Несмотря на усилия придать твердость и устойчивость всей системе подмостков, они раскачивались при проходе рабочих, как корабль на мертвой зыби и таили в себе большие опасности.

К этому времени стали прибывать от Компании «Атермит» в бесконечном количестве элементы покрытия с плавными зубцами и отверстиями в толще их для пропуска стальных тросов.

На совещании инженеров Строительного Отдела Фред Пайк указывал на необходимость во что бы то ни стало успеть закончить перекрытия Южного сектора к обусловленному сроку.

— Это для всех будет выгодно, господа, Компания «Колтон» умеет держать свое слово, — закончил Фред, намекая на награду, обещанную мистером Фульдом за своевременное окончание.

Один из инженеров предложил для этого использовать китайцев.

— Все они ловкие и славные гимнасты. К возможной смерти они относятся как-то спокойно, и если слетит вниз сотня, другая этих раскосых, то, право, это беда не столь большой руки.

Инженер Нельсон, который достаточно работал с китайцами, посмотрел на говорившего своими жесткими колючими глазами и заметил:

— Пожалуй, вы правы. Я берусь перекрыть Южный сектор, если мне разрешат увеличить вознаграждение вдвое и принудить китайцев для этого своим способом.

В складках губ Нельсона змеилась жестокая улыбка.

Несколько дней уже трудились китайцы над тем, чтобы нанизывать и закреплять на стальных тросах «элементы перекрытия».

Работа требовала напряженного внимания, осторожности и ловкости. В первый же день сорвалось вниз несколько человек, которые, достигнув основной плиты, представляли собой бесформенную массу, обрызгав пол своими мозгами и внутренностями.

Перекрытие только тогда представляло прочное целое, когда части цилиндрической поверхности достигали противоположной стены, концы тросов прочно заделывались, и швы соединений уничтожались под действием электрического тока, создавая один сплошной монолит.

Работу нельзя было остановить на середине, так как тяжесть покрытия, не получившего достаточного натяжения и распора на другой стене, разрушала бы поддерживающую систему лесов, увлекая за собой рабочих и грозя при своем падении гибелью подвалов.

Понимая это, Нельсон запретил китайцам спускаться вниз, доставляя им на высоту 100 метров пищу и заставляя здесь же под начатым сводом отдыхать сменившихся.

Проволочные сетки с током высокого напряжения отрезывали китайцев от земли и делали пленниками, пока они не окончат перекрытия.

Глухое брожение пошло среди китайцев, и они прекратили было работу.

Тогда Нельсон по мегафону пригрозил им, что он их уморит голодом.

Нельсон стал уже приводить свою угрозу в исполнение. Китайцы как будто смирились и возобновили работы, затаив в душе озлобление и проклятия.

И каждый день при работах «сыпались» вниз китайцы, как выражался о них Нельсон.

Каждый день при работах китайцы «сыпались» вниз, как выражался о них Нельсон.

Наконец через десять дней перекрытие было благополучно закончено. Нельсон выпустил своих пленников, зло подсмеиваясь над ними и приговаривая:

— Это была репетиция, а завтра китайцы дадут представление.

Но китайцы, коснувшись земли и встретившись с огромной новоприбывшей партией своих соотечественников, рассказали им о своих пытках, заволновались, зашумели и направились обратно в город, в контору постройки, чтобы взять расчет и отказаться от дальнейшей работы. Одно неосторожное обидное слово вышедшего к ним Нельсона переполнило чашу и вызвало огромные гибельные последствия. В один миг от Нельсона ничего не осталось, так как каждый китаец, задыхаясь от ненависти, считал счастьем оторвать от него кусок мяса и омочить свои пальцы в его крови. Отомстив ему таким ужасным образом, обезумевшая китайская волна разлилась по всему городу, стараясь испортить машины и сооружения.

О китайском бунте сейчас же сообщили в Правление Компании, откуда было дано приказание подавить бунт во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед какими средствами.

И тогда началось злое дело, невиданное побоище — истребление «китайской саранчи».

Рабочие белой расы, озлобленные тем, что китайцы, вызвав задержку в работе, лишали их обещанного вознаграждения, приняли тоже участие в «усмирении», вместе с вызванным «химическим полком». Солдаты этого полка были в масках-респираторах и вооружены вместо ружей легкими стальными конусами, наполненными удушающим газом под большим давлением. Вылетая из аппарата, газ клубами стремился к цели. Встретив твердое тело, он разливался, обволакивал жертву, и через несколько секунд растворялся в атмосфере, не заражая вокруг пространство.

Несчастных китайцев уничтожали словно тараканов.

Несчастных китайцев уничтожали словно тараканов. К вечеру в китайском городе с юго-западной стороны Колтона и на всей площади холодного города возвышались кучи безобразных трупов.

Бунт был подавлен совершенно. Как будто из желтой расы никто не уцелел; целый день очищали «злое место» от трупов, увозя их по подвесной дороге к океану и сбрасывая на корм прожорливым акулам.

Несмотря на огромные размеры побоища, в газетах было только краткое сообщение:

А Комов, бывший невольным свидетелем этого массового убийства, мучился сознанием ужаса происшедшего и, вследствие краткого перерыва в работах, отправился в Бостон к Чарской, чтобы прийти в себя и успокоиться.

— Какой ужас, какой ужас, — повторял он. — Чем же отличается наш XXII век с пресловутой свободой личности от темного XII века? Только в прибавлении впереди цифры X!

Чарская разделяла негодование Комова, но старалась успокоить его и перейти к другой теме разговора.

Однако вид вошедшего Чао воскресил в ней описанные Комовым ужасы. Она приняла скорее успокаивающих капель «Кинь грусть», чтобы не разрыдаться.

Старик Чао, поддерживавший тайную связь со своими соотечественниками, уже знал о страшном случае в Колтоне и тихо всхлипывал, а слезящиеся глаза его смотрели невыразимо грустно и как-то покорно.

— Госпожа, в Колтоне — злые, они убили моих, много, много, — сказал Чао. Все тело его подергивалось судорогами от подавленных рыданий, и он поспешил выйти.

Чарская с Комовым прошли наверх, и увидели, что бедный Чао лежит в каком-то оцепенении и неслышно бормочет на родном языке слова молитвы за погибших или проклятия их убийцам.

Они оба принялись утешать его, дали капель, старались убедить его, что все это преувеличено, отлично понимая его душевную драму.

— Господин — хороший, — произнес Чао, — я слышал, как он говорил, что в Колтоне злые.

Видно было, что участие к его горю растрогало сердце Чао. Когда Чарская и Комов спустились вниз, бедный старик опять стал шептать что-то и лежал без движения, подавленный страшной судьбой своего народа.

— Знаете, — говорил Комов Чарской, — мне страшно теперь возвращаться на работу в Колтон. Перед глазами я так живо представляю себе это ужасное зрелище, которое навсегда, останется в моей памяти. С каким бы удовольствием я вернулся в Россию теперь. Все больше и больше я начинаю тосковать по своей родине. Но я не могу перенести разлуки с вами. Милая, милая, разве вы позабыли Польшу? Неужели вам не хотелось бы еще раз испытать счастье дышать воздухом своей родины, в которой все овеяно такими дорогими воспоминаниями.

Чарская поддалась нахлынувшим воспоминаниям. Ее расстроенные нервы не выдержали, и она разрыдалась.

Комов не пробовал утешать ее. Он знал, что эти рыдания принесут облегчение, как после гроз жизни благодатный дождь дает земле новые силы.

Долго сидели они так, не сказав друг другу ни слова.