Фелея отхлебнула вина и поела сладостей, разложенных на столике подле нее, но более, чем самым сладким из вин, она упивалась триумфом победы. Поев, она легла на кровать, и служанка, раздев госпожу, стала втирать в ее кожу подогретое масло. Фелея же грезила о другом.

Бремет.

Она помнила его осторожную ласку, когда он прикасался к ней, помнила, как он изо всех сил старался сдержать свою огромную силу, по мере того как их пыл возрастал, и помнила взрыв его страсти, когда они слились воедино.

Несомненно, он любил Нориссу. Но она, Фелея, сумела украсть у нее сладость первого поцелуя. Воспоминание об этой краже осталось на ее губах сладким дыханием их первой ночи.

23

Норисса бросила тоскливый взгляд сквозь распахнутую дверь хижины. На расстоянии полумили вниз по склону ярко блестела под лучами солнца река Ли'л, медленно направляя свои воды в Тэрельскую долину. Норисса не знала покоя и теперь завидовала реке, которая свободна была течь куда пожелает.

Вздохнув, она пошевелила пальцами ног, ощущая приятную мягкость домашней обуви из шелковистого меха даксета. Сорин, помешавшая в котле густой рыбный суп, на секунду отвлеклась от своего занятия и озабоченно посмотрела на Нориссу.

— Ты себя хорошо чувствуешь?

— Нет. То есть да. Настолько хорошо, что меня уже тошнит!

Ну вот… Дурное расположение духа снова вырвалось наружу, и Норисса тотчас же об этом пожалела, заметив на лице Сорин обиду.

— Прости меня, Сорин, я снова вышла из терпения. Послушай-ка, дай мне присмотреть за супом, пока ты занимаешься остальной едой.

С этими словами Норисса отобрала у Сорин половник и принялась яростно мешать варево. Сорин с понимающим видом уступила.

Норисса присела у очага. Завихрения и водовороты, которые она производила в супе большим деревянным половником, помогали ей избавиться от смятения мыслей. Все еще задумчиво она оглядела внутреннее убранство хижины. Здесь все было очень похоже на их домик в Драэле, за исключением того, что крыша, покрытая соломой, и деревянные стены плотно прилегали к крутому откосу из твердой красной глины. Таким образом, в то время как снаружи хижина выглядела довольно убогим и не слишком просторным строением, однако на самом деле она могла похвастаться тремя дополнительными комнатами, которые были выкопаны в глинистом откосе. Это давало Нориссе возможность уединиться в собственной маленькой комнатке, чего ей так не хватало в Драэле. Сорин с семьей занимали вторую из этих комнат, а в третьей поселился Медвин, и Нориссе порой казалось, что она вновь обрела семью.

Семья. Это слово вызвало в памяти образ матери, тихо напевающей что-то в то время, как она пекла хлеб, ожидая возвращения с охоты отца. А вот и он показался из леса со связкой даксетов или мейрмаков в руке. Вместе с этими образами зашевелились в голове десятки неразрешенных вопросов, касающихся ее подлинных родителей. Вместе с вопросами вернулись одиночество и страх.

«Судьба благословила меня, дав две семьи, и обеих я лишилась. Теперь счастье снова улыбнулось мне, и я обрела еще одну, третью семью. Неужели мне придется утратить и ее?» — задала себе вопрос Норисса и тут же выбранила себя. Такие мысли заранее обрекали ее на поражение, но избавиться от овладевшего ею грустного настроения было не так-то просто.

Шесть дней, прошедшие со дня отъезда Байдевина, тянулись медленно-медленно. Единственным развлечением оказался переезд из Драэля в эту крошечную хижину, который занял всего полдня, а потом некоторое облегчение, вызванное переходом к каким-то активным действиям, снова сменилось скукой и тоской, ибо и в новой своей тюрьме она вынуждена была бездействовать.

В тюрьме? Стоило ли думать таким образом о той верности и стараниях защитить ее, которые продемонстрировали повстанцы? Однако ощущение несвободы продолжало довлеть над ней. Если она выходила на прогулку, ее всегда сопровождали либо Хеска, либо Сорин и не меньше десятка солдат. Пока она оставалась внутри хижины, с ней обращались так, словно она уже заняла королевский трон. Хеска и Сорин предвидели се малейшее желание и старались предупредить его. Ей стоило немалого труда получить разрешение почистить овощи или подмести в хижине пол.

Нориссе хотелось визжать и топать ногами. Неужели никому из них непонятно, что из-за всего того, что было у нее на уме, она остро нуждается хоть в каком-то занятии, которое помогло бы ей отвлечься от терзающих ее мыслей? Но она не могла говорить об этом, не приходя в неистовство, а она не собиралась позволять себе ни малейшей истерики. Поэтому она изо всех сил сдерживалась и проводила немало времени, уединившись в своей комнате.

Довольно часто она перебирала в памяти волшебные чары и заклинания, которым обучил ее Медвин. И столь же часто она неподвижно сидела, пытаясь отыскать источник таинственной силы, которая слегка дразнила ее издалека. Эта сила была чем-то новым, она ничем не походила на болезненное вторжение Другого или разговор при помощи «неслышной речи» с Медвином или Байдевином. Она определенно знала только то, что эта сила была частью ее самой и была более могущественной, нежели простые левитации или алхимические фокусы, которые демонстрировал ей Медвин.

Норисса невидящим взглядом уставилась в котел, механически перемешивая суп. Его завитки и водовороты так подходили к ее путаным мыслям, особенно когда она пыталась разобраться с этой новой силой. Это было так любопытно и странно, что она продолжала хранить свое новое могущество в секрете, не посвящая в него даже Медвина.

Мимо прошла Сорин, и шорох ее движения вернул Нориссу к ее занятию. Она наклонилась над котлом, чтобы посмотреть на образовавшееся внутри варево. Удовлетворившись его густотой, Норисса сдвинула котел с огня вдоль длинной металлической плиты, но не слишком далеко, чтобы суп оставался горячим, но не пригорал. Покончив с этим важным делом, Норисса обнаружила, что ей снова нечего делать и все ее неприятности снова обрушились на нее.

Вчера гонец принес известие о том, что Байдевин возвратился из Дромунда во главе целой армии и движется к Драэлю. Среди жителей крошечной деревушки, куда переехала Норисса, ходили настойчивые слухи о том, что армия Байдевина везет с собой целые фургоны экзотических продуктов и новое оружие из особо твердой стали. Говорили, что Боср лично отправился вниз по реке, чтобы присмотреть за продвижением войск и каравана с продовольствием и амуницией.

«Возвращайся скорей, о Байдевин. Я боюсь, что ожидание меня доконает!» — прошептала Норисса и, хотя она ни к кому не обращалась, она внимательно огляделась по сторонам на случай, если вдруг какой-нибудь капризный дух, случившийся поблизости, услышит ее мольбу и доставит Байдевина сюда. Она и в самом деле с беспокойством и нетерпением ожидала его возвращения. Ей было понятно, что, какие бы планы она не строила в отношении того, чтобы сначала завершить свой арамил, ничто из задуманного не сбудется до тех пор, пока она не сразится с Фелеей. И чем ближе становилась эта встреча, тем неуверенней чувствовала себя Норисса.

Значит ли ее новообретенная сила хоть что-нибудь по сравнению с огромным опытом Фелеи в колдовских делах? Скольким еще людям из тех, кого любила Норисса, придется погибнуть из-за ее неумелого обращения с магией? Но страх еще более сильный, чем страх собственной смерти, терзал ее — это страх того, что ей так и не удастся открыть тайну зовущего ее голоса.

Ее разум отбросил эту мысль, и зов обрушился на нее со всей силой. Норисса только и успела прижать к голове руки, когда резкая боль чуть не расколола ей череп. Никогда раньше Норисса не ощущала в зовущем ее голосе столь сильного отчаяния. Боль вонзилась ей в мозг, словно раскаленное острие кинжала.

Отчаянные крики Сорин проникли сквозь кровавую пелену агонии, сотрясающей все тело Нориссы, и она услышала свой собственный жалобный вопль. Она прижалась к Сорин всем телом, пытаясь оттолкнуть от себя эту боль, но далекий зов продолжал вгрызаться в ее мозг. Прежде чем все провалилось в непроницаемый мрак, Норисса услышала, как Сорин призывает Медвина к ней на помощь.