— И когда ты думал рассказать мне о ребенке? Я уж думал, ты оставил этот подарок для дня рождения. А ты молчишь и молчишь…

Я вздрогнула и повернула голову, глядя ему в глаза, — Откуда ты… Как ты… Я сам только что узнал…

— Ты пахнешь по-другому, от тебя пахнет лавандой, малыш.

— А чем пахну я сам? — наконец-то мне удалось задать этот вопрос.

— Топленым молоком, Милош. А теперь еще и с лавандой. Неужели ты не рад? Ты же хотел ребенка…

Внутри все закаменело и напряглось. Этот огромный клубок из лжи и недомолвок, который смотали Милош, его отец с папой, Ториниус, Рикки-Шмикки, Шиви — был весь в узелках и затяжках. Полотно никак не хотело выравниваться.

Милош хотел ребенка, был, как кошка влюблен в мужа, тогда откуда у Рикки фотографии ню со мной и Габриэлем Войто? Нахрена Милош встречался и трахался с ним тайком от мужа? И, самое главное, нихрена не ясно, чей ребенок во мне растет. Потому что в тот день, когда меня нашли и вернули, я принял препараты, вызывающие течку, а Габриэль сказал, что все успел сделать и у нас был секс.

Габриэль — внебрачный сын дядюшки Рикки. Он родил его молодым и родители заставили отдать ребенка в другую семью, а самого женили на друге семьи, значительно старше его. Поэтому никто не знает об их родстве, и фамилии у них разные.

Опять же, со слов Шмикки, я пожаловался ему на договорной брак, что муж мало уделяет внимания и не любит меня, и дядюшка познакомил меня со своим единственным сыном, который был похож внешне на Тори. Я начал тайком встречаться с этим альфой давно, и перед течкой всегда пил противозачаточные, чтобы не забеременеть от мужа, а когда муж уезжал в командировки, встречался с Габи и пил таблетки, вызывающие течку. В прошлый раз у нас ничего не получилось, а в этот раз беременность налицо.

Если бы не фотографии на телефоне, на которых я с Габи в немыслимых позах, страстно целуюсь, плавлюсь, как воск в его руках, я бы ни за что не поверил словам Рикки. А интерес Рикки был в том, чтобы его внук наследовал капиталы двух семей — Ковач-Лайонеш.

Я была слишком огорошена свалившейся на меня беременностью, словами Шмикки и мозг буксовал, не в силах справляться с таким шквалом новой информации.

Тори приобнял меня и повел в освободившийся центр импровизированного танцпола, шепча на ушко:

— Самое время сделать объявление о прибавлении в нашем семействе.

Я замерла, не в силах переставлять ноги и взмолилась:

— Не надо, Тори, пожалуйста! Не надо сейчас! Еще слишком рано. — Подавить начинающуюся истерику оказалось непросто. Надо было переключить внимание мужа на что-то другое. А себя — в первую очередь, потому что все мои переключатели дымились и не работали. — А где моя статуя? Когда ты похвастаешься гостям своим подарком? — мой голос дрожал, а глаза бегали в поисках этой статуи и не находили ее в обозримом пространстве.

Тори посмотрел на меня, как на идиота, — Гостям? С ума сошел? Эту статую буду видеть только я. Ты хочешь, чтобы все альфы и беты исходили слюной, глядя на голого тебя? А омеги — завистью? Ну уж нет. Пойдем. — Он потянул меня за руку в обход дома. — Ее установили во дворе и мистер Грегош ждал твоего появления, чтобы показать ее нам с тобой.

Тори провел меня вдоль забора на задний дворик, отгибая ветви с тропинки, чтобы они не хлестали меня по лицу. За нами увязалось несколько гостей, но Альди преградил им дорогу, что-то тихо объясняя, и мы вышли к беседке, стоявшей вдалеке от дома, в которой маячила фигура. Скульптор, а это он ждал нас в беседке, вышел под фонарь, и тепло улыбался, ожидая, пока мы подойдем.

— Милош, поздравляю вас с днем рождения! Я очень рад, что вы доверили мне сделать эту скульптуру для вас. — Он обернулся и сдернул белую ткань, обнажая статую. Ткань плавно сползла на землю и я ахнула, а Тори сжал кулаки на моей талии, чтобы не стиснуть меня слишком сильно, тоже впечатленный увиденным. В странном свете фонаря обнаженный юноша сидел на возвышении и сжимал в руках огромные сломанные крылья ангела. Свет и тени падали так, что фигура выражала собой чистую, мучительную грусть всем своим видом.

— Крылья? Но, Милош? Ты… Ты так несчастлив? — у Тори перехватило дыхание, и он растерянно замолчал.

А я разрыдалась.

21.

В больнице было хорошо. Тихо, спокойно, много времени на подумать. Прямо после моей истерики я отключилась, а очнулась уже здесь, в отдельной палате. Угроза выкидыша. 6,5 — 7 недель.

Я даже подумывала, что уж лучше бы выкидыш. Потому что узнать, чей это ребенок, пока он не родится, не представлялось возможным. Спросить у врачей — можно ли сделать тест днк на отцовство сейчас, было бы чистым самоубийством. Тори узнал бы об этом первым. Смотреть в интернете было ссыкотно — ведь я помнила, что и звонки и интернет мониторились. Самим ли мужем, или кем-то другим, но рисковать не хотелось. Вся эта афера с ребенком от Габриэля была настолько мутной и неправдоподобной, что вполне могла быть на самом деле.

Как мы с Васяткой ни старались, никаких умных мыслей и выводов не получалось.

Если ребенок был от хахаля, то что будет с контрактом и мною? Тори разорвет контракт и я окажусь отщепенцем. Беременным отщепенцем без копейки денег, которого каждый сможет забросать гнилыми помидорами и тухлыми яйцами. Интерес к книге пропадет — падшие личности не востребованы, их произведения обычно под запретом. И чем мне тогда зарабатывать в этом мире? Средства родителей, как оказалось в разговоре с папой, все вложены в наше общее дело, ракетостроение очень прибыльный бизнес, и они вложили в него все, что имелось в наличии, в надежде, что Тори поможет подняться нашим семьям. А сейчас ужались во всем, кроме папиных спа и салонов красоты. Да и фирма отца понемногу зарабатывает, на небольшие ништяки им хватает. Надеюсь, что они меня не бросят и не выгонят на улицу голого и босого, с пузом наперевес, если выплывет вся подноготная.

С другой стороны, как мог Милош, так фанатея по своему мужу, опуститься до адюльтера? Столько лет страдал-страдал, слюни-сопли пускал, а потом хоба — и с хрен знает с кем кувыркается, да еще фоткается на телефон. Милош, у меня к тебе один вопрос — у тебя мозги были? Хотя если его муж динамил, четко придерживался договора, трахался под носом с Шиви, может завяла любовь и вызрела ненависть? И он решил наплевать с высокой башни на все деньги и пойти на поводу у животных инстинктов спаривания с этим альфой? Я ведь прекрасно помню это дикое желание секса, которое затмевало мне разум, когда рядом был муж. Даже когда его рядом не было. А я ведь не омега. Я женщина. Ну, где-то там внутри.

Там, на Земле, в свои двадцать четыре, я, конечно, задумывалась о ребенке и мне хотелось иметь свою семью, любовь, детей. Но совершенно не так, как сложилось здесь.

Все еще грыз червячок сомнения, зачем Шмикки приперся с пистолетом? Ясное дело, что убивать меня он не собирался, курицу, несущую золотые яйца, на суп не пускают. Припугнуть, наверное. Так может он все выдумал? Иначе зачем пугать?

«Угу. И фотографии тоже?» — хмыкнул Васятка.

«Блин. Фотки все портят.»

«Кстати, зачем Габриэль отдал фотки Рикки? Если у вас любоффь-моркоффь и всетакоэ?» — Васятка задумчиво поскреб макушку пальчиком. — «А не подстава ли это? Может Шмикки тебе говорит часть правды?» — Васятка был уставший и замордованный, так же, как и я. И мысли у него были тоже натужные и иногда высосанные из пальца.

«Ясно, что врет, понятно, что правда не вся. А вот что из этого, кроме фотографий — ложь?»

Отвлекаясь на книгу, я дописала две последние части. Они выходили мрачными, реал накладывал на книгу мое тяжелое состояние и я боялась, что солью конец книги и читатели отвалятся. Тем более я торопилась выложить всю книгу, пока слухи о моей беременности не выползли в свет, играя разными гранями. Сложить два плюс два — мой побег и срок беременности может и самый отъявленный двоечник. Поэтому я дала задание Люсию выкладывать все части, кроме двух последних, чтобы успеть закончить книгу побыстрее и снять сливки хотя бы с одной возможной.