...», строка 129, «Лугальбанда в далеких горах...», строка 86).
264. Букв. «Берега каналов, где тянуг лодки твои». То же в 266, 273, 275.
Буки, «места грязевых (ильных) отложений ('.'} каналов твоих».
В тексте шег бар — особая порода горной овпы и .муле. — «дикая овца».
ВРЕМЕНА ИЗМЕНЯЯ...
Введение к плачу о разрушении Шумера и Ура. [Плач о пленении царя Нбби-Суэна)
Перевод по изданию: Falkenslein A. Die Ihbisin-Klage.— Die Well des Orients. 1/5. 1950. S. 337—384.
Текст с плачем о пленении царя Ибби-Суэна, известный шумерологам еще с 1914 г., представляет собой фрагментарный отрывок или сокращенное извлечение из гораздо более пространной композиции, а именно плача о разрушении Шумера и Ура, памятника более чем в 500 строк (Ур II). Эго произведение публиковалось в отрывках Гэддом, а также в переводе С. Н. Крамера, но без транскрипции.
Ибби-Суэн (2027—2003 гг. до н. э.) — пятый, и последний, царь могущественной третьей династии Ура, Его трагическая судьба — одна из вех последовательной истории падения царства, которое долга мнилось несокрушимым, Событие это, видимо, столь сильно и остро переживаггось современниками, что нашло отражение в последующих предсказательных текстах (омен) и в датиро-вочных формулах шумерских хроник: «год, когда царь Ибби-Суэн в цепях был уведен в Аншан». Общее настроение и отдельные выражения сближают этот памятник с жалобой-плачем о разрушении Ура, событии, произошедшем еще при жизни Ибби-Суэна.
1 и след. Своеобразие этого текста составляет последовательное употребление глагольной формы с -е-де, которой заканчивается почти каждая строка текста и которая, как правило, на русский язык переводится инфинитивной (или деепричастной) конструкцией с союзом «дабы». Текст представляет собой, таким образом, как бы два больших абзаца-предложения, которые подытоживаются в строках 26 и 56. Первые две строки текста, однако, выпадают из общего стиля и образуют маленькое введение.
22. Возможен перевод: «Когда...».
Восстановление окончаний строки Фалькенштсйном предполагает общераспространенный мифолошческий топос: богиня Нинту — создательница людей. «Связала вес созданное сю» — значит привела к гибели, приняла решения об их уничтожении.
Букв. «Энки Тигр и Евфрат повернул».
26—30 восстановлены Крамером на основании аналогичных кусков в дру-1их плачах. Дальнейшая нумерации соответствует тексту Крамера, а не Фалькенштейна: поскольку тог не дает восстановления, начинается расхождение (строка 30 Фальксшптейна = строке 32 Крамера и т. д.).
33. Сутии — семиты-кочевники (букв, лу-су), или субарейцы/хурриты? или какое-то иное племя в горах к северу от Элама. У Фалькенштейна «субарейцы».
34—36. Как подчеркивает Фалькенштенн, восстановление этих строк фебуст особой ответственности, ибо от них зависят ключевые моменты в интерпретации исторических событий. Следы сохранившихся знаков, однако, как будто бы делают реконструкцию убедительной (см. подробнее публикацию, с. 382).
36. Букв, «от подножия гор Забуа, через (по) груди гор. до конца Аншана».
43. Букв, «быкам»; видимо, в общем значении крупного рогатого скота. Буквальное значение глагола ки-пшг в 42а — «касаться», «посадить» (?) не очень подходит по контексту.
«Четвероногие Шаккана» — степные животные, чей бог-покровитель Шаккан или Сумукан.
Перевод середины строки условный, по аналогии с предыдущими строками, Что означает су-кин-лу —- непонятно.
Букв. «Чтобы в болотах рос тростник со злою головой».
У Фалькенштейна: «Чтобы овощные растения и сады, в которых нет никаких растений, сами погибли бы». Однако значение для слова ну — «колодец», «водоем» подтверждается многими контекстами.
ОН ПОКИНУЛ СВОЕ СТОЙЛО...
Плач о разрушении города Ура
Перевод по издан ним: Kramer 5, N. Lamentation over the Destruction of Ur. — Assyriologica) Studies. N 12. Chicago, 1940: Falkenstein A. Klage um die ZersloruiiE von L'r. — Sumerische und akkadische Hymnen und Gebete. Zurich; Stuttgart. 1953,
Среди текстов, посвященных плачам о раэрушенин древних шумерских го-родов (пока известно пять таких текстов), плачи о разрушении города Ура занимают особое место: две большие композиции, одна в 436 строк, другая более пятисот, развивают эту тему. Падение в конце Ш тыс. до н. э. царства, просуществовавшего свыше ста лет, славного своим могуществом, произвело впечатление катастрофы, всеобщего разрушения и нашло отражение в памятниках необычайной эмоциональной силы. Социальные и стихийные бедствия, которые пали на Шумер, объясняются волей богов, но вины города здесь нет: Энлиль, владыка богов, говорит Наине, защитнику и покровителю Ура: «Кто когда-либо видел правление столь длительное?» (плач о разрушении Шумера и Ура, 366). Согласно шумерской теологической концепции, ничто не может существовать вечно, и царственность переходит от одного города-государства, от одного царства к другому. Плач о разрушении города Ура состоит из одиннадцати песен-стансов разной длины; самая пространная — седьмая песнь (76 строк вместе с рефреном) и самая короткая — девятая, в ней всего десять строк, включая рефрен. Десятая песнь составлена таким образом, что первые девять строх продолжают тему девятой песни, а последующие семь начинают развивать новую тему, которая продолжается в последней, одиннадцатой песни.
Первые две песни составлены на «женском языке» (зме-саль), встречаются] написания этого диалекта и к других песнях плача. В нашем переводе все названия и имена на эме-сал^ переданы как написанные в обычном, главном литературном диалекте. В конис каждой песни помещен рефрен из одной-двуя строк, где подчеркнуто основное эмоциональное настроение песни и где есть фраза, переведенная мною условно «повторенье строки», но которая может быть и указанием на характер исполнения или музыкального сопровождения текста. Несмотря на кажущееся внешнее несовершенство композиции, она необыкновенно стройна с точки зрения передачи состояний: рассказ о горе и о том, как это горе пережинается, создан с удивительно психологической тонкостью.
Первые две песни еще как будто ничего не говорят о горестных событиях1 и его причинах, они только подготавливают слушателей к нему, создавая тревожное настроение. Тридцать пять строк (песнь первая) построены по одной схеме — называется божество главного храма одного из шумерских городов и говорится, что это божество покинуло «свое стойло, свой дом (храм)», Два эпитета бога чередуются, образуя ритмический узор, подобный росписям на шумерской керамике или цилиндрических каменных печатях Вторая песнь состоит из призывов начинать плач, обращенных к святилищам или к кирпичам' перечисленных вначале храмов и городов. Только из нес мы узнаем, что это будет плач о разрушении города Ура, но что именно произошло — все сше не-' известно. Тем не менее монотонное, ритмически-мерное певзорсние тревожных строк «в его (ее) загон вошел ветер» (первая песнь) и «начинай плач» (вторая песнь) уже эмоционально подготовили слушателя к трагическому И1всстию. Третья и четвертая песни — плач-рассказ богини Нингаль, супруги лунного божества Наины, «матери города». Она вспоминает о своих давних ужасных предчувствиях и о совете богов, где было принято решение о гибели города. После этого решения город как бы уже погиб, и никакие мольбы Нингаль перед богами не могли изменить приказа. Пятая и шестая пески посвящены описанию бури, напавшей по воле Эшшля на город, точнее многих бурь и ураганов. Слово «буря, ураган» здесь, по всей видимости, надо воспринимать не только в буквальном, но и в фигуральном смысле — это все беды и несчастья, которые пали на людей. Shor рассказ, сопровождаемый рефреном «рыдает народ», ведется кик бы от лица автора повествования. Уже в конце шестой песни напряжение, вьпышпое перечислением ужасной картины бедствий, возрастает до предела: Нингаль сообщает автор, вопит и кричит. Но кульминации ато состояние достигает в седьмой песни, которая начинается с известия, что Нингаль «точно враг стоит под стенами своего города». Она не может поверить своим глазам — действительно, ее город разрушен до основания, предчувствия сбылись, и приказ Эплиля приведен н исполнение. Она начинает перечислять все, что погублено, и картины былого благополучия медленно проплывают перед ее глазами, бередя сердце. Ближе к концу этого рассказа снова вступает автор — он описывает вид Нингаль, ибо самой ей уже не под силу продолжать плач.' Когда она начинает снова, она способна только рассказывать о том, как она плачет, силы выражать горе уже почти нет, и она может лишь повторять причитания. Восьмую песнь опять начинает автор (или горожане), обращаясь к Нингаль. Все начало построено так, как будто основная цель обращения — растравить Нингаль, не успокоить ее боль, но разбередить раны: при чередовапнях рефренов «как сможешь ты жить» и «как твое сердце вынесет это» снова и снова перечисляются все ужасные картины разрушения города, все сцены, чей вид и воспоминание о когорых лишили се силы. И в конце песни мм наминаем понимать, что это не случайно — Нингаль должна вернуться н разрушенный город и помочь его восстановлению, дать ему возможность ожить. В исключении плача еще раз перечисляются бури, напавшие на город, но это уже кнелитие: больше эти бури в город войти не должны, «запись», решение о гибели города отныне должно висеть «на [ъозде» в храме Энлиля и впредь больше не приниматься. Кончается текст обращением к Наине и призывами молиться ему — город должен быть восстановлен, буквально «возвращен на свое место», и жертвы «царю города», Наине, должны так же исправно приноситься, как и в былые времена.