Наконец ликующие крики стихли, и Байдевин заставил себя снова взглянуть на Нориссу. Прижимаясь к плечу Бремета, Норисса подняла руку, улыбаясь и призывая к тишине.

— Не могу высказать словами мою радость от того, что я снова среди своих друзей. Благодарю всех за мужество и доблесть…

Бремет, глядя над ее головой, встретился взглядом с Байдевином. Замешательство в его глазах несколько притупило острие гнева, которое нещадно терзало гнома. Повстанцы отозвались на ее слова громкими криками, но она взмахнула рукой, призывая их к молчанию.

— Теперь нам нужно позаботиться о раненых и разделить добычу.

Добычу? То, что в битве с такими противниками, как Тайлек и Фелея, должны быть раненые, не удивило Байдевина, но добыча? Откуда она тут взялась?

Он последовал за Нориссой, которая направилась в хвост колонны. Он не мог не любоваться мягкими изгибами ее тела и грациозной походкой, когда она двигалась среди пятен света, проникающего сквозь плотный шатер листвы. Порой случайный луч солнца попадал на ее волосы, спускающиеся до талии, и тогда становился ясно различим синеватый отлив ее черных волос. Тени леса обступали ее, и фигура Нориссы расплывалась, теряя свои очертания, но когда она обернулась в сторону Байдевина, улыбка на ее лице была видна отчетливо. Вскоре Норисса остановилась и приветствовала раненых, кто ковылял вдоль длинного ряда фургонов или лежал на подводах.

Фургоны, в которые были запряжены лоснящиеся, сытые животные, были сконструированы очень изящно и нагружены различными вещами, которых хватило бы, наверное, чтобы снабдить ими три больших поселка. Байдевин прислушался к обрывкам фраз, которыми перебрасывались возницы и повстанцы из его отряда.

— …люди из всех деревень…

— …отыскать их след было легче легкого — мы шли по запаху Джаабена…

— …леди Норисса, которая решила исход битвы в нашу пользу. Ее магия сильнее, чем магия госпожи!

Но Байдевин не почувствовал никакой радости, слыша смех своих товарищей, вторящий рассказам о том, как солдаты противника поджали хвосты, лишь только Тайлек и Фелея оставили их одних.

Прислушиваясь к этим разговорам, он пристально наблюдал за попытками Бремета высвободить руку из рук Нориссы. Когда она взглянула на него с неприкрытым неудовольствием, Бремет слегка поклонился и указал на караван.

— Я должен проследить за тем, чтобы для лагеря выбрали подходящее место. Нам понадобится немало места для палаток и вода для животных.

Норисса сморщила носик и снова схватила его за руку.

— Пусть этим займется кто-нибудь еще. Ты нужен мне здесь. Что, если люди Тайлека вернутся?

— О, тебя надежно защищают, моя госпожа, — уверил ее Бремет. — Твои воины снова будут сражаться за тебя, если возникнет такая необходимость… — он умоляюще взглянул на Байдевина. — К тому же я уверен, что тебе хотелось поговорить с Советником Байдевином. Пусть он тебе расскажет о своей армии, а я в скором времени вернусь.

Выражение недовольства изгладилось с лица Нориссы, и она с живым интересом повернулась к Байдевину.

— Стало быть, тебе удалось получить военную помощь Дромунда.

Это, скорее, было утверждение, чем вопрос.

— Да. — Байдевин никак не мог понять, откуда взялось чувство неловкости, когда теперь все внимание Нориссы было обращено на него. Именно поэтому мы вернулись так быстро. Армия движется следом за нами. Когда нам стало известно о том, что тебя похитили, наш отряд выдвинулся вперед, чтобы задержать Фелею до подхода основных сил. Я пошлю человека, который направит их сюда, и армия будет здесь уже раньше завтрашнего вечера.

— Ну, времени еще достаточно… — пробормотала Норисса, задумчиво глядя куда-то в сторону. Затем она улыбнулась молчащему Бремету: — Я думаю, что ты был прав. Давай поскорее станем лагерем, так как у нас еще много дел.

Бремет попытался скрыть свою радость и облегчение. Он снова поклонился и, послав Байдевину вопросительный взгляд, поспешно растворился в толпе. Но у Байдевина не было ответов, наоборот, у него появились новые вопросы, которые он не осмеливался задать. С сожалением он посмотрел Бремету вслед. В обществе Нориссы Победительницы он чувствовал себя неловко и скованно, но все же его беспокойный и дотошный нрав пересилил, и он осмелился привлечь к себе внимание задумавшейся Нориссы.

— Норисса, я должен тебя спросить…

Норисса повернулась к нему со слабой улыбкой:

— Я знаю, что у тебя много вопросов, Байдевин, но пусть они подождут. Сейчас я слишком устала.

Норисса повернулась и отошла к ближайшему фургону. Завернувшись в вышитое покрывало, она уселась на сиденье и прикрыла глаза. Байдевин позволил ей отъехать и удивился, почему он испытал такое сильное облегчение, столкнувшись с открытым пренебрежением со стороны Нориссы.

Бремет вернулся довольно быстро, и Норисса приказала ему ехать возле ее фургона. Она нисколько не скрывала своего неудовольствия его робкими попытками воспользоваться мало-мальски подходящим предлогом, чтобы отъехать в голову колонны или, напротив, задержаться, чтобы проследить за арьергардом и удостовериться, что все в порядке. Байдевин подъехал к фургону сзади и ехал так, чтобы видеть Нориссу, но не слышать того, о чем она говорит с Бреметом.

Через некоторое время они достигли места стоянки — небольшого травянистого луга, по середине которого протекал говорливый ручей. Лишь только первые фургоны остановились, Бремет немедленно поскакал туда, чтобы лично присмотреть за тем, как устанавливаются палатки и шатры, которые были выгружены из этих фургонов. На минуту возникнув подле Нориссы, Бремет снова исчез, и Байдевин в молчании добрался до границы луга. Там он замкнулся в молчаливом одиночестве, пока вокруг кипела суета и торопливые приготовления к ночлегу.

Вечерние тени протянулись уже на три четверти луга, и если у противоположного его конца еще засветило неяркое вечернее солнце, то в тени деревьев, где остановился Байдевин, сгустилась настоящая ночь. В ветвях деревьев позади него раздалась высокая трель «ночного соглядатая». Наступало то короткое время сумерек, когда последние из дневных существ уже спрятались, а ночные еще не вылезли из своих нор и щелей. Это было время изменения, и Байдевин всегда любил его и радовался его наступлению. Однако сегодня напряжение не оставляло его. Он не знал, как быть дальше. Больше дюжины острых вопросов не давали ему покоя, но он не мог остановиться ни на одном.

Его уединение было нарушено Кальриком, который приблизился к нему. После небольшого молчания он обвел рукой окружающий лес:

— Посты расставлены, хотя я не думаю, чтобы кто-нибудь из людей Тайлека осмелился вернуться.

Байдевин кивнул. Он почувствовал, что Кальрик не договаривает. Когда он снова заговорил, Байдевин понял, что Кальрик тщательно выбирает слова.

— Леди Норисса, должно быть, тяжело переживает свой плен. Она выглядит… — он помолчал, — она выглядит слишком обрадованной тем, что она среди нас.

Так! Значит, это чувство не было вызвано только его ревностью! И другие тоже обратили внимание на некую странность в Нориссе. Какое-то воспоминание промелькнуло в мозгу, но бесследно кануло в пелене усталости. Когда Байдевин заговорил, он не знал, послужат ли его слова доводом в пользу сомнений Кальрика или же как-то помогут объяснить странности Нориссы.

— За последний месяц на долю леди выпало немало тяжких испытаний.

Кальрик кивнул, и оба довольно долго молчали, пока Кальрик, пробормотав какое-то извинение, не исчез. Байдевин остался неподвижно восседать на кайфаре на краю поляны до тех пор, пока ночная тьма не сгустилась окончательно. О, темнота была самым надежным укрытием! Невидимый никому под ее мягким покровом, Байдевин мог позволить себе ничего не предпринимать. Он даже не мог вспомнить, что именно он собирался сделать. Гораздо проще было бы позволить ночному покою вытеснить тревогу из сердца и разума. И Байдевин продолжал таиться в темноте леса, наблюдая за тем, как лагерь готовится ко сну.